ПРИЛОЖЕНИЕ
Эрнст Херрман
НЕМЕЦКИЕ ИССЛЕДОВАТЕЛИ
В АНТАРКТИЧЕСКОМ ОКЕАНЕ
Отчет о Немецкой Антарктической экспедиции 1938–1939 годов с предисловием рейхсмаршала Германа Геринга и введением, написанным руководителем экспедиции капитаном Ричером
Капитану Ричеру,
руководителю «Немецкой Антарктической экспедиции»
7 марта 1939 года.
Я сердечно поздравляю Вас с небывалым успехом, которого добились Вы и Ваша экспедиция при изучении значительной части Антарктики. Я испытываю неподдельную гордость за выдающуюся деятельность летчиков, успешную работу ученых и образцовую работу всего состава экспедиции. Вы и Ваша экспедиция продолжили великие традиции немецких исследований и преумножили свершения, достойные того исключительного положения в мире, которое занимает Великая Германия.
Рейхсмаршал Герман Геринг
Предисловие
В предлагаемом произведении, которое вышло из-под пера доктора Эрнста Херрмана, в доступной форме рассказывается о Немецкой Антарктической экспедиции 1938–1939 годов. Эта книга дает наглядное представление о 117-дневном морском путешествии, которое привело экспедиционное судно на край мира, к покрытому ледовым панцирем побережью Антарктического континента. Также рассказывается о том, как мы вернулись назад, о разнообразной деятельности, которой была наполнена в это время жизнь восьмидесяти двух участников экспедиции.
Это предприятие осуществлялось по поручению рейхсмаршала Велико германского рейха Германа Геринга как уполномоченного по осуществлению четырехлетнего плана. Ранее немецкие исследователи (Э. фон Дригальски, Вильгельм Фильхнер) уже трудились во всех уголках света. Это стало залогом того, что Германия смогла обеспечить гарантии своего будущего участия в китобойном промысле, оградив себя от поползновений прочих мировых держав. Нашу экспедицию кроме специального экипажа корабля сопровождал коллектив молодых талантливых ученых, а также два экипажа опытных летчиков «Немецкой Люфтганзы», которые совершили не один трансатлантический перелет, и необходимый для полетов технический персонал. Капитану экспедиционного судна «Швабия» Альфреду Коттасу при сообщении с воздушными базами «Немецкой Люфтганзы» и при прохождении сквозь льды в качестве лоцмана помогал известный китобой, капитан Отго Крауль.
Отдельно надо поблагодарить рейхсмаршала Германа Геринга за то, что он поручил организацию предприятия своему дальновидному и обладающими всеми полномочиями сотруднику, государственному советнику Г. Вольтхату. Наша экспедиция состоялась во многом благодаря его усилиям. Государственного советника можно по праву назвать духовным отцом экспедиции. Он курировал ее до самого окончания. Чтобы в сроки переделать корабль, оснастить его необходимым оборудованием, снабдить навигационными приборами, приспособлениями для осуществления авиационных полетов, также для проведения научных изысканий в рамках своей компетенции, нам оказывали всевозможную помощь: командование Военно-морского флота, командование люфтваффе, Имперское министерство финансов, Имперское министерство продовольствия и сельского хозяйства, «Немецкая Люфтганза», «Немецкие верфи» Гамбурга, «Северогерманский Ллойд». Итоги экспедиции во многом являлись результатом этой слаженной совместной работы и весьма удачного выбора участников предприятия. Экспедиция смогла в полном объеме выполнить поставленные перед ней задания.
Публикация научных результатов, полученных во время экспедиции, еще только предстоит. Первый том появится в ближайшее время, а второй том будет опубликован после окончания войны. Однако некоторые из результатов нашли свое место даже в этом популярном изложении. В частности, речь идет о составленной во время воздушных наблюдений и полетов карты разведанных областей Антарктики, которые пролегают между 111/2° западной и 20° восточной долготы, а также на глубину вплоть до 761/2° южной широты. Эта территория получила имя Новая Швабия. Никогда ранее человеческому взору не представали столь бескрайние просторы с горными формами, высшая точка которых находится на высоте 4 тысячи метров. Общая же площадь антарктической «Швабии» составляет более 600 тысяч квадратных километров.
Несмотря на то что органическая жизнь в Антарктике привязана к низменностям обледенелого шельфового берега, близ которого встречаются дрейфующие и паковые льды, здесь можно встретить морских птиц, пингвинов, тюленей и даже китов, которые могут жить как в семьях, так и по отдельности. В то же время сам Антарктический континент с его жизненными формами едва ли является чем-то завораживающим и заманчивым. Однако те края производят воистину неизгладимое впечатление. На что бы ни упал взгляд, все в Антарктиде представлено в гипертрофированных, избыточных формах. Это относится к бескрайним просторам ландшафта, которые во время полета при необычайно прозрачном воздухе просматриваются на сотни километров в разные стороны. Это относится к горным массивам, на 200, иногда даже на 400 километров уходящим в глубь континента. Иногда их острые как вершины елок пики возносятся в голубое ясное морозное небо на четыре километра. Это единственные места, где прорван покров материкового льда, который подобно огромному куполу укрывает Южный полюс. Все эти пейзажи наполнены шумом полярным штормов, чья мощь едва ли может быть явлена где-то на Земле с такой же силой, как в Антарктиде. В то же самое время короткое полярное лето дарит во время восходов и закатов недостижимое богатство красок.
Автор этой книги смог весьма наглядно передать свои впечатления. На эти картины с расширенными от удивления глазами взирали даже те, кто многое повидал в своей жизни. Участники экспедиции после прочтения этой книги вспоминали, что испытывали аналогичные ощущения. Описание некоторых забавных ситуаций, случавшихся в экспедиции, вызывает у них сейчас веселый смех. Однако они никогда не забывают о кошмарных мгновениях экспедиции, когда приходилось переживать за жизнь своих товарищей.
Множество пришедших ко мне писем от участников экспедиции, к моей нескрываемой радости, доказывают, что это путешествие для многих стало главным переживанием в жизни. Пожалуй, никто (появись такая возможность) не отказался бы вновь отправиться в путь.
Однако читатель, который не мог быть в том путешествии, сможет благодаря наглядному описанию пережить наши впечатления, быть сопричастным радостям, которые воодушевляли нас. Он сможет заочно стать участником Немецкой Антарктической экспедиции 1938–1939 годов, которая стала одним из самых прекрасных и богатых впечатлениями жизненных эпизодов.
А. Ричер, руководитель экспедиции.
Глава 1
ПРОБНОЕ ПЛАВАНИЕ
Вы когда-нибудь слышали грохот парового молота? Или, может быть, бывали в цехах котельного завода?
Если да, то вы должны представить мои ощущения, когда я впервые оказался на нашем экспедиционном корабле. Оглушительный треск, громыхание, тарахтение, визжание — просто жуть! Внезапно моя шляпа полетела вдоль всего фасада, что уходил прямо в темноту! «Извиняюсь!..» Это донеслось откуда-то издалека. Я, с трудом вновь водрузив свою шляпу на голову, замечаю мужчину, несущего на плече пятиметровую балку. Досадно, что человек с балкой на плече, так же как и другие люди, насуплен. Внезапно получаю тычок откуда-то сбоку. «Ну не стойте же здесь как вкопанный! Здесь очень опасно, здесь пролегает линия высокого напряжения». Моментально отскакиваю на три шага в сторону. И здесь я тоже кому-то мешаю. В ответ вижу только укоризненное покачивание головой. Но через две недели из этого хаоса железных пластин, кабелей, балок, образующих невообразимый кавардак, должен возникнуть корабль. Но пока это место более напоминает свалку, куда сгрузили старые винты и какие-то корабельные принадлежности.
Мне очень любопытно, как из этого мусорного «пепла» может возродиться «феникс». Какой это будет корабль? Вне всякого сомнения, ответы на эти вопросы знают два человека. Один из них — главный инженер верфи. Второй является главным корабельным инженером. Его зовут Карл Улиг. Оба они ломают голову над проектом реконструкции судна. Они исполнены спокойствия и находят, что куча обломков и деталей является совершенно нормальным явлением. Они оба уверены в этом! Если кто-то и есть, кто знает, что происходит, то это руководитель экспедиции. Он же высказывает мнение, что в данном случае слово «знает» не совсем точно подходит для ситуации. Он «надеется, что знает», а потому молится всем механических богам и божествам железного лома, чтобы планы, в которые он посвящен, все-таки сбылись. Причем, во-первых, действительно сбылись. А во-вторых, именно через две недели, а не через два года. Он, подобно мне, также постоянно спотыкается о кабели, проволоку, балки, старые винты. Однако он благодарен за это и постоянно возносит хвалу Всевышнему. Слава Богу! Слава Богу! Чем большее количество людей здесь работает, чем быстрее они носятся, тем быстрее будет готово к отплытию наше судно. Мне кажется, что у руководителя экспедиции имеется свой специальный ангел-хранитель! Очевидно, что все божества железных машин повинуются его воле… В любом случае по прошествии четырнадцати дней от железного хлама не осталось и следа.
Однако исчезший хлам все еще варится, клепается и выпрямляется уже внутри «салона». Когда мы проходим мимо, то слышим, что люди слегка ворчат. Однако они выпрямляются и представляются: Крауль, Регула, Амеланг — каждый делает это с неизменной вежливой улыбкой и легким поклоном головы. Что мне должны сказать их имена? Я ведь не знаю этих людей. Они совершенно чужие мне, как случайные попутчики в вагоне метро. Что я знаю об этих господах «икс» и «игрек»? Что непосвященному должна сказать фамилия Крауль? Однако пройдет восемь дней, и я буду в курсе, что Крауль может по праву именоваться «Его Величеством Китобоем». Но это произойдет позже.
Поначалу прибывает руководитель нашей экспедиции, капитан Ричер. Он приветствует нас и уже на борту «Швабии», корабля, который доставит нас к Антарктическому континенту, начинает разрабатывать план предприятия.
В первом обсуждении плана экспедиции принимают участие шесть ученых, летчики, все корабельные офицеры и инженеры. Очень приятно ознакомиться с планом исследовательской экспедиции, которая оснащена по последнему слову техники, в столь представительной компании. Каждый из нас является специалистом в своей узкой сфере деятельности.
Я разглядываю лица окружающих меня людей и чувствую, что каждый из них необычно горд и испытывает неподдельную радость, что принимает участие в такой степени значительном предприятии.
Капитан Ричер заканчивает говорить. Его выдает предательский блеск в глазах. Он радуется, что стал руководителем экспедиции, за которой с завистью будет следить весь мир. А может быть, он радуется воодушевлению своих товарищей, которые не раздумывая готовы следовать за своим капитаном к Южному полюсу. Они бы пошли за ним и к Северному полюсу, и к любому другому полюсу, если бы таковые имелись на Земле. Однако сегодня критиковать его дозволено любому из нас.
Две недели спустя «Швабия» должна выйти в свое пробное плавание. «Немецкие верфи» пригласили на это мероприятие полсотни видных деятелей. В первую очередь всех министерских советников. И никаких женщин! Женщины не принадлежат к числу видных персон. Даже простые стюарды знают, что принадлежат к их числу. Сегодня на нашем корабле даже тривиальный корабельный врач является профессором или тайным советником. Если же на нем фуражка моряка, то он ощущает себя настоящий адмиралом.
Погоду нельзя было назвать ни плохой, ни отличной. В любом случае она не располагала к тому, чтобы почивать в шезлонге после обеда на палубе корабля. Мы не стали бы этого делать, даже если бы у нас были шезлонги. Однако на всякий случай их не стали поднимать на борт. Кроме этого, нам не до сна — надо работать. Вместе с доктором Тодтом, секретарем экспедиции, я предпринимаю робкую попытку навести порядок среди ящиков, которые оказались на корабле. Наши старания были тщетными. Мы даже не может предположить, что находиться во многих из ящиков. Когда мы поняли, что не может понять, какие из ящиков принадлежат нам, мы решили исходить от противного — решили выделить ящики, которые явно не принадлежат нам. После того, как удалось обнаружить лишь три чемодана, принадлежавших высоким гостям, мы оставляем и эту затею. Тодг иронизирует — он остается в Гамбурге: «Удачи в сортировке груза!» В итоге вместо того, чтобы работать грузчиками, мы решаем позавтракать, что по крайней мере полезно для здоровья. Со всем остальным мне придется уже разбираться в гордом одиночестве.
Между тем начались всевозможные дебаты. Это господа из министерства оказались перед своими вещами. Они выделили деньги на экспедицию, а потому они имеют не только ряд особых пожеланий, но также они хотят видеть, как, собственно, с этими деньгами обошлись. Не меньше пожеланий высказывают руководители различных научно-исследовательских институтов. Там же находится доктор Регула. Он по профессии метеоролог. Он дует на перекрестье ветромера, чтобы показать нашим финансистам, как прибор будет показывать шторм при скорости ветра 25 метров в секунду. После этого кто-то из наших финансовых благодетелей сам дует на прибор, а затем одобрительно говорит: «Нуда, все в порядке!»
Это была особая экспедиция. Тот, кто до этого момента не заметил этого, должен осознать сей факт, хотя бы принимая во внимание количество важных гостей и высокопоставленных персон. Один из помощников стюарда спрашивает меня: «А вы действительно хотите достигнуть Южного полюса?»
«Хмм… Кто тебе сказал это?»
«Фрау Майр, которая торгует свежими овощами на Ганзейском рынке. Она вчера обращалась к жене моего коллеги. Фрау Хорнпихель сказала ей, что ее сын находится на «Швабии», которая направляется прямо к Южному полюсу. Провалиться мне на этом месте… Это правда? Что мне сказать людям на берегу?»
«… Итак, господа, в заключение я хочу поздравить вас с тем, что вы стали участниками Немецкой Антарктической экспедиции 1938–1939 годов, которая после двадцатишестилетней паузы вновь попытается начать ценнейшую научную деятельность в этой самой неизведанной части света. Я желаю вам и вашему отважному руководителю экспедиции крепкого здоровья и всевозможных свершений. Возвращайтесь домой, и привезите с собой бесценные открытия. Хайль Гитлер!»
