3
Сергей Алтаев сидел в шезлонге со стаканом какого-то немыслимого коктейля. В двух шагах искрился на солнце прозрачно-голубой водой бассейн. Сереже принадлежал и шезлонг, и бассейн, и стакан с коктейлем, и шикарный трехэтажный особняк на берегу черного моря, что стоял в двух десятках метров от бассейна. А еще несколько фирм и компаний, счета в семи банках мира на общую сумму превышающую миллиард долларов. По мнению значительной части населения земного шара все вышеперечисленное вполне могло быть поводом для счастья. Только вот Сережа с большинством согласен не был и особенной радости не испытывал. Ему было скучно.
От скуки возникали меланхолические мысли, становилось тяжело. А почему так тяжело он понять не мог. А, в самом деле, ведь все есть. Есть деньги, есть женщины, есть все, что можно возжелать. Отчего же тогда тянет нажраться?
— Почему так паршиво? — Сергей даже не заметил, что начал говорить вслух. — Чего у меня нет? Чего не хватает? Не понимаю.
Он сделал ощутимый глоток коктейля, но в стакане не убавилось. Зачем каждый раз намешивать эту бурду, если можно просто пожелать себе бездонный стакан?
— Чего еще мне не достает? — задумчиво повторил Сергей.
— Пережор, дорогой, — раздался из-за плеча знакомый голос. Сергей привык к тому, что проводник является неожиданно, и даже не дрогнул.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Только то, что сказал, — проводник выступил вперед. Теперь на нем были дурацкие, пестрые шортики, такая же маечка и пробковый шлем. Что-то со вкусом у проводника случилось. Испортился видать.
— Много хорошо, тоже плохо, — заметил Трензив философски.
— Но хорошо то не было, — возмутился Алтаев. — Сыто было, хорошо — нет. Почему? Ведь я хотел. ХОТЕЛ!
— Потому что мы выполняем материальные желания, — пожал плечами проводник. — Мы можем дать денег, женщин, чего-то приземленного и ощутимого. А эфемерного счастья, извините, вам никто, Сергей Борисыч, не даст. Счастье это такая категория, которая сугубо индивидуальна. Сумеете с помощью исполнения желаний и благ земных сделаться счастливым — хорошо, не сумеете — мы тут не при где. Ваше счастье, простите за банальность, в ваших руках.
Сергей глотнул из стакана, посмотрел на проводника, щелкнул пальцами. На столике у шезлонга появился еще один стакан, а рядом со столиком еще один шезлонг.
— Садись, — приглашающе взмахнул рукой Алтаев. — Я хочу с тобой выпить.
Трензив принял приглашение и стакан. Несколько раз дернулся кадык проводника, после чего стакан вернулся на столик.
— Благодарю, — мягко улыбнулся слуга дьявола.
— Не на чем. Так что мне надо пожелать, что бы мне стало хорошо?
— Вам виднее. Я проводник, а не оракул. Возжелайте денег, хотя у вас их и так девать некуда. Захотите любовь женщин.
— Сколько можно, — скривился Сергей. — Я три месяца подряд только тем и развлекаюсь. Делать деньги, переставлять людей с места на место, не давая им возможности даже уйти из компании. Я пресытился этими интриграми. Мне скучно вертеть начальство, подчиненных и миллионы долларов. Игры в роскошную жизнь? Да пропади они пропадом. Какой интерес трястись над вещами и менять что-то вокруг себя? Зачем желать какую-то новую вещь, будь то шкаф, пиджак или компьютер? Зачем желать, когда я могу купить все, что угодно, не выходя из дома? Зачем покупать, когда могу пожелать, не поднимая жопы с шезлонга. Нет, когда тебе доступно все, уже не хочется ничего. Что еще? Женщины? Да я уже и так перетрахал все, что на глаза попадалось.
— Это я видел, — расхохотался Трензив. — Яркий пример того, как человек наглеет, или раскрепощается, если вам угодно. Сперва шли ухаживания. Потом вам надоело тратить на них время, и понравившаяся девушка уже сама тянула вас в кусты. Даже имени не спрашивала. Бесподобно, Сергей Борисович. Бесподобно!
— Подглядывать не хорошо, — насупился Сергей.
— Полно вам, — отмахнулся приспешник дьявола. — С кем вы вздумали говорить о морали? А я вам скажу, все то хорошо, что полезно для вас.
— Для меня хорошо.
— А для других — не важно. Что за любимая человеческая игра в беленькое и черненькое. Не бывает только хороших и только плохих поступков. Один делает счастливой любимую женщину и себя заодно, и живет с ней всю жизнь в мире и согласии. Он совсем не заботится о том, что у женщины был ухажор, который из-за этого до гробовой доски остался несчастным. Другой проявляя верх благочестия швыряет червонец бомжу. Хороший поступок? Ага, а бомж потом покупает на этот червонец флакон одеколона, напивается, засыпает под забором и просыпается в чистилище, где его душу делят между собой ангелочки с чертями. Так к разряду каких деяний отнести этот поступок?
Сергей мрачно посмотрел на стакан, затем с силой запустил его об край бассейна. Брызнули осколки, в каждом отразилось солнце.
— Мы кажется отвлеклись, — сказал он мрачно. — Что еще можно попросить?
— Все, что угодно.
— У меня и так есть все, что угодно. Блага земные, бабы, люди. Хочу — они приходят. А потом уходят. Совсем. И что остается? Ничего. Пустота. Вакуум. Они уходят, и нет ни людей, ни зависимости, ни сожаления. Нет ненависти, радости, злобы, вражды, игр, интриг, простого человеческого счастья. Что остается? Я, и все мои желания. А я ничего не хочу. Все способы себя развлечь скучны и предсказуемы, а новых еще не придумали. Любое развлечение отдает все той же скукой. Что делать?
— Застрелиться, — проводник протянул руку, на ладони лежал черный, как ночь, пистолет. — Вам все обрыдло в этом вашем земном существовании, так давайте его прекратим раз и навсегда.
— А это видел? — Сергей вскочил с шезлонга и продемонстрировал проводнику кукиш. — Вот возьму и пожелаю бессмертие! Хочу жить вечно!
Трензив скривился, будто вместо коктейля хлебнул уксуса:
— Напоминаю вам, Сергей Борисович, — выдал он назидательно. — Что вы заключили стандартный договор на исполнение практически любых желаний, в обмен на вашу душу, но вы сами понимаете, что если мы даруем вам бессмертие, то останемся с носом. В связи с такими случаем и стоит формулировка «практически любые желания». Мы уже сталкивались с подобными желаниями, поэтому предложим вам стандартные варианты «почти бессмертия».
Сергей открыл было рот, что бы задать вопрос, но гость поднял ладонь останавливая его.
— Объясню еще раз, что я имею в виду, — рот Сергея закрылся с характерным стуком. — Вы получаете бессмертие на определённых условиях. Что это за условия? Вы можете получить бессмертие по старости, по насильственной смерти, по болезни. В вашем праве выбрать, — Трензив сделал многозначительную паузу. — Любые два пункта. Но в третьем вы будете как простой смертный. Есть правда особый договор, где вы выбираете вид смерти от которого вы можете умереть. В этом случае вы становитесь для этого вида смерти уязъвимы, как младенец. В пример можно привести Ахиллеса. Думаю мне