Приблизительно такими словами напутствовал нас министерский советник Вольтхат, духовный отец экспедиции. Но произошло это не ранее, прежде чем он с каждым из нас обсудил особые научные поручения.
После этого во время поездки по железной дороге из Куксхафена в Гамбург он дал ученым возможность еще раз убедиться в их исключительном опыте и еще раз снабдил ценными советами.
Рррраттата, рррраттата, рррраттата…
Каждый из нас был счастлив слышать звуки этого «рррраттата». Однако все именитые гости стояли с расстроенным видом — потерянные и обманутые. И в этом не было ничего смешного! Но это было действительно так. Виной этому был машинист, который даже не подозревал, что сотворил. Во время спуска на воду «Швабии» он за толстый канат утащил моторную лодку, которая должна была доставить нас на берег. Извергаемые проклятия достигли ушей машиниста только семнадцать минут спустя. Еще бы несколько минут и лодку утащило бы под воду! Но это был красивый жест мужчины, который при возможности протягивал руку нуждающейся в помощи даме.
Итак, снова раздалось: рррраттата, рррраттата…
Гамбург, главный вокзал! Провожающих просим покинуть вагоны!
…Ну что же, всего хорошего и до радостной встречи в апреле!
Я один как перст торчу посреди улицы. Моя голова забита всякой всячиной: шумом корабельных винтов, географическими проблемами, охотничьими байками о пингвинах, рассказами о китобоях, различными вещами, которые мне никак нельзя забыть. Так, например, в должен передать привет доктору Леману от Паульсена, а также пожелания капитана Крауля его тетушке, а еще… я подхожу к фонарному столбу и отмечаю, что к завтрашнему дню должен еще припасти все необходимое для моей работы: спички, карандаши и несколько вешалок.
Глава 2
ОТПЛЫТИЕ
«Швабия» готова отплыть. У первого инженера, которого мы зовем коротко «шеф», просто руки чешутся, чтобы запустить дизели. Однако вы где-нибудь видел моряка, который уходит в море в пятницу? Ну вот! А стало быть, у нас имеется целый день, чтобы мы могли сойти на берег, обеспечивая себя последними мелочами.
Между тем мы обзваниваем все вокзалы, все склады, все таможни, все службы доставки почтовых посылок. После того, как до нас доходят ужасающие слухи, мы начинам срочно набирать номера различных бюро находок. У вас полагающийся нам ящик? Да? А почему он у вас? Нет? А почему у вас его нет? Однако огромный ящик из Фри-дрихсхафена нам не удается найти. Мы так никогда его и не увидели. Будем надеяться, что упаковщики, которые положили в него толстые бушлаты и теплые пальто, догадались добавить шарики от моли.
Днем в субботу, 17 октября, наконец-то последовало наше отплытие. Мы отдаем на берег последние открытки с видами города, последние письма, целуемся на прощание с близкими… К слову, о прощальные поцелуях. Принимая во внимание, что каждый из 82 двух членов экспедиции должен был сделать их не меньше сотни, то общая сумма получается около 160 тысяч. Если же вы обнаружите, что в мои расчеты закралась ошибка, то помните, что мы, ученые, склонны к преувеличению.
Последними гостями, покидающими корабль, являются пожарные. Они до последнего момента оберегали наши не самые значительные запасы бензина и боеприпасов. Ночью они жили в «госпитале», располагавшемся у самого забортного трапа. Во время несения своей службы они съели все ментоловые конфетки, что имелись в аптечке нашего доктора. Единственным утешением было то, что эти обжоры должны были заработать многодневную революцию в желудке, так как поглощение такого огромного количества лечебных конфет не могло пройти бесследно. Но наш доктор был очень расстроенным, так как не было ни ментоловых конфет, ни слопавших их людей. Наверное, он хотел вылечить их желудки.
Ну что же, на просторы! Буксир надрывно издает «шшшшшшшш» и наш корабль водоизмещением 8 тысяч тонн медленно движется вниз по Эльбе.
Когда мы миновали мыс у Куксхафена, то берем курс непосредственно на Южный полюс. Его мы будем придерживаться вплоть до достижения 70° южной широты.
Немецкая Антарктическая экспедиция 1938–1939 годов направляется в путь к цели своего следования.
Мы тут же сталкиваемся с первым впечатлением от этого плавания. Очень холодно. Чертовски холодно было уже в Гамбурге. Мы сразу же оделись в теплые зимние вещи. А потому на палубе нам поначалу не было столь ужасно. Мы всеми средствами пытаемся согреться. На первых порах мы подогревались несколькими порциями грога. Это нам хорошо удалось. При этом делаем осторожные предположения. А как же там, в Антарктике? Мы постоянно пристаем с вопросами к капитану Краулю, нашему лоцману по льдам. Он долгое время провел в Антарктике, а потому владеет полной информацией. Он травит нам удивительные истории о пингвинах, морских слонах и айсбергах.
Капитан Крауль! Как я уже говорил в начале своего рассказа почтеннейшему читателю, вся наша экспедиция состояла из 82 человек. Казалось бы — восемь десятков мужчин! Если бы я назвал их имена, то они бы ничего не сказали читателю. Однако каждый из них достоин отдельного рассказа. Позже, при первом же удобном случае, я так и попытаюсь сделать, не сваливая все в одну кучу.
После изматывающей работы, длившейся последние дни и недели, все в первое время ощущают потребность в спокойствии. Однако без дела остаются лишь единицы. Они раскладывают вещи в каютах, чем мешают себе и другим. Они просят прощения, если случайно ставят кому-то на ноги ящик или чемодан. В каютах тесновато. Но все занимают места. Вещи приходится убирать обратно в ящик и чемоданы. Чего только не было у меня в ящике: рубашки, теплые кальсоны, ледорубы, барометры, стулья, галстук, книги, вентилятор.
Вентилятор?! Во время экспедиции я видел, как он работает, только один-единственный раз! Ззззззззз… Вращался он безупречно. О господи, куда же все это складывать? Галстук — в ящик! Туда же «Навигационный ежегодник»… Впрочем, с «Навигационным ежегодником» я обращаюсь более бережно, нежели с галстуком. По крайней мере, у меня он единственный в своем роде. Что там говорил Бёрд? Мы идем в края, где мужчины не должны выряжаться как петухи, ибо там нет никаких курочек. Однако надо предупредить, что когда после одиннадцати с половиной недель плавания действительно появились первые «курочки», то наша реакция была неописуемой… Но об этом позже!
Впрочем, что там с Бёрдом? Я хотел перечитать некоторые места из него… и когда через два часа ко мне просунул голову Барклей, то он хохотнул: «Мда… И это вы называете устроиться?»
В итоге до обеда мне пришлось распаковываться. Когда я справился с этой задачей, то удивился, насколько большой была моя каюта. По-царски большой! Другие каюты тоже были княжескими. Капитан Котгас, которого уважительно звали «стариком» или «отцом», заглядывал к каждому из обладателей кают. Затем следовала беседа: «Довольны ли вы своими палатами?»
«Конечно! Даже более того. Они великолепны!»
«Ну что же, это не может не радовать! Открою вам маленький секрет, — после этого капитан понижал голос, чтобы его не было слышно за переборкой. — Это лучшая каюта на моем борту».
В это поверил даже метеоролог Ланге, хотя он должен был сразу же заметить, что если в его каюте находились консервы, то у него не могло быть под рукой надувной лодки. Это он потребует позже… а пока Ланге нам рассказывал о своей первой схватке на траверзе бакборта с грохочущими консервами. Мы очень жалели его. Но все-таки другого места не было!
Впрочем, мы не были шикарным океанским лайнером с бассейном и площадкой для игры в гольф. Мы были экспедиционным кораблем. Некоторое время наши каюты являлись рабочими местами. Даже потребность в их украшении была для нас явлением второй или даже третьей очереди. На стенах висели географические и морские карты. Никаких других изображений не было. Ящики столов были предназначены не для личных вещей. В них должны были находиться исключительно важные предметы: карандаши, почтовая бумага, табак и спички.
Было очень холодно. Как на палубе, так и в каютах. Отопление еще не было налажено. Как результат — не работал водопровод. Вода в трубах замерзала! Зрелище, подобающее для пребывания в Антарктике! «Шеф», который был ответственен за все на борту «машины», не осмеливался даже перекусить. Мы его не видели во время еды. Все осложнялось тем, что пару часов назад сломалась одна из плит. Бедняга «шеф»! Когда дело касается пустого желудка, то кровожадными могут быть не только женщины! Впрочем, лично я не буду участвовать в «экзекуции». Я предусмотрительно готовлю на керосинном примусе «Петролиум». У меня также есть несколько свечей для освещения каюты. Если бы остальные восемьдесят членов экспедиции внезапно взбунтовались от голода, право, не берусь судить, на чей бы стороне я оказался. Однако тот факт, что даже после одиннадцати недель экспедиции «шеф» был жив, здоров, добр и весел, говорит о том, что неполадки в плите на камбузе были очень быстро устранены.
Изнутри от холода спасал коньяк, а снаружи от него пока что спасало тепло шерстяных вещей и меховых шапок. Первую половину дня мы использовали для того, чтобы поделить между членами экипажа теплые вещи, шерстяные рубашки, нижнее белье, шерстяные рукавицы, кожаные перчатки, брюки, ботинки, резиновые сапоги, кожаные куртки и меховые шапки. Однако многие из членов экспедиции получили причитающие деньги заранее, а потому смогли обзавестись всем необходимым еще на берегу.
Честно признаюсь, я немного побаивался. Боже! На корабле восемьдесят два человека со своими пристрастиями и слабостями. Может быть, такой меховой шапке могут приделать ноги, то есть увести? Однако, к моему стыду, оказалось, что такое было просто-напросто невозможно. Словно находясь в армии, мы на протяжении двух дней распределяли каждую вещицу. Было так холодно, что каждый нуждался в дополнительных вещах… Итак, мы распределяем все, даже то, что казалось хламом. И в итоге ни одна вещь не пропала. Капитан Коттас оказался прав — в море не воруют. Если же кто-то на это бы решился, то его дни на корабле были бы сочтены.
На следующий день меня будят около 4 часов утра. В поле нашего зрения пребывает Дувр! Снаружи непроглядная тьма, видны лишь огни портового города. Наверняка и в порту видят наш корабль. У нас три огня: один — на мачте, зеленый — справа, красный — слева. На протяжении одиннадцати морских миль мы плывем под взорами портовой охраны, которая взирает на нас в бинокли.
На следующий день происходит первое настоящее событие. Радиозонд! Что такое зонд? В каждой профессии им называется свой собственный прибор. Врачи используют его при лечении язвы, коммунальные служащие — чтобы пробить испорченную линию газовых сетей под тротуаром, а у метеорологов он предстает в виде цифр и кривых, которые характеризуют состояние верхних слоев атмосферы. Когда мы говорим о радиозонде, то вы, наверное, представляете себе трансляцию танцевальной музыки из Парижа? Вы глубоко ошибаетесь! Однако этот крошечный, почти микроскопический аппарат является форменным чудом. Я хочу рассказать об этом событии, как оно представлялось бы стороннему зрителю.
Если бы зритель приблизился к кормовой палубе, то заметил бы скопление из пятнадцати людей, которые стояли вокруг отверстия диаметром приблизительно в два метра. Они держали руки так, будто бы отказывались или же отбивались от чего-то. Причем все пятнадцать человек. На запуск второго зонда прибыло лишь десять членов экспедиции. На запуск третьего — три. На запуск четвертого зонда вообще никто не пришел посмотреть. Не то чтобы мы больше не запускали зонды, просто любопытство было удовлетворено. Ежедневный запуск радиозонда стал чем-то обыденным, вроде завтрака и утренней чистки зубов. Радиозонд едва ли мог кого удивить. Однако в первый раз это была самая настоящая сенсация. Не побоюсь этого громкого слова.
Невидимого для нас человека выкликают, причем все пятнадцать человек одновременно. Это Ланге, наш «радиочудак». Он полностью скрыт от взоров двухметровым баллоном. Призывы усиливаются. После этого раскачивающийся из стороны в стороны баллон взбирается своим гигантским горбом на край шахты. Тридцать рук заботливо его подхватывают за желтую резину. Внутри баллона водород, а потому никаких сигарет! Взрывной мощности имеющегося газа вполне хватит, чтобы разорвать в клочья всех любопытствующих, и даже вдвое большее количество людей.
Вновь возгласы! Баллон снова поднимается. После этого из длинной шахты звучит громкий оклик. Все убирают руки, и баллон не спеша взмывает ввысь. За надутым водородом предметом тянутся несколько метров антенного канатика, затем следует маленький, начищенный до блеска аппаратик, после чего идет трос. Сто шестьдесят два глаза провожают баллон, так как весь состав экспедиции распределен где-нибудь на палубе или на мостике. Ланге пытается смотреть вверх из глубины шахты. Но ему видно только синее небо, северный ветер отогнал баллон в сторону. Регула наблюдает за полетом шара с теодолитом в руках. Он намеревается измерить направление и скорость «всемирного странника», а также определить данные ветра на больших высотах.
Ланге записывает показания, поступающие с радиозонда
Между тем ассистенты Ланге — Крюгер и Гокель — надевают наушники. При помощи секундомера они замеряют частоту сигналов, которые передаются в эфир маленьким блестящим аппаратом. Эта крошечная радиостанция настолько сильна, что ее сигналы можно поймать даже с расстояния в 60 километров. Благодаря хитроумной конструкции и мощным батареям этот аппарат, чей вес едва ли превышает один килограмм, передает сведения о температуре, атмосферном давлении и относительной влажности. В сумме с показателями о скорости и направлении ветра эти метеорологические данные дают нам все, что нужно знать о погоде. Радиозонд поднимается приблизительно на высоту 20 тысяч метров над уровнем моря, то есть выходит в стратосферу. На этой высоте в большинстве случаев температура составляет минус 50°.
Во время первого запуска радиозонда произошло одно забавное происшествие. Конечно, такое событие, как первый запуск зонда, должно быть зафиксировано на кинопленке. Пока пятнадцать человек держат баллон, я спешно покидаю их, чтобы принести кинокамеру. Когда возвращаюсь, то слышу, что баллон уже улетел. Я и предположить не мог, что меня отнюдь не разыгрывают. Его вернули обратно, думаю я. «Естественно, это только лишь шутка», — мелькает в моей голове. Отойдя на несколько шагов, я устраиваюсь поудобнее. Снова сдерживающее движение рук. На этот раз баллон принимают двадцать человек, к нам присоединилось еще несколько участников экспедиции. Однако баллон так и не появляется на поверхности. Проходит время. На палубе очень холодно. Пребывать на ней долгое время становится настоящим испытанием.
— Почему, собственно, все длится так долго? — без всякой задней мысли задаю я вопрос.
— Да! Не правда ли? Ну что за свинство?
Внезапно откуда-то раздается клич: тот, кто заставляет нас так долго ждать, должен нам поставить по грогу. Дорогой читатель! Ну, кто же тут не воодушевится? К этим призывам присоединился и я, крикнув: «По два грога!» Раздается возглас: «Ну что, с тебя причитается!» — и мой пристальный взгляд падает не на большущий, желтый, наполненный до отказа водородом баллон, а на неприметный, крохотный, наполовину надутый воздушный шарик, который прыгает по палубе, но не улетает, так как привязан к поручням. Пришлось выставлять порцию грога, как того и ожидали мои хитрющие товарищи! На самом деле радиозонд был уже высоко в небе, и, пока я настойчиво оспаривал этот факт, не желая соглашаться с тем, что он уже улетел, хитрюга Ланге сделал его крошечную копию. Акция прошла под девизом: «Поможем человеку! Но он за это должен заплатить!
Этот первый радиозонд поднялся на высоту 22 тысячи метров. Позже он взлетал даже на 28 километров. Ни разу не было, чтобы он не поднимался на высоту хотя бы 20 тысяч метров. Это были весьма неплохие результаты. Наш «радио-чудак» Ланге со своей свитой клятвенного грозился поставить три бутылки шампанского, если зонд преодолеет высотную границу в 30 километров. Однако до сих пор такого не случалось.
Недолгая послеполуденная пурга напомнила нам о предстоящих радостях Антарктики. Однако по сравнению с нашим выходом из Гамбурга все-таки существенно потеплело — температура поднялась до нуля градусов. Даже заработал водопровод, и «шеф», в надежде, что это торжественное событие будет отнесено к его заслугам, все-таки впервые за время нашего плавания появился во время еды за столом. Это событие было отмечено восторженными возгласами. Было решено устроить небольшой праздник. Может быть, где-то в морском коллективе и есть такой «шеф», которого норовят «призвать к ответу» за каждую заржавевшую дверную петлю или сломавшийся выключатель. Дай Бог ему здоровья! Однако наш говорит совсем немного, но умеет основательно защищаться. Его многолетний опыт позволил обзавестись толстенной кожей, о которую ломаются все шпильки.
Наша компания за столом в целом весьма приятная. Поскольку у нас нет даже подобия большой общей столовой, то приходится принимать пищу в пяти или шести различных кают-компаниях. Хорошего в этом, конечно же, ничего нет, так как разрушается единство коллектива, однако изменить ситуацию не представляется возможным. Таким образом, впереди на баке едят матросы, несколько поодаль — инженеры и дизелисты, в «салоне» — корабельные офицеры, руководитель экспедиции, лоцман и шесть ученых. Оба летчика едят у себя в каюте и прибывают в «салон» только к десерту. Там они сидят на небольшом диванчике вместе с капитаном Котгасом, пристроившись на подлокотниках. К сожалению, уже на второй день этот диванчик окрестили «банкой злословия». Увы, увы! Господствует непринужденный тон, а потому даже правление кают-компании иногда с ужасом одергивает себя. Его основная задача сводится к тому, чтобы наказывать за плохие штуки. Провинившийся наказывается проставлением шнапса. Мы охотно выпиваем за здоровье этого «грешника», но почти никогда зато, чтобы он улучшил свои манеры.
Если говорить о численности, то из всех подразделений самым внушительным является «Люфтганза». Ее кают-компания забита под завязку. Большинство ее членов уже знакомы друг с другом несколько лет. Это, конечно же, преимущество, однако, к сожалению, не самое большое преимущество. Оно проявляется только в критической ситуации. Однако когда наступает время, когда от них действительно что-то зависит, то тут они стоят горой друг за друга — настоящие товарищи. Мы, которые поневоле выглядим несколько сторонящимися друг друга, охотно признаем такую дружбу. В чем-то они напоминают фронтовиков, которые во время транспортировки заглянули в гости. Однако на фронте они держатся друг за друга, что, безусловно, является самым существенным.
Некоторые живут на борту под девизом: кто задает тон, тот имеет больше жизни! Однако такие становятся очень быстро предметом для остроумных выходок и в наиболее вопиющих случаях «наказываются» посещением стюарда, у которого они должны делать заказы.
У «шефа» имеются два «злобных» соседа-острослова. Он сам и его корабельная машина не раз становились мишенью для юмористических выпадов и забавных намеков. Однако он вместе с нами смеется над комизмом сложившейся ситуации, которую могут спровоцировать эти острые на язык ребята.
У нас на корабле не должно быть скучно!
Кроме этого имеются в нашем распоряжении шахматы, пинг-понг и книги. Прошу прощения! Есть еще колода карт для любителей сыграть в скат. В итоге шахматные фигуры всегда пребывают в опасности. Их приходится переставлять на другой конец стола, настолько темпераментно играют в скат. Иногда во время игры мошенничают. Один раз игрока поймали на том, что он всегда садился перед настенным зеркалом, что позволяло ему видеть карты других и подсчитывать их очки… Но наказывать за такую мелочь очень сложно.
В часы редкого спокойствия наступает время книг. Наша экспедиционная библиотека состоит из тридцати трех томиков. Несомненно, она большей частью состоит из специализированной литературы по различным областям знаний. Некоторые из органов власти, а также «Немецкое исследовательское общество», которое приходится крестной матерью всему этому предприятию, дали нам во временное пользование несколько популярных произведений. К ним надо добавить книги, которые захватили сами участники экспедиции. Мы очень охотно ими обмениваемся. Поводом для моей исключительной гордости являлся Джеймс Кук, изданный еще в 1787 году. Это была книга человека, который первым добрался до Южного полярного круга. Это произошло 17 января 1773 года приблизительно в 38°14′ восточной долготы. А затем он почти полностью обогнул весь антарктический полюс. Книга Джеймса Кука непременно должна была побывать с нами в Антарктике. На этот раз Кук пробрался почти до 70° южной широты, по почти никому не доступному нулевому меридиану.
Однако наша славная дружина не могла удовлетворяться только чтением «Навигационных ежегодников», логарифмических таблиц и геологии подводного хребта Гауссберга. Иногда мозги требовали, чтобы их побеспокоили легкой и развлекательной литературой. На наше счастье, кроме экспедиционной библиотеки имелась также корабельная библиотека, состоявшая из 150 книг. Здесь имелся неплохой выбор романов, повестей о Диком Западе (отнюдь не обязательно при этом зажимать нос) и современных политических книг. Все эти три вида литературы читались запоем. В роли библиотекаря выступал 4-й корабельный офицер. Он выдавал книги каждое воскресенье с 9 до 10 часов утра. Однако наплыв в читателей не спадал до 11 часов. Кроме этого в собственно экспедиционной библиотеке имелся десяток романов, которые были любезно предоставлены нам в Берлине «Народным союзом любителей чтения». Эта глава — самое удачное место в книге, чтобы выразить этой организации сердечную благодарность. Также был один господин, к которому я и капитан Ричер заходили с визитом. Он пообещал нам такое количество узкопленочных фильмов, что мы каждые выходные могли вносить изменение в свои корабельные кинопоказы. Однако благодарить я его не буду. Буквально за день до отправления экспедиции в путь нам от него пришло письмо с отказом. Времени, чтобы достать какие-то другие фильмы, у нас уже не было. Если он не мог сдержать данное общение, то об этом надо было бы сообщить хотя бы на неделю раньше! Я всегда вскипал от злости, когда проходил мимо нашей безупречной современной киноустановки. К сожалению, я не могу назвать на страницах книги имени этого господина. Однако я обязательно вручу ему экземпляр с автографом, и пусть он сгорит от стыда!
Между тем день ото дня становилось все теплее и теплее. Сегодня, 21 декабря, мы проплывали мимо мыса Финистерре. Итак, мы шли мимо Испании. На пару сотен километров в глубь территории жизнь людей была исковеркана. Во время воздушных налетов самолеты скидывали пятисоткилограммовые бомбы на многовековые памятники архитектуры. Вспомнились фонтаны у моста через Тау. На них было столько милейших украшений — и все это творение рук человеческих! Однако море, которое омывает преданную страну, ничего не знает об агонии, творящейся внутри ее. И это морское спокойствие позволяет нам продолжить наш путь. На корме нашего корабля стоят самолеты, но на них нет ни бомб, ни пулеметов. И мы весьма благодарны за то, что в нашем мире есть еще что-то в подобном роде, что среди этих современнейших боевых средств еще сохранились средства современных научных исследований.
Мы решаем использовать наше путешествие для того, чтобы испытать некоторые из аппаратов и приборов, а заодно распаковать ящики, до которых до сих пор не дошли руки. С океанографом Паульсеном и электриком Брунсом, ответственным за сохранение эхолотов, я изучаю глубину морского дна. Мы сравниваем полученные глубины с данными, которые нанесены на морскую карту. Все идет отлично, с лотом все кажется в порядке. При помощи секундомера мы замечаем периоды обращения измерительной стрелки. В воде звук распространяется со скоростью полторы тысячи метров в секунду. Аналогичным образом должна вращаться стрелка. Небольшие отклонения объясняются содержанием соли и температурой. Однако каждый замер будет нами пересчитываться позже. Мы привезем домой шесть тысяч замеров! Воистину море удовольствия!
Вероятно, в этом месте, дорогой читатель, тебе надо объяснить, как действует эхолот. Это изобретение возвращает нас к фигуре немецкого инженера Альфреда Бема из Киля. Именно он первый пришел к мысли о том, что можно было переделать давно уже наличествующие, например, широко использовавшиеся в годы мировой войны приемники звуков в верхних водах, чтобы при помощи эха можно было исследовать морское дно. Всегда будут иметься люди, которые заявляют: ну что же это за изобретение, если основной аппарат — приемник верхних слоев воды — уже имелся в наличии! Друзья, это ошибочное умозаключение! Или кто-нибудь из вас сам смог сделать это изобретение? Но оно принадлежит парню, который коренным образом передал аппарат, предназначавшийся всего лишь для того, чтобы с корабля на корабль можно было передавать азбуку Морзе. Однако именно благодаря гениальному вмешательству этого человека теперь при помощи этого модифицированного агрегата можно было замерять глубину морей.
В принципе эхолот был построен следующим образом. На одной стороне находился корабль, на котором имелся источник главного звука. Этот звук, производимый при помощи специального колокола или взрыва, распространялся в воде в различных направлениях, в том числе в сторону морского дна. Достигнув его, звук отражался и в виде эха вновь возвращался на корабль. При помощи специального устройства это эхо перехватывалось и в виде звука поступало в наушники наблюдателя. По прошедшему времени между самим звуком и его эхом, достигшим корабля, можно было высчитать глубину моря в этом месте.
Приведу пример: между звуком и эхом прошло семь секунд. Поскольку звук распространяется в воде со скоростью 1500 метров в секунду, то можно выстроить следующую формулу: 7 х 1500, а затем это делим на 2 (звук идет в туда и обратно). В итоге получаем, что глубина моря в данном месте составляет 5250 метров.
Самое важное в этом деле, что подобные замеры предельно точны и длятся всего лишь несколько секунд.
Трос с пятидесятикилограммовой гирей, который ранее применяли для замеров глубины дна, никогда не опускался в воду отвесно, так как на определенной глубине его сносило течением. Кроме этого сама процедура с гирей длилась почти четыре часа. Вдобавок мы испытали на себе, что, достигнув глубины 4127,63 метра, проволока могла за что-нибудь зацепиться или запутаться. В тот раз нашего океанографа чуть было не «линчевали».
Глава 3
РОЖДЕСТВО — НОВЫЙ ГОД
22 декабря мы проходим мыс Рока, врата в Лиссабон. Погода по-прежнему стоит великолепная. Со своим приятелем геофизиком Гбуреком я сижу на верхней палубе, и палящее солнце скользит по нашей коже. Мы с ним знакомы очень давно. Однако ирония судьбы заключается в том, что мы ни разу не встречались в Германии, но несколько раз пересекались на Шпицбергене.
До Рождества остался ровно день! Если на нашем корабле суетливости вдвое меньше, чем на Курфюрстендамм, то это всего лишь значит, что все основные приготовления к празднеству отложены на последние дни. Наш кок не вылезает с камбуза, где от гигантского куска ветчины отрезает бесконечное количество кусочков. При этом он бормочет какие-то слова, которые теряются в его бороде, которая затем после шести недель плавания выросла до огромных размеров. Он шепчет заклинания? Полезные для здоровья? Витаминосодержащие? Ничего подобного! Он ведет счет: 239,240. При достижении числа 246 нарезание ветчины прекращается. Не надо быть гением от математики, чтобы понять, что каждому из 82 участников экспедиции полагается по три кусочка ветчины. Между тем помощники кока (проще говоря, поварята) чистят картофель.
За день до празднества читаем на черной доске объявление, что все музыканты, в особенности которые специализируются на исполнении рождественских песен, приглашаются к третьему' офицеру. Офицеру выражают сочувствие, так как из всего рождественского репертуара члены экспедиции знают только лишь «Тихую ночь». Что ж, придется ограничиваться этой песней. Однако большая часть экипажа напрочь лишена слуха. К этому времени плотники уже делают длинные столы и скамейки, а другие готовят единственное украшение для наших стен. Они будут во всю длину украшены полотнищами и корабельными флагами. Особую пикантность стенам придает появившийся на них желтый карантинный флаг.
Руководитель экспедиции выступает в качестве «старейшины». Эта почесть ему нисколько не мешает. В полдень он, излучая радость и несколько стесняясь, говорит нам, что в детстве, несмотря на все строжайшие запреты, всегда подглядывал тайком, что клали в рождественский пакет, конечно же, не открывая его.»… однако мы и сейчас как дети!»
— Ох-ох, — шутит летчик Ширмахер, — мы уже умяли все съестное, сейчас придется спекулировать!
В половине седьмого подают ужин. Часом позже начинается празднование Рождества. Праздник проходит достойно и вместе с тем весело.
После рождественской песни руководитель экспедиции произносит короткую речь — она является всего лишь прелюдией к празднику. После этого следует еще одна песня, а затем происходит раздача подарков. Я совершенно забыл сказать, что каждый из участников экспедиции при входе в праздничное помещение вытягивал некое подобие лотерейного билета, по номеру которого определялось место за столом, а также подарок. Однако на каждом месте стоял по меньшей мере три бутылки пива и пакет с орехами и фруктами.
Распределением подарков занимаются Барклей и Паульсен. Они поднимают высоко над головой подарок и называют его номер. Обладатель лотерейного билета с указанным номером произносит: «Здесь!» — и радостно шагает, чтобы получить гостинец.
Среди подарков наличествует то, что обычно дарится хорошим знакомым на Рождество: нож, механические карандаши, пепельницы, гребни, зажигалки, книги нейтрального содержания. Все получившие подарки от души радуются, даже если и не нуждаются в полученной вещи. Праздник стал именно Рождеством, спасибо тем, кто позаботился об этом. Между тем мы выпиваем за здоровье, а на столе возникают горки ореховых скорлупок.
Наши электрики смогли настроить громкоговоритель, а потому близ Канарских островов мы смогли услышать рождественскую речь имперского министра Гесса. К сожалению, в тот день были очень сильные атмосферные помехи, а потому мы не смогли дослушать радиопередачу до конца. Второй офицер «Швабии» Рёбке, кроме всего прочего являвшийся политическим руководителем экипажа корабля, поздравил нас с праздником и пожелал свершений во имя фюрера и рейха.
После этого капитан Ричер решил нас еще раз порадовать рождественской историей, на этот раз сугубо личного содержания. Он навсегда запомнил Рождество, которое праздновал 26 лет назад. Именно тогда произошло то, что ему было суждено. История была связана со снегом и льдом, что словно оказалось его предназначением, то есть намекало на нашу попытку покорить Антарктиду.
История произошла в 1912 году. Тогда Ричер служил на «Герцоге Эрнсте», корабле, который доставил Немецкую Арктическую экспедицию Шрёдера-Штранца на северный берег Шпицбергена. Целая череда злополучных случайностей, отсутствие денег и т. д. привели к тому, что экспедиция стартовала слишком поздно. Лето очень быстро закончилось, а осень на тех широтах длилась всего лишь несколько дней. Зима наступила буквально в одночасье, столь же стремительно обледенел корабль.
Так как в данной книге я хочу привести лишь рассказ капитана Ричера, то я с содроганием вспоминанию о затертом во льдах корабле, о разделении экспедиции на несколько групп, о Шрёдере-Штранце, который вместе с тремя своими товарищами двинулся навстречу смерти в самую негостеприимную часть Шпицбергена, Северо-Восточную землю, откуда он хотел попасть на Северный полюс. Группа из трех человек, к числу которых также принадлежал капитан Ричер, с сентября по декабрь оставалась в пустующем зимовье охотников на пушного зверя, располагавшемся в бухте. Припасы подходили к концу, заканчивались патроны. В редком случае можно было подстрелить северного оленя или какую-то птицу. У одного из трех, Рюдигера, были страшно обморожены ноги. Второй, Раве, должен был ухаживать за ним. Ну, третий должен был пуститься в тяжелейший путь, чтобы вызвать подмогу. Этим человеком и был Ричер. Он прошел по жуткому холоду от мыса Петерсман до ближайшего поселения Лонгийр более 140 километров. Ричер не знал, как ему это удалось, — он шел день и ночь. Шел без какого либо груза — у него не было ни палатки, ни карты. У него не было ни котла, ни кусочка хлеба. Он только шел и шел, чтобы спасти себя и других людей. Его сопровождала лишь собака Белла. Она была его единственным приятелем в этом марш-броске, его единственным утешением. Иногда они исчезала на сутки, завидев полярную лисицу. Однако собака была слишком слаба, чтобы поймать хоть какую-нибудь дичь. Была полярная ночь, и температура во тьме никогда не поднималась выше 30° мороза. Даже днем в небе светила луна. Лишь по звездам Ричер мог определить, когда наступал полдень, а когда — полночь. Неподвижной оставалась лишь Полярная звезда. Вокруг нее вращалась Луна, звезды, вся Земля вместе с Ричером. Именно Полярной звезде Ричер был благодарен за то, что он не стал ходить по кругу. Но он шел и шел. Девять дней подряд. Без куска хлеба и какой-либо провизии. Он постоянно шел. Так не может двигаться человек, так может двигаться только машина. Вперед, вперед, вперед…
Вместе с Ричером шла собака Белла. Вперед, вперед, вперед… Иногда ему казалось, что тело отказывалось его слушаться, а само движение вперед было безумием. Ведь даже машины могут сломаться. Однако он поднимался со снега, находил в себе неведомый запас сил, чтобы вновь начать движение. Ему надо идти, надо… И движение продолжалось. И вновь рядом была Белла. Казалось, она хотела проверить, кто из них двоих был более выносливым. Еще бы немного и Ричер сошел бы с ума. От безумия его отделяла какая-то малость. Однако не было страха! Он не должен был бояться, пока шел дальше и дальше строго на юг, прочь от Полярной звезды, которая должна была ему светить в затылок… Он находился почти на самом Северном полюсе, но двигался на юг, туда, где было тепло… ему казалось, что если он поднажмет, то сможет добраться до тропиков. Постепенно он стал беречь силы, он уже не двигался круглые сутки в одном и том же темпе. Надо было экономить силы! Некоторое время он шел очень медленно. Он едва переставлял ногу, а затем так же медленно делал новый шаг. При этом сердце колотилось в бешеном темпе.
В эти моменты он задавал себе вопрос: «Что ты делаешь, глупое сердце? Я же почти еле двигаюсь, это должно устраивать тебя». И ему казалось, что сердце можно было обмануть, и продолжал идти. А рядом с ним шла Белла. С каждым новым днем сил становилось все меньше и меньше. Он стал делать передышки, пытаясь правильным образом организовать отдых. В некоторых случаях он даже ложился на лед. Ему казалось, что не было большего блаженства на свете, чем просто прилечь и растянуться. Однако он сразу же вскакивал. Нельзя спать — погибнешь от холода! Затем ему пришлось пойти на ухищрения. Он ложился на лед и даже позволял себе заснуть… и все это при тридцатиградусном морозе… Он уже ничего не боялся, он был очень спокойным… Он придумал небольшую уловку. Он клал голову на руку, в которой сжимал небольшой будильник… тик-так, тик-так… Ровно через пятнадцать минут раздавался звонок. Он вспрыгивал. «Давай, Белла, нам надо дальше, дальше!» Сейчас он смеется над своим изобретением: «Надо бы его запатентовать! Удивительная вещь! Прилагается точная инструкция по эксплуатации! Применять во время многодневных марш-бросков по льду при жутчайшем морозе!» Однако этот трюк срабатывал. После нескольких часов ходьбы следовал новый привал. Снова пятнадцать минут отдыха! После этого ему казалось, что удалось отдохнуть, а потому можно было продолжать путь, в котором его сопровождала неизменная Белла.
Наконец-то он достиг мыса Тордсен! Следует ледяной фьорд, а там на другой стороне находится долгожданный поселок. Однако ширина фьорда составляет 25 километров, в его центре виднеется незамерзшая вода. Пришлось ждать, пока вода не схватится льдом. После этого Ричер возвращается в наш праздничный сочельник. Сейчас нет никакого недостатка в пище и провианте. На столе находится рождественский пирог, стоят кружки с кофе, в тарелках лежит большое количество жаркого. И вновь Ричер вернулся к своему ужасающему путешествию.
У фьорда он смог дождаться подходящего ветра, и вода схватилась льдом… он вновь пошел на юг. Однако лед был слишком тонким, а потому приходилось прыгать с льдины на льдину. В какой-то момент он сорвался в воду. Ричер смог выбраться, но был промокшим до нитки. Буквально в считаные секунды обледенела вся одежда. В лед превратилось все: одежда, сапоги, перчатки. Если раньше движение доставляло ему радость, то теперь превратилось в сущую муку. Любая секунда промедления или спокойствия рисковала обратиться смертью от переохлаждения. Теперь ему стало страшно. Подгоняемый безумным ужасом, он бежал, шел, спотыкался, падал, полз на коленах… и в итоге все-таки достиг поселка. Это произошло 27 декабря. К людям смогла выбраться даже Белла.
Обморожения были очень серьезными, он потерял несколько пальцев ног, которые пришлось ампутировать. Очнувшись, Ричер направил в путь спасательную экспедицию. Ее сопровождала Белла, которая, к великому его сожалению, погибла на обратной дороге. За исключением группы, которую возглавлял Шрёдер-Штранц, на Северо-Восточной земле Шпицбергена удалось спасти всех участников злосчастного путешествия. Удалось даже вырвать у льдов корабль, который капитан Ричер следующим летом в хорошем состоянии привел обратно в Германию.
Долгое время считалось, что Шрёдер- Штранц пропал без вести. Однако в 1937 году в бухте Довен Северо-Восточной земли Шпицбергена был обнаружен его палаточный лагерь. «Для меня это была очень странная встреча, так как именно мне было поручено прошлым летом отправить останки Шрёдера-Штранца со Шпицбергена в Германию».
Я привел некоторые эпизоды из рождественского обращения капитана Ричера настолько подробно, так как этот рассказ оказался в центре нашего вечера. Он был весьма поучительным и полезным, поскольку каждый из участников экспедиции должен был знать, что руководитель нашей экспедиции не был новичком в мире льдов и снега, что он не понаслышке знал об опасностях, которые ему пришлось самому пережить.
Однако наш рождественский сочельник не должен был омрачаться слишком тяжелыми воспоминаниями, и мы были готовы с радостью выслушать несколько забавных историй. В этом деле незаменимым был капитан Крауль. Впрочем, это не должны были быть простые и незатейливые анекдоты — обстановка обязывала именно к рождественским историям. Тем не менее из тридцати рождественских праздников Крауль встречал в кругу семьи только три, что как нельзя лучше подходило для нашей ситуации. Он описал нам свое поистине «рождественское» бегство с чадами и домочадцами из Владивостока, через всю Сибирь, затем в Москву, а оттуда в Гамбург. Причем сделал это настолько смешно и весело, что мы чуть не плакали от хохота. Затем последовала прекрасная история о непоколебимом норвежце, не выпускавшем изо рта свою курительную трубку, который любил говаривать: «В Америке мы делаем это так-то и так-то». Позже эта ироничная фраза вошла в наш оборот.
Теперь настало время еще одной рождественской песни. Именно в это время гасятся огни на рождественских елках, а комнаты погружаются в уютный полумрак. По мере того как приближается Рождество, дети забираются под лавку, чтобы заглянуть в пакеты с подарками. Рождество — это праздник д ля детей! Детей маленьких и больших!
В зоне видимости находится Лас-Пальмас. Мы идем мимо него на протяжении двенадцати морских миль. Течение и ветер ускоряют наше движение. Несмотря на праздник, наши метеорологи усердно работают. В этот день Ланге даже запустил два баллона.
После обеда второго дня праздника мы замечаем африканское побережье. Светлая черта на горизонте оказывается Черным континентом! Мы берем курс на мыс Бланко.
В моем рождественском пакете я обнаруживаю несколько маленьких пингвинов. Я приклеиваю их при помощи «Пеликаноля» (почему бы в данной ситуации клей не назвать «Пингвинолем»?) к своему подлокотнику. Хочу сразу же предупредить, что эти крошечные птички долгое время в Антарктиде были единственными пингвинами, которые попались нам на глаза. Но об этом позже!
Появился лунный месяц. Он выглядит совершенно иначе, чем у нас. Он не стоит, направив рожки в сторону, а лежит, обратив их вверх. Очень странная эта вещь — астрономия! Даже Большая Медведица и Полярная звезда находятся где-то в стороне горизонта.
Мы встречаем большие пассажирские лайнеры, которые следуют в Кейптаун и обратно. Их борта сияют тысячами огней.
Когда-то, оказавшись на Сицилии, я купил себе огромную соломенную шляпу, поля которой отбрасывали едва ли не метровую тень. Теперь мне пришлось ее надеть, так как врач предостерегает от палящего тропического солнца.
Мы проходим Зеленый мыс! Мы плыли очень близко к африканскому побережью. Если бы на мысе росли пальмы, то мы, наверное, смогли бы пересчитать все их листья. Однако местность выглядит совсем безжизненной.
Регула приглашает меня полюбоваться на «чудеса тропической ночи». Мы сидим перед его метеорологической будкой и небольшими глотками пьем джин. Его нечем разбавить, так как к этому времени у нас закончилась вся содовая. Наш коллега Ланге познакомился с «чудесами тропической ночи» много раньше, нежели все остальные, а потому изначально отказался от разбавления алкоголя содовой. В приступе доброты он отдает нам свою часть рождественского пирога. Назавтра после полудня он спохватится, но будет уже поздно — от него останутся только крошки. Регула заводит патефон. К числу «чудес тропической ночи» добавляются оригинальные гавайские песни. Крауль полагает, что к ним надо причислить еще и пингвинов. От них он знает почти все, так как наблюдал за ними несколько лет. Он почти научился с ними общаться.
30 декабря стоит ужасная жара — 30 °C. И это при условии почти стопроцентной относительной влажности. А это значит, что в моей каюте размером 3,5 на 2,5 метра в воздухе находится около двух литров воды. Кажется, что влагу при помощи ножа можно нарезать кусочками. Нет даже никакого признака сквозняка. Ветер можно обнаружить только на корме.
Поскольку самой опасной и заразной болезнью является безделье, то на корабле организуют лекционные вечера. Во-первых, это обеспечивает работой хотя бы одного человека. Во-вторых, во время лекций все чему-то учатся. В-третьих, и это является, наверное, самым важным, эти вечера становятся общей идеей, способной сплотить всех 82 участников экспедиции. А для руководителя экспедиции является отнюдь не плевым делом объединить несколько десятков людей. Нашим заданием в Антарктике является изучение огромного ледника, напоминающего шляпу-цилиндр. Все 82 человека должна помогать в решении этой задачи. Каждый по отдельности должен делать все возможное на специально выделенном ему участке работ. Однако согласованность действий всех участников экспедиции приведет к предполагаемому результату. На первый взгляд все кажется очень простым!
Первым свой доклад прочитал наш врач Йозеф Блудау. Многие из нас впервые оказались в тропиках, а подавляющее большинство в первый раз увидят вечные льды. Во время нашей экспедиции телу придется перестраиваться не раз. Нам надо избежать не только солнечного удара, но и обморожения.
После медицинского доклада само собой напрашивается сообщение на биологическую тему. В итоге Барклей рассказывает нам о больших и малых животных. Его доклад называется очень пафосно: «От планктона к синему киту».
Если принимать в расчет пищевую цепочку, то лучше было бы их переставить местами. В действительности всегда кто-то кем-то питается. Однако только человек может питаться почти всеми. Но об этом решено не упоминать!
Знаете ли вы, сколько весит взрослый синий кит? Столько же, сколько 25 слонов! Да уж, покорнейше благодарю!
На следующий день у нас новогодний вечер, который совпадает с «морским крещением» двадцати шести «сухопутных крыс». Под выстрелы сигнальных ракет на борт поднялся Тритон в сопровождении нескольких морских духов. Они представились капитану корабля и затребовали у него список «крестников». Кроме этого было выкурено несколько толстых сигар и выпито несколько кружек пива. Очень странно видеть курящим морского духа! Очевидно, там, в морской пучине, Нептун запретил курение или же отмокли все спички. По крайней мере, складывалось впечатление, что делегаты из морских глубин пытались наверстать за раз все свои многолетние лишения.
Но теперь им можно покурить! И выпить пива! Будь здоров, Тритон!
К обряду морского крещения, конечно же, появляются Нептун и госпожа Тефида, которых сопровождают священник, врач, парикмахер, астрономы, историк, пара негритят, стрелок и прочие слуги и помощники.
Крестины совершаются по древнему морскому обычаю и в принципе всегда являются удивительным зрелищем. При этом ритуальные печеньица-«облатки» имеют вкус терпентина, а предложенная в стакане красная жидкость, которую выдавали за малиновый сок, пахла керосином. Врач прослушивает проходящих обряд выпачканным в синей краске стетоскопом, а брадобрей-парикмахер вместо пены для бритья наносит жир «Штауффер». Негритята — вымазанные черной краской матросы — нужны только для того, чтобы во время переполоха, связанного с «крестинами», хоть сколько-нибудь отличаться от прочих участников действа. Именно они бросают «сухопутных крыс» в воду и окунают их с головой три раза.
Однако людей, которые чем-то раньше «провинились», могут макать в воду большее количество раз. Несчастный Гокель! Он являл собой саму рассудительность и спокойствие. Однако на свое несчастье пару дней назад, видимо, спровоцированный кем-то из экипажа, он позволил себе критические замечания относительно ценности и недостатков обряда «морского крещения»… И вот теперь он должен был за это поплатиться! Ему надо съесть две печеньица-«облатки» и дважды выпить «малиновый сок», после этого ему предстоит быть погруженным шесть раз в воду! Много позже, уже на обратном пути, Гокель осторожно поинтересовался у Ланге, который уже бывал в морских путешествиях: «А «морское крещение» происходит только один раз? Или два раза, когда мы пересекаем экватор туда и обратно?»
Справедливости ради отметим, что розыгрыши и шутки, которые сопровождают пересечение экватора и «морские крестины», являются всего лишь живописным прологом к новогоднему ужину, который вновь проходит в общем помещении. Наши электрики смогли сделать весьма импозантный громкоговоритель, построили подобие студии, и теперь мы могли слушать не только музыкальные пластинки, но и собственные корабельные «радиопередачи», являющие собою веселый и разнообразный аудио-коктейль. Хартман и Рунке просто неистощимы. Их репертуара могло хватить до следующего Нового года. Одним из главных номеров вечера является «репортаж» о последних автогонках, проходивших по трассе «Афус»: «А сейчас осторожнее! Осторожнее! Мы находимся на северном вираже, где видим первые финиширующие машины: жжжжжж!»
В Новый год мы встречаем впервые за все время нашего плавания летучих рыб. Эти напоминающие большую селедку — создания как стрелы вылетают из воды. Нам приходят поздравительные новогодние телеграммы, тут же на них идут ответы. В радиорубке работа не стихает ни на минуту.
Гокель рассматривает ветромер
2 января мы достигаем острова Вознесения, крошечной территории, расположенной посреди Южной Атлантики. Его единственными жителями являются солдаты английского гарнизона, находящегося в северо-западной части острова. Впрочем, мы предполагаем, что здесь должно иметься огромное количество морских черепах. У Франца Пройшоффа имеется какой-то невероятный гарпун. Он смотрит в синюю воду четыре часа кряду, пока его глаза не начинают слезиться. Безрезультатно. Мы же предпочитаем смотреть на жерла вулканов, которые как будто бы прямо сошли со страниц приключенческой книжки с картинками. Вдвойне прекрасно, что они словно выстроились в очередь.
Миновав остров Вознесения, мы начинаем вести протоколы регулярных замеров глубины дна. В этом участвуют Паульсен, Гбурек, Барклей, Брунс и я. Позже как нам присоединятся Майр и Ширмахер. Вахта по замеру глубины дна длится около четырех часов. Каждые полчаса надо нажимать кнопку эхолота. В интересных местах — значительно чаще. Таким образом, мы исследуем пространство от острова Вознесения до кромки антарктических льдов, а затем на обратном пути до экватора. В итоге нами было изучено 12 тысяч миль морского дна. Замеры совершались приблизительно через каждые 5 морских миль.
Еда на нашем корабле настолько хороша, что внезапно появляется проблема. Мы хотим взвеситься, чтобы знать, насколько мы потолстели и не стоит ли нам перейти на менее калорийную пищу. Врач намеревается записать результаты в специальный документ. Решение проблемы приходит из кухни. Там есть огромные весы, на которых обычно мясники взвешивают туши. Позже злословы утверждали, что наш живой вес был приплюсован к провианту.
Решено взвесить каждого. По своему весу все рекорды побил капитан Крауль — в нем 119 килограммов. Вслед за ним идет Амеланг. Оба они весят столько, сколько составляет масса обыкновенной семьи, где есть несколько детей.
Никто из нас точно не знает, сколько он, собственно, весит, и сколько должен составлять его нормальный вес. Об этом ведает только наш врач. Но по профессиональным соображениям он не очень охотно распространяется об этом. Благодаря ему некоторым из нас удается постепенно скинуть вес.
«Что? Я вешу на 9 килограммов больше, чем положено? Я должен срочно лечиться от ожирения!»
Блудау — наивная душа. Он даже не может заподозрить подвоха или обмана. В итоге его сосед по обеденному столу Паульсен, не скрывая улыбки, ест по две порции десерта и воскресного пирога. Проблема осложняется тем, что издревле на море днем отдыха (то есть воскресеньем) является четверг. Итак, по четвергам Паульсен поглощает по две порции пирога с изюмом.
Вообще на корабле господствует расслабленное настроение. Майр мечтает о том, что высадится на острове Буве и будет охотиться на морских леопардов. Крауль грезит тем, что когда-нибудь станет королем Южной Джорджии. Король Крауль Первый! Что ж — недурственно!
Сегодня, 6 января, в полдень высота солнца составляет ровно 90°. То есть оно не отбрасывает более никакой тени, находясь точь-в-точь над нашими макушками.
На следующий день, если не считать традиционного запуска радиозонда, у нас появляется небольшое развлечение. Мы совершаем учебный спуск в спасательных шлюпках в полной боевой выкладке, то есть облаченные в спасательные жилеты. Однако никто падает в воду, а потому всё проходит по заранее разработанной программе. Подобные учения должны проходить обязательно, чтобы в случае реальной опасности каждый знал, где он должен находиться.
На 8 января пришлось воскресенье. Воскресенье айнтопфа, очень густого и наваристого супа. На «Швабии» имеется возможность сготовить айптопф, хотя мы находится на 31,5° южной широты посреди Южной Атлантики. Трогательное воспоминание о далекой Родине.
И вновь сенсационное происшествие! На этот раз оно связано с радиозондом. К нам в «салон» вваливается Ланге: «С меня бутылка шампанского! Зонд смог преодолеть границу в 30 километров! Мы приняли сигнал станции только полтора часа спустя!» По мнению Ланге, при таком отзвуке надувной баллон должен был находиться где-то в районе Луны. Однако он обманывался! Полтора часа отклика говорят лишь в том, что баллон много раньше лопнул, а зонд при спуске продолжал передавать радиосигналы. Выстроив несложную диаграмму, можно установить, какой высоты все-таки достиг радиозонд. К вечеру Ланге заканчивает свои вычисления, и обнаруживается, что на ужин мы остаемся без шампанского.
Происшествия следуют одно за другим! В девять часов вечера в поле нашего зрения появляется Тристан-да-Кунья. Это небольшой островок вулканического происхождения. Большая часть островов в Южной Атлантике была открыта в начале XVI века умелыми португальскими мореплавателями: остров Вознесения, Фернанду-ди-Норонья, Тринидад, Мартин-Вас, остров Святой Елены, Гоф, а также Тристан-да-Кунья. За несколькими исключениями (например, Тринидад принадлежит Бразилии) большинство из этих островов сейчас находятся в английском владении. Голые базальтовые скалы едва ли могут предложить залежи ценных ископаемых и богатую растительную жизнь. Однако в случае войны они могут выступать в качестве военно-морских баз, имеющих немалое стратегическое значение. В настоящий момент единственным развлечением для нас является наблюдение с подветренной стороны острова за китобойными судами. В спокойствии от порывистого ветра мы заправляемся топливом.
Сто двадцать восемь жителей Тристан-да-Кунья ведут размеренную жизнь, в которой почти ничего не происходит. В их жизни немного событий. Однако если к острову приближается корабль, то они все бросают свои дела. Мы идем мимо острова на расстоянии приблизительно в одну морскую милю. Нас замечают. Мы можем судить об этом, так как нам сигнализируют лампами из домов. Свет приходит отрывисто, кажется, что кто-то посылает нам послания азбукой Морзе. Наши радисты пытаются отвечать. Они отсылают послания на различных волнах — они остаются без ответа. После этого они передают морзянку при помощи карманных фонарей. Они передают текст на английском, португальском, немецком, французском языках. Но в ответ нам ничего не приходит. Если на острове кто-то действительно пытался нам что-то сказать при помощи азбуки Морзе, то это либо баловался 14-летний мальчишка, либо человек всю свою жизнь изучал только китайский язык. Нам очень не хочется разочаровывать хороших людей, но в нашем распоряжении почти нет времени, а потому, не заходя на остров, мы продолжаем свое плавание.
Разумеется, если бы жители острова терпели бедствие, или им была нужна медицинская помощь, или что-то в подобном роде, то мы бы непременно пристали к берегам Тристана-да-Кунья. Моряки всегда готовы оказать помощь. Но, по-видимому, ничего такого на острове не происходило, и нас просто приветствовали. В итоге мы скоро потеряли остров из виду.
Тристан-да-Кунья выглядит страшновато. Недаром он заработал прозвище: «самый одинокий остров мира». Это прозвание говорит само за себя. Данный остров был впервые открыт в 1306 году португальским адмиралом Тристаном да Кунья. Однако его знания не были использованы, так как в 1643 году этот остров был повторно открыт голландцами. В 1764 году сюда прибыли французы, а в 1790 году — американские охотники-переселенцы. После того как остров побывал в руках различных наций и стран, в 1806 году он был аннексирован Англией. Однако кроме гарнизона, состоявшего из полусотни европейцев и нескольких десятков готтентотов, здесь не было других жителей. Вскоре было решено забрать с острова и этот гарнизон. Он был восстановлен по решению шотландца, которого звали Уильям Гласс. После окончания службы он решил остаться на острове, где жена родила ему шестнадцать детей. Именно это огромное семейство стало родоначальником нынешнего единственного населенного пункта на острове. Затем здесь стали селиться потерпевшие кораблекрушение мореплаватели, которые выбирали себе жен с соседнего острова Святой Елены. История, конечно, не столь романтичная, как похищение сабинянок римлянами… обычно их забирало китобойное судно. Когда оно возвращалось на Тристан-да-Кунья, то доставляло на остров пять женщин. Их оставляли на берегу, после чего холостяки тянули жребий. Это и было их свадьбой. Сохранившиеся старые документы говорят о любвеобильности и даже порочности этих женщин.
В любом случае население острова, которое сейчас составляет около двухсот человек, в равной степени представлено и мужчинам, и женщинами. Их расовый состав является очень сложным, так как потерпевшие кораблекрушение моряки были в основном европейцами, а дамочки с острова Святой Елены — мулатками. Как ни странно, но близкородственные связи, которые являются неизбежными при таком замкнутом образе жизни, не привели к каким-то плачевным последствиям. Большинство жителей острова доживают до 80 лет, и, если верить слухам, они обладают одними из лучших зубов в мире.
Тристан-да-Кунья и несколько островов, расположенных поблизости, например Найтингейл, как известно, являются единственными местами обитания некоторых видов птиц, которые встречаются в атлантических просторах от Ньюфаундленда до Антарктики (остров Петра). Они принимают бескрылых птиц, гигантских альбатросов и тысячу других причудливых творений природы. На приведенном ниже участке карты показан план острова, который является почти идеальным вулканом. Наивысшая точка острова (вершина Олаф) возвышается на 2028 метров над уровнем моря.
Подготовка к началу работ в Антарктике продвигается вперед. Капитан Ричер формирует точный организационный план, мы же обсуждаем все детальные подробности. Самыми трудными являются отнюдь не состоявшиеся полеты, а полеты, которые не удались. Возможна ли была вынужденная посадка на антарктическом материковом льде? Надо учитывать и принимать в расчет все, даже чисто гипотетические возможности. Однако ни в коем случае мы не бросим на произвол судьбы кого-то из наших людей. Конечно же, мы единодушны в том, чтобы реализация нашей исследовательской программы не была связана с какими-то инцидентами и прискорбными происшествиями. Самым сложным фактором является погода.
Имеющиеся сведения позволяют предположить, что в Антарктике погода постоянно меняется, кроме этого, там всегда холоднее и ветреней, нежели в других местах планеты. Как нам надо предохраняться от пакового льда? Как далеко нам удастся провести «Швабию»? Возникают тысячи вопросов, которые мы должны проработать до самой основы, чтобы в будущем над нами сияла счастливая звезда. Мы детально обсуждаем все возможности.
Майр и Ширмахер — оба летчики — уже несколько дней собирают свои «рюкзаки». В сумки упаковывается необходимое продовольствие. Его подбирают для специального рациона, все предварительно взвешивается. Оказывается, в самолет не помещаются сани. Значит, надо как-то переделать их конструкцию. Я же составляю карты отдельных участков Антарктики. Они рисуются в различных масштабах и различных проекциях. Для авиационных полетов, думается, лучше всего подходит проекция Меркатора при масштабе, когда 1 миллиметр карты соответствует 1 километру реальной территории.
Появляются первые предвестники Антарктики! Состоялся радиоразговор с китобойным судном «Викинг», которое находится фактически у полярного круга, отстоя от нас на расстояние почти в три тысячи километров. Вот они, чудеса техники! Крауль сразу же заказал себе несколько метров китовой колбасы и несколько килограммов китового мяса. Некоторое время ему приходилось раздумывать, переводя свой заказ в европейские меры веса и длины. Это все равно, что домохозяйка из Венеции заказывает в Нордкапе пару копченых колбасок. Расстояния приблизительно такие же.
10 января утром, сразу же после завтрака, состоялось генеральное обсуждение плана действий. Для этого были привечены корабельные офицеры, ученые, летный экипаж и специалисты, ответственные за катапульту. Капитан Ричер зачитывает весь план. Он содержит в себе программу работ на кромке льда. Даже если бы нам удалось реализовать только часть из запланированного, то мы бы вернулись домой с немалыми результатами. На лицах двадцати пяти мужчин, которые сгрудились вокруг большого стола, можно увидеть плохо скрываемое возбуждение. Они были бы рады справиться полностью со всем. Во всех таких предприятиях имеются «такие и эдакие». «Такие» — это люди, от которых что-то зависит, «эдакие» — это те, кто просто выполняют поставленные задачи. Я украдкой оглядываю лица собравшихся и с радостью для себя обнаруживаю, что, к чести моих спутников, на их лицах читается готовность с радостью помочь любому в случае возникновения реальной опасности. Капитан Ричер сам пребывает в некотором напряжении. Его слова становятся жесткими и очень четкими. Он сам смельчак, каких надо поискать, однако он не скрывает своих сомнений. Каждое слово он подбирает предельно точно, каждая разведывательная операция, в том числе летная, просчитана им после многочисленных бесед с квалифицированными специалистами. Все наше предприятие выглядит «дерзкой выходкой», для которой нужна слаженная работа всех людей.
Да не обидятся на меня мои спутники за мою исключительную честность. Летописец не должен всего лишь сухо констатировать факты. Я бы мог рассказать о множестве забавных и веселых историй, которые были зафиксированы в моем дневнике. Однако я нахожу в корне ошибочным обходить стороной те страницы истории экспедиции, когда нам было совсем не до веселья. Меня в этом никто не упрекнет. Участники экспедиции только бы рассмеялись, если бы в моем отчете увидели приукрашенную (по каким бы то ни было причинам), почти пасторальную картинку.
Участники экспедиции сформировали нечто вроде небольшого государства, в котором действуют свои собственные законы. Эти законы могут отличаться от тех, что приняты в государстве, существующем на суше. Экспедиция имеет свое собственное задание. Перед ней поставлена цель.
И достижение этой цели для экспедиции является высшим законом. Пути и способы решения отдельных задач, через которые будет достигнута цель, определяет руководитель экспедиции. Он — абсолютный властитель. Это как в симфоническом оркестре, где дирижерская палочка имеется только у одного человека. Он же — дирижер — определяет, где и когда будет звучать соло первой скрипки или флейты. Их звуки должны быть приспособлены к общему ритму. Придерживаясь этой музыкальной терминологии, можно сказать, что наши тромбонисты и духовая секция существовали сами по себе. А это было недопустимо. Во время тропической жары на некоторых инструментах вздулись «пузыри». Самые большие из них были вовремя сдуты по мановению дирижерской палочки. Главная проблема заключалась в том, что духовая секция репетировала сама по себе.
Но прошу прощения! Я слишком увлекся ассоциациями. Для экспедиции самую большую опасность представлял процесс, если бы наш единый организм стал делиться на клики и группочки. Это неизбежно является признаком слабости. Одиночки не чувствуют себя связанными с общей ситуацией, а потому пытаются найти единомышленников. Руководитель экспедиции должен обладать шестым чувством, чтобы сразу же почувствовать подобные подводные течения, а затем жестко пресечь такие процессы. В данном случае излишняя вежливость и элегантность были бы не только неуместными, но и вредными.
Герман Геринг — инициатор Немецкой Антарктической экспедиции 1938–1939 гг.
Корабельные офицеры и руководящий состав
Немецкой Антарктической экспедиции 1938–1939 гг.
Гидросамолет готов к запуску
Перед отплытием в Антарктику требовалось специальное усиление носа и бортов «Швабии»
Запуск гидросамолета при помощи катапульты со «Швабии»
Гидросамолет на борту «Фризланда»
Массив Вольтхата
Скалы Ноймайера
Фотокарта Новой Швабии, составленная из сотен фотоснимков
Водружение флага в Антарктиде
Исследования на паковых льдах. На втором плане виднеется «Швабия»
Переправка аппаратуры на льдину
При помощи троса вытаскивают незадачливых участников экспедиции
Высадка американской экспедиции на лед
Подводная лодка из состава центральной оперативной группы экспедиции адмирала Бёрда
Работы во время военно-научной экспедиции адмирала Бёрда
Карта исследованных областей Антарктиды, составленная по итогам экспедиции 1938–1939 гг.
Карта Новой Швабии, составлена по итогам Немецкой Антарктической экспедиции 1938–1939 гг.
Карта западных склонов гор Александра Гумбольдта, составленная на основании сведений, доставленных Немецкой Антарктической экспедицией 1938–1939 гг.
Во время экспедиции можно справиться с любыми задачами только тогда, когда все от ее руководителя до последнего корабельного юнги каждый миг осознают свою ответственность за общее дело. К этому надо приплюсовать постоянную готовность к действию и способность в определенный момент пожертвовать своими «собственными интересами». Теперь можно понять, почему несколько человек во время Рождества попросили капитана Ричера рассказать о его путешествии к полярному кругу. В литературе, повествующей о путешествиях, не было других примеров столь выдающейся готовности к действию. В качестве схожих примеров можно было привести лишь Скотта, когда тот возвращался обратно от Южного полюса, и Вегенера, пробиравшегося в 1930 году через льды Гренландии. Капитан Ричер очень редко употреблял слово «товарищество». Однако когда при обсуждении деталей безопасности полетов над Антарктикой возник вопрос, что делать, если самолет совершит вынужденную посадку на расстоянии 500 километров от кромки льда, то Ричер решительно произнес: «Сохранять спокойствие, я вас затем заберу!» Эти слова были произнесены с такой интонацией, что даже не могло возникнуть никаких сомнений, а все вопросы отпадали сами собой. В этот момент каждый из участников беседы испытывал безграничное доверие к капитану. Каждый был уверен, что в случае беды капитан будет делать все возможное, чтобы извлечь своих товарищей изо льдов. В этом месте своего рассказа я могу признаться, что никогда не слышал более убедительных слов. Этот ответ капитана Ричера давал всем исключительную уверенность.
Глава 4
ЖИЗНЕОПИСАНИЯ ЛЮДЕЙ И ОСТРОВОВ
Сосредоточившись на описании внутренних процессов, мне не хотелось бы пренебрегать изложением внешних событий.
10 января в зоне видимости появился остров Гоф. Он напоминает большинство островов, которые имеются в этой части Южной Атлантики. Остров является настолько крошечным, что на нем даже не имеется гарнизона. Однако это английская территория, что в данном случае является самым важным. Такими островками, на которых могли бы расположиться военно-морские базы, усеяны все моря и океаны. В спокойные времена они не имеют никакого значения. Однако если принимать во внимание политику англичан, то едва ли можно согласиться с мыслью, что у них хоть когда-то имелись «спокойные времена». И если на театре мировой политики вдруг объявят «большой антракт», то англичане, вне всякого сомнения, начали бы строить комбинации уже за кулисами. Для меня нет сомнения, что со временем остров Вознесения, Тристан-да-Кунья, Гоф будут играть такую же роль, как например, Мальта. Или…
Гоф однозначно является птичьим остров. Наш биолог Барклей потерял покой и сон. Он мечется по палубе, издавая жалобные стоны. Нет, он не болен. Он несколько часов подряд вглядывается в бинокль. Он буквально врос в него. Для Барклея нет большего ужаса и горя, чем пройти мимо заповедного острова, который кишит различной живностью. Он умоляет, чтобы его высадили на берег. Нет, дорогой мой Барклей, ваши мольбы не будут приниматься в расчет, так как мы очень нуждаемся в вас. Он бросает прощальные взгляды на альбатросов, пингвинов, бакланов, черных и белых крачек.
Однако наш биолог очень скоро нашел себе утешение. Как говорится в пословице, лучше синица в руках, чем журавль в небе! На палубу внезапно для всех выпрыгивает летучая рыба. Ее тут же ловят, после чего препарируют. Барклей сияет как начищенный пятак: «Уникальное, просто немыслимое создание!» Он тут же забывает про пингвинов и альбатросов.
Остров Гоф
В то время наша жизнь течет относительно размеренно. Если не считать текущей работы метеорологов и замеров дна при помощи эхолота, не происходит ничего! Каждые пять часов мы преодолеваем новый градус южной широты. Теперь можно рассказать, что раньше пережил каждый из участников экспедиции.
«Ну, любезный Брандт, уж коли вы заглянули к нам в гости, то поведайте о своей прошлой жизни!»
«И что же я вам должен рассказать? За рассказами вам лучше сходить к капитану Краулю или к капитану Коттасу, я повидал с ними немало. Однако они капитаны, а я всего лишь простой матрос».
«И до них дойдет очередь. Но ведь наша экспедиция в Антарктиду творится не тремя или четырьмя людьми. Она — результат деятельности всех 82 человек. И каждый из них очень важен, начиная от капитана Ричера и заканчивая юнгой».
«Ну да, если бы не было кока, то нам бы нечего было есть. Итак, в море я впервые вышел в 14 лет. Родом я из Восточной Фрисландии — области, которая традиционно связана с водой. Поначалу я ходил только на маленьких кораблях. Впрочем, два из них утонули… Мы шли с грузом руды из Норвегии… Был густой туман… Я нес вахту с 4 до 8 часов. Мы наскочили на мель… Трюм стал быстро наполняться водой… Капитан сказал, что не имеет смысла спасать это корыто. Мы сели в лодки… и оказались на берегу… А корабль осел на корму и быстро затонул… Пробоины были по обоим бортам. Позже мы потеряли еще один корабль — пароход. Дело было в Балтийском море… Сломалась машина. Поначалу мы пытались откачивать воду… однако она поднималась все выше и выше… Мы должны были покинуть борт. Следовавший за ними пароход тоже потерпел крушение. Это было у Аландских островов. Мы прибыли на маяк. Однако нам пришлось пройти еще несколько миль, прежде чем мы попали в ближайший рыбацкий поселок… Затем я десять лет работал на судах «Северогерманского Ллойда»… Это были большие и маленькие корабли. Большие четырехмачтовые суда даже ходили в Восточную Азию. Я был на «Регенсбурге». Там мы увидели, насколько все было разрушено… Там — это в Шанхае… Дело было в октябре 1938 года… Японцы тогда перед каждым мостом укладывали мешки с песком. А все грузовые суда… превращали в военные корабли… Мы были также в Цингтау… Японцы как люди очень надежные… они очень честные. Мы у них очень дешево покупали товары. Там покупали ящик с добром, которое можно было потом продать в 28 раз дороже… А еще были карандаши… которыми можно было писать ночью… однако когда я начал писать, то внезапно посветлело… У меня есть патент на небольшие перевозки. На этот раз я могу быть штурманом. И мой отец всегда ходил в море. Теперь у нас с братом есть собственная шхуна!»
«А вы женаты?»
«Нет, я не женат. Мы много времени проводим в море, а потому его не остается на семейную жизнь. Однако когда подберу себе жену, то поселюсь поближе к морю, например, на берегу гавани или где-нибудь в подобном месте. Неужели мне когда-то не потребуется идти в море?.. Однажды я был в Мексике… Мы с приятелями решили искупаться, но не знали, что в тех краях очень много акул. Вдруг раздался крик… и мы не досчитались одного человека… Это был матрос второго класса… Однажды нам удалось выловить одну из таких акул. Она была размером больше меня… Чего только не бывало в море».
Меня всегда интересовал вопрос, как на море попадают «сухопутные крысы», например из Силезии или Гарца. Об этом я решил поинтересоваться у корабельного юнги Гел ьмута Дукачова.
«Как оказался в море? Что нужно для этого сделать?… Мой отец — русский. В 1914 году он попал в немецкий плен и был направлен в Магдебург, а затем на полевые работы в Эйзенберг. Здесь он женился. Сам же я учился на токаря. Причем учился три с половиной года. Но меня всегда влекли к себе приключения. Я направил письма в несколько пароходств с просьбой взять меня юнгой. Было бы идеально, если бы пригодилась полученная мною профессия. В какой-то момент я написал в Бремен, где находился филиал «Северогерманского Ллойда». Вскоре я получил ответ, что к 1 декабря должен был прибыть в Бремен. Оттуда я направился на «Швабию». Я очень много читаю. Я читаю все книги, что получается достать, в особенности если в них речь идет про тропики. А еще я увлекаюсь иностранными языками. Мне кажется, что с этим у меня все в порядке. Кроме этого я не боюсь никакой работы. До сих пор у меня не получалось выйти в море. Но для этого надо иметь только волю. Родители никогда не одобряли моих увлечений, по крайней мере мама. Она бы никогда не согласилась, чтобы я стал моряком. Она хочет, чтобы я крепко стоял на ногах. Если бы я остался на берегу, то, наверное, смог бы со своей профессией зарабатывать кучу денег. Однако у меня ощущение, что они не сделали бы меня счастливым. Уже не один человек говорил мне, что я — исключительный тупица, раз отказался от такого заработка. Однако здесь, на корабле, я смогу посмотреть мир, увидеть разных людей и различные страны. И еще — я совершенно не скучаю по Родине. Поначалу я страдал морской болезнью. В районе Бискайского залива меня рвало три часа подряд. Но тогда этого никто не заметил. Сейчас же я нахожу эту качку прекрасной, я даже стал спать лучше. Когда меня приняли на «Швабию», то в первый момент не поверил своим ушам. Я полагал, что меня примут на какую-нибудь небольшую баржу, которая следует до Англии. Однако я оказался на большом корабле, который совершает длительное путешествие. Это был предел моих мечтаний. Мне всегда хотелось увидеть китов и айсберги. Зоология была одним из моих любимейших школьных предметов. Я хочу собрать что-то вроде музея. Не суть важно, будет ли это змеиная кожа, летучие рыбы или фото каких-нибудь негров. Я захватил с собой календарь, в котором отмечаю все события: появление китов, первые увиденные мною айсберги…»
Кстати, о морской болезни! Некто рассказал мне красивейшую историю, которую мне хотелось бы привести во всех деталях. «Корабельным юнгой ходил я на парусном судне. Мое первое плавание должно было пройти из Бремена в Англию. Утром в восемь часов мы покинули гавань и пошли вниз по течению. Ветер благоприятствовал нам, и, набрав приличную скорость, мы очень быстро оказались в Северном море. Вдруг капитан распорядился поставить паруса. Я вскарабкался на мачту, но как только я оказался наверху, мне стало настоль дурно, что весь мой завтрак извергнулся на палубу. Слегка отдохнувши, я кое-как стал спускаться. Первым делом мне надо было найти метлу и ведро, чтобы отдраить палубу. Чайки же, кружившиеся рядом, были очень рады моему завтраку, от которого успешно избавился мой желудок. Мы находились в море несколько дней, мне стало получше. Тогда я вопросил капитана о том, где мы находимся. Он мне дал ответ, что мы пребываем на Доггер-банке посреди Северного моря. Видел я там множество различных кораблей. Вопросил я еще раз капитана, что они там делают. Он отвечал, что ловят рыбу. Тем временем меня поставили на весла. Капитан пошел в каюту и вернулся с веревкой и удочками, что в деревне у нас называли «кивки». Я бы немало изумлен тем, как можно было в море таким образом наловить приличное количество скумбрии. Но мне удалось очень быстро наполнить маленькое ведро. Мне казалось, что этого было вполне достаточно.
«Нет, — рек мне шкипер, — лови куда больше. Мы не едим ее обычным образом, но хотим прокоптить». Это было для меня совершенной новинкой. К вечеру я выудил из моря около 300 рыбин. Нас было четверо на борту. Шкипер, подобно мне происходивший из восточных фризов, сказал мне: «Иди на камбуз, сообрази нам чайку, чтобы попить его с рыбкой». Так как у меня на родине был известен чай, то я думал, что должен заварить добрый кувшин чая, чтобы попить его с куском сахара. Я направился на камбуз, развел там огонь. После этого пошел наружу, чтобы наполнить котел водой. Я взял ведро, забросил его за борт, поднял, наполнил котел, и поставил на огонь, чтобы потом заварить чай. Я решил приготовить чай, который был моим любимым напитком. Когда остальные потрошили рыбу, мой чай был готов. Я подал голос: изволить откушать чаю! Как всегда, первым прибыл капитан. Я дам ему кружку, и он сделал изрядный глоток. Вдруг у него вылезли глаза на лоб, лицо скривилось в гримасе, и он мне на нижненемецком наречии пробасил: чтоб тебя разорвало. Я посмотрел на него озадаченно и переспросил: чтоб меня разорвало? Я попробовал чай на вкус и понял, что он был соленым. Так я в первый раз обнаружил, что в море не было пресной, а только соленая вода».
Между тем мы вновь продвинулись на несколько градусов к югу, приблизительно к 43° южной широты. Теперь мы действительно находимся на полярном циклонном желобе. С глубиной морского дна почти ничего не происходит. Это не может нас беспокоить, однако мы подразумеваем, что к нам приближаются один за другим несколько циклонов. О них весьма лаконично отзываются наши господа метеорологи: со стороны Исландии приближается циклон… И после этого на пути от острова Вознесения мы обязательно промокнем! Итак, мы находимся в одной из таких циклонных впадин. Атмосферное давление падает до 745 миллиметров. Постоянно идут дожди… К счастью, ветер подгоняет нас, а потому ежедневно мы проходим на 20 морских миль больше.
Регула решил провести с нами дополнительные занятия. Подобно тому, как во время пробного плавания он учил премудростям определения погоды господ из министерств, так и сейчас он делится своими знаниями с нами. Формируется небольшой кружок, в который входят семь или восемь охочих до знаний человек. И пока наш корабль терзается циклоном, все вычисления проводятся на бумаге, кроме этого, мы получаем специальные указания из кабины метеоролога. Будем надеяться, эти занятия пойдут нам на пользу.
Вновь возобновилась практика чтения общих докладов. Гбурек рассказывает о геомагнитных заданиях, поставленных перед ним, а Болле, мастер по катапультированию, рассказывает о конструкции и эффективности корабельной катапульты. Для этого он увешал все стены рисунками, и мы водим по ним пальцами. Он рассказывает нам занимательный факт: при помощи катапульты самолет весом 10 тонн может набрать скорость около 150 километров в час приблизительно за одну минуту.
Сам же я повествую о прошлых экспедициях к Южному полюсу, в частности об Амундсене и Скотте. Эта гонка к Южному полюсу навсегда останется одним из самых трагических событий в деле полярных исследований. Амундсен достиг Южного полюса 14 декабря 1911 года. Раньше на эти территории не ступала нога ни одного человека. Три недели спустя сюда же прибывает группа Скотта, которая находит палатки более удачливого соперника. С тех пор никто более не предпринимал попыток пешком достичь самой южной точки земли. Бёрд, который впервые в 1929 году пролетел над Южным полюсом, предпочел не высаживаться на нем. В настоящее время в живых осталось только два человека, которые могу сказать про себя: я ходил пешком по Южному полюсу. Это два товарища Амундсена — Хельмар Ханнсен и Олаф Бьоланд. Все остальные — Руаль Амундсен, Оскар Вистинг, Сверре Хассель — уже умерли. Как известно, на обратном пути погибла вся группа Скотта: Роберт Скотт, Оутс, Эванс, Уилсон, Боуэрс.
12 января. Становится заметно холоднее. Температура воздуха составляет где-то +6 °C. Пришло время сменить наши тропические наряды на теплые шерстяные вещи. На корабле вновь включили отопление.
Мы приняли решение! Больше так продолжаться не может! Непростительные вольности увеличиваются день ото дня! Хороший тон, некогда господствовавший в «салоне», полностью улетучился. Мы нуждаемся в хорошем полицейском надзирателе, который бы не просто следил за нашими постепенно вырождающимися добродетелями, но и сам был бы весьма достойной личностью. Иногда за столом рассказываются вещи, от которых встают волосы дыбом… однако это нисколько не мешает нам трапезничать. Единогласно выбор падает на Крауля. Впредь он будет являться «председателем кают-компании». Ему поручено следить и оберегать нашу хрупкую мораль. Он будет присматривать за тем, чтобы наши шутки были невинными. Он беззлобно улыбается, когда ему поручено выносить свой приговор. В качестве выражения своего высочайшего возмущения он должен был опускать большой палец вниз.
Увы-увы, нужно сказать, что на практике все происходило совсем иначе! Конечно же, Крауль не упускал случая опустить большой палец, однако в большинстве своем он это делал потому, что провинившийся должен был сделать обильный заказ у стюарда. И тогда каждому приходилось задумываться, сделал ли он к празднику вступления Крауля в новую должность приличный заказ у стюарда! Однако и ж сам виновник торжества не бездействовал! Он заказывал коньяк — и выпивал его! За наше здоровье! Хоть это могло нас в некоторой мере примирить со сложившимися обстоятельствами!
Ночью я нес четырехчасовую вахту у эхолота. Утро также начиналось для меня с несения вахты у эхолота, которая на этот раз длилась от четырех до восьми часов. Почти круглые сутки мне приходилось непрестанно работать. Теперь восьмичасовой рабочий день, положенный на суше по закону, казался мне просто сказкой. Нам, несшим вахту у эхолота, стандартные восемь часов труда выпадали всего лишь пару раз.
15 января я вновь несу ночную вахту у эхолота. Профиль морского дна меняется столь часто, что нередко замеры приходится делать каждую минуту. Глубина морского дня колеблется между 2000 и 1250 метрами. Мне бы очень хотелось узнать, когда закончится это буйство донных ландшафтов и я смогу проводить замеры всего лишь раз в полчаса. Ширмахер, который принимает у меня вахту и трудится у эхолота до 8 часов утра, не сердится на меня, если я несколько раз клевал носом. Однако он злится, если мне удается обнаружить отмель, — он бы и сам это сделал с великим удовольствием. Ну с такими претензиями вполне можно смириться.
Изборожденное и сморщенное морское дно является итогом некогда активнейшей вулканической деятельности, которая в древнейшие времена потрясала эту часть Южной Атлантики.
К полудню мы замечаем по курсу следования Буве, который является вулканическим островом, наподобие Гофа или Тристана-да-Кунья. Здесь находился эпицентр вулканических извержений, о чем говорит до сих пор открытый кратер вулкана. Потоки лавы и пепла вздымались из глубины моря, возводя конус острова, который сейчас возвышается приблизительно на 900 метров над уровнем моря.
Если мы говорим об островном вулкане, то нельзя вводить себя в заблуждение его небольшими размерами. Это же не плавающий остров. На самом деле гора выстой в 938 метров является всего лишь верхушкой вулкана, который на несколько километров уходит в глубь моря. Истинный облик острова можно было бы обнаружить, если бы мы опустили уровень воды в море на пять километров. В данном случае мы бы открыли, что основная масса вулкана была в десятки раз больше, чем виднеющийся над гладью моря остров Буве. К этому надо добавить, что некогда вершина вулкана располагалась значительно выше, чем это было сейчас. Как правило, вулканы имеют несколько выходных отверстий. Однако в случае островных вулканов эти дополнительные кратеры нередко скрыты под водой. Так возникают подводные туфовые конусы, которые с корабля могут восприниматься как отмели и банки.
Остров Буве
Изучение ландшафта морского дна вокруг острова Буве позволяет обнаружить некоторые из таких дочерних вулканов, которые располагались на склонах основного вулканического возвышения. История острова Буве в высшей степени интересна хотя бы потому, что в некоторой степени характеризует методы, при помощи которых происходило освоение Антарктики.
Искусный французский мореплаватель Лозье Буве в 1739 году открыл покрытую снегами и льдами территорию, местоположение которой определил следующими координатами: 54° южной широты и приблизительно 27° восточной долготы. Так как эту безжизненную страну едва ли можно было посвятить королю, прекрасной принцессе или денежному магнату, то он решил прибегнуть к услугам католического церковного календаря, в котором содержалось множество дат и праздников. По названию самого близкого церковного праздника Буве решил назвать эту дикую местность мысом Обрезания Господня. В то время Буве полагал, что открыл всего лишь часть таинственной южной страны, «австралийской терра инкогнита». Многие люди искали эту страну, однако их попытки были безуспешными. Они либо ошибались в определении, как это было с Буве, либо же обманывались в принципе. Даже сейчас случается, что в полярных областях многие годы на отмели могут находиться гигантские айсберги, которые по внешнему виду действительно весьма напоминают небольшие острова. В качестве таковых их могли даже наносить на карты.
Во время своего второго путешествия (1772–1775) Джеймс Кук решил изучить территории близ мыса Обрезания Господня. Когда он не нашел никаких земель, то поставил на своих картах выразительный знак вопроса. На некоторых других картах он удалил изображение мыса.
Эта земля была заново открыта совершенно случайно в 1808 году. Это сделал английский путешественник Линдсей. По имевшимся описаниям он смог найти мыс Обрезания Господня. Его географическая широта — 54°22′ южной широты — более-менее соответствовала открытой Буве земле. Однако географическая долгота была совершенно иной — Линдсей определил ее как 4°15′ восточной долготы. Поскольку на указанной широте в нескольких днях пути не имелось никаких островов и земель, то было очень сомнительно, что Буве открыл именно мыс. Погода была весьма сносной, и Линдсей смог поставить паруса. Когда он исследовал землю, то установил, что она была островом. Он полагал, что был вправе заново назвать эти территории, а потому назвал их в свою честь — остров Линдсея.
Около 90 лет сюда больше не заглядывали люди. Остров в очередной раз был открыт немецкой экспедицией, которая в 1898 году на пароходе «Вальдива» занималась изучением глубин моря. Одной из целей экспедиции было подтверждение или опровержение факта наличия в Южной Атлантике спорных островов и территорий. Капитан Захсе, несмотря на плохую погоду, смог почти сразу же установить географические координаты мифического «мыса» — 54°26′ 4» южной широты 3°23′ 2» восточной долготы. Кроме этого он сразу же определил, что данные земли являлись островом вулканического происхождения. Он измерил высоту кратера над уровнем моря, которая в его подсчетах составляла 935 метров. Он назвал эту вершину в честь кайзера Вильгельма. Таким образом, были в первый раз осуществлены научные изыскания на этом острове, который был назван по имени его первооткрывателя. Однако, к великому сожалению, капитан Захсе не смог высадиться на остров.
Следующее научное исследование острова Буве было предпринято в 1926 году немецкой экспедицией на корабле «Метеор». Из-за плохой погоды и высокого прибоя ее участники также не смогли высадиться на эту землю. Однако ими были подтверждены сведения экспедиции «Вальдивы», а также были изучены окрестности острова. Во время этих изысканий была обнаружена в том числе так называемая впадина Буве, которая имела глубину более пяти тысяч метров. Это был огромный провал, находившийся в непосредственной близости от острова.
Обе эти экспедиции были сугубо научными предприятиями. Во время них даже не предполагалось в какой-либо мере использовать остров Буве с политическими целями. Однако в 1929 году норвежец Хорнтвендт причалил к острову на судне «Норвегия». Погода благоприятствовала тому, чтобы норвежцы смогли сойти на берег. Несмотря на то что капитан корабля был хорошо осведомлен о ранее предпринимавшихся немецких исследованиях острова, он установил на нем норвежский флаг, тем самым передав его в распоряжении норвежской короны. Официальное подтверждение этому последовало 23 января 1928 года, когда был принят специальный «королевский акт». История острова Буве является весьма поучительной.
Мы вновь связываемся с «Викингом». Нас должны встречать наши копченые колбаски. Однако мы натолкнемся на танкер «Анна Кнутсен», с которого к нам прибудет десять метров китовой колбасы. Но самое важное заключается не в этом — экипаж танкера готов забрать нашу почту. За все время нашего плавания это была первая отосланная домой почта! Вся экспедиция с головой погружается в писанину. Никто не играет в скат, забыт даже пинг-понг. Все усиленно строчат письма.
Вчера, 15 января, около острова Буве мы видели первые айсберги. Их немного, а размеры едва ли могут кого-то впечатлить. Сегодня же мимо нас плывут огромные льдины. Их вид настолько необычен, что взбудоражил почти всех нас. Почти сорок фотоаппаратов (как обычных, так и с телеобъективами) уставлены за борт.
Надпись, сделанная мелом на черной доске, возвещает, что сдать письма и почту необходимо к 13 часам 17 января. Мы непосредственно встречаемся с танкером на 63° южной широты. Мне поручена роль почтмейстера. Я беру приблизительно сотню писем и, покачиваемый небольшими, волнами направляюсь на шлюпке к «Анне Кнутсен». У трапа меня уже встречает капитан Руппер. Он принимает ценнейший груз на борт танкера. В качестве приветствия он задает вопрос: «Какое водоизмещение у «Швабии»?» — «Восемь тысяч тонн!» — «Разрази меня гром! Так много? Я полагал, что самое большее — семь с половиной тысяч тонн!» Мы шутливо раскланиваемся.
А вот и пришло время китовой колбасы! «Нам очень жаль, но у нас самих ее не очень много. Но мясо кита — это что-то с чем-то!» Мясо, конечно, недурно, но кормить только им 82 голодных полярников мне кажется сомнительной затеей. «Капитан Руппер, а почему, собственно, у вас такое ограниченное количество китового мяса?» — «Ну, так какие времена! Большинство китов перебили. За время плавания многих ли вы видели?» — «Да почти никого!» — «Ну вот видите! В этом году киты уплыли!» — «Тысяча благодарностей вам и самые теплые приветы из Гамбурга».
После этого два корабля прощаются протяжными гудками. Один направляется на север — в Гамбург, а другой — непосредственно к Южному полюсу. Другой корабль — это мы. Но мы нисколько не сожалеем, что направляемся не домой — впереди нас ожидает самое загадочное и увлекательное. До острова Буве добиралось множество других людей, а потому едва ли мы можем гордиться таким достижением. Теперь многие из нас видели айсберги. Но мы хотим продвинуться еще южнее. Нам предстоит самая занимательная и интересная часть путешествия, так сказать, второй и третий акты нашего морского представления.
Нам кажется очень странным, что айсберги встречаются гораздо реже, нежели мы того ожидали. К вечеру 18 января мы достигли 68°10′ южной широты, однако за весь день увидели только один айсберг. Для нас это является непонятным и неправильным. Капитан Крауль просто сражен наповал. Он-то нам пророчил совершенно иное!
Миновав остров Буве, мы должны были бы видеть непрерывные льды, в которых можно было бы застрять и замерзнуть. Почти тридцатилетний опыт Крауля оказывается под угрозой. Предполагалось, что, отойдя на несколько морских миль от Буве, мы должны были повернуть на восток, обходя ледяные нагромождения, которые тянулись от земли Грэхема до 20° восточной долготы. Только здесь из-за сильных морских течений вода, как правило, почти никогда не замерзает.
Но как уже говорилось выше, из всего запланированного почти ничего не произошло. Единственный термометр, который устойчиво показывал приличные холода, находился в морозильной камере нашего корабля. Другой термометр, сообщавший о холоде, принадлежал Ланге, но этот прибор постоянно пребывал на радиозондах. Так, например, еще на 6° южной широты, то есть фактически на экваторе, он сообщал нам, что в стратосфере было 74,4° мороза, а потому его сообщения о морозах для нас не имели никакого значения. Однажды мимо нас проплыл огромный айсберг, на котором стояло несколько пингвинов. Однако одна ласточка не была еще признаком наступившего лета, а потому несколько пингвинов не могли считаться приметой приближавшихся холодов. Капитан Ричер даже стал подумывать, что наше путешествие превратилось в прогулочную экскурсию. Только когда мы увидели снежного буревестника, небольшую белую птицу, являвшуюся предвестником паковых льдов, капитан Крауль вздохнул: «Нас отделяет от льдов самое больше 80 морских миль». На этот раз его заявление было весьма категоричным. Но и на этот раз его ожидал промах. Снежный буревестник — очень выносливая птица. Она словно дурачила нашего славного Крауля, отлетев ото льдов не на 80 морских миль, а на все 150!
«Кит! Кит!!!» — я не знаю, кто так истошно кричал, но этот возглас больше напоминал гортанный крик «Караул! Пожар! Горим!» или же «Ура! К нам пришла почта!» Все, кто был на палубе, подхватывают крик — «Кит, кит, кит!» — и бросаются разглядывать море в надежде увидеть это гигантское животное. Впрочем, почти никто ничего не видит.
Я нерешительно приближаюсь к капитану Краулю, который стоит на смотровой палубе и вглядывается куда-то влево. Я направляю туда же свой взгляд, а затем указываю пальцем. Крауль в знак согласия кивает головой. То, что должно быть китом, в действительности выглядит темным пятном на воде! Я сравниваю это пятно с гигантским животным, чье 30-метровое чучело я видел в Берлинском музее естествознания. Его туша несколько лет лежала на барже в Берлине близ Замкового моста, прежде чем превратилась в чучело. Мне киты всегда казались более могущественными и величавыми созданиями, нежели то жалкое пятнышко, виднеющееся вдали. Не успел я подумать об этом, как черный сгусток приподнимается из воды и танцуя выпрыгивает из сине-зеленого моря. Он поднимает ввысь мириады белоснежных брызг. А затем с шипением и сопением выстреливает из своих ноздрей мощную водяную струю.
«В верхней части головы рыбы-кита имеется возвышение или нарост, так же как на глазницах и плавниках. В высшей точке нароста на голове имеются две дыры, именуемые «трубами ветров». Они изогнуты друг к другу таким образом, что могут давать мощный резонанс. Из этих дыр рыба-кит с шипением выдувает огромное количество воды, которую можно видеть с расстояния нескольких миль. Рыба-кит выдувает воду из всех сил, если она чувствует себя раненым: поднимаемый ей шум сравнивают с рокотом шторма» (Цоргдрагер, 1723).
Не менее живописным является описание, приведенное в книге «Чудеса северного полярного мира». Автор, который, видимо из скромности, решил не указывать свое имя, рассуждал о «современных» (для 1836 года) методах китобойного промысла и в том числе указывал: «Кто может отказать человеческому духу в изобретательности, если принимать в расчет массу нововведений, бесплодных попыток, принесенных жертв — и все это было сделано только ради того, чтобы на далеком Севере найти себе источники питания, из которых можно было бы питать свои силы. Но не меньшее восхищение должны вызывать американские дикари, которые проявляют редкостное мужество, силу и презрение к смерти, чтобы добывать себе китов. Они не нуждаются во флоте, им не требуются гарпуны и даже канаты. Их скудным оружием являются дубина и две большие хвойные шишки. И этого им вполне достаточно, чтобы одержать верх над морским чудовищем. Как только оно приближается к побережью, то один из дикарей бросается в море с этими нехитрыми приспособлениями. Он мужественно вскарабкивается на шею кита. Он ловит мгновение, когда кит не выбрасывает из своих отверстий струи воду, и затыкает одно из них большой шишкой. Животное недовольно шумит, и этот грохот продолжается около получаса. Оно пытается уйти в глубину, но дикарь держится за него, твердо убежденный, что очень скоро кит поднимается на поверхность. Когда это происходит, он затыкает шишкой второе отверстие. Работа закончена. Дикарь отплывает к берегу. Кит задыхается и остается качаться на поверхности моря. Теперь прибегают другие дикари, которые делят добычу по справедливости».
Имеется великолепная гравюра 1631 года, которая отлично иллюстрирует этот метод добычи китов.
Глава 5
У КРАЯ ЛЬДОВ
В то время как мы замечаем китов, каждый оборот винтов корабля все больше и больше приближает нас к Антарктическому континенту. Однако даже утром 19 января мы так и не видим дрейфующих льдов. Следует короткое совещание, в котором принимают участие три капитана: Ричер, Коттас и Крауль. В итоге принято решение сменить курс: мы двигаемся не на юг, а на запад. Мы хотим убедиться, в какой мере нам потворствует судьба, и можно ли на ранее недостигаемых 69° южной широты продвинуться далее на запад. Там на западе находится море Уэдделла — место, где не погиб и не замерз один-единственный человек, собственно, его первооткрыватель Дж. Уэдделл, который в 1823 году со своим китобойным судном смог достигнуть 74°30′ южной широты. Несмотря на отчаянные попытки, которые длились на протяжении многих десятилетий, после Уэдделла никому не удалось проникнуть в это самое страшное из всех антарктических морей. История знает названия множества кораблей, которые были здесь затерты льдами: например, «Антарктика» Норденкьёльда (1903), «Выносливость» Шекелтона (1915). В то же самое время «Германия» Фильхнера (1911) и английский экспедиционный корабль «Дискавери II» (1932) по большому счету отделались только небольшими повреждениями. Море Уэдделла является настолько опасным, что знаток литературы по полярной тематике Уильям Гоббс, исходя из того, что в это море не представлялось никакой возможности попасть даже на современной технике, пришел к смелому выводу — старый английский китобой и охотник на тюленей Джеймс Уэдделл, дескать, был мошенником и фальсификатором. Мол, он никогда бы не смог продвинуться столь далеко на юг, а всего лишь хотел посердить своего американского конкурента — Натанаэля Палмера, который вдобавок ко всему еще являлся земляком Уильяма Гоббса. Гоббс полагал, что Палмер в то же самое время предпринимал безуспешные попытки прорваться к неведомой тогда Антарктиде.
Мы однозначно не хотим прорываться в море Уэдделла. Для столь рискованного предприятия нам жаль такого прекрасного судна, как «Швабия»! Утром мы видели на горизонте характерный ледяной отблеск. Это отраженный ото льда свет дает рефлекс на низких облаках. К полудню на юго-западе мы замечаем ледяной массив.
Подобно тому, как кто-то закричал «Кит! Кит!», над кораблем проносится громкое: «Впереди лед!» — и почти вся экспедиция вываливает на палубу и мостик, чтобы увидеть давно ожидаемые, но в то же время внушающие страх льды. Каждый забирается повыше, чтобы разглядеть их как можно подробнее. Как ни странно, но перед нами находится сплошная ледяная гряда, которая поблескивает на солнце. Она не может быть дрейфующими льдинами. Тогда нам надо двигаться прямо по курсу? Возможно ли это? Неужели мы достигли края континента? Неужели мы видим шельфовые льды? Неужели нам без всяких ухищрений удалось прямо из Гамбурга доплыть до Южного полюса? Нам в это очень сложно поверить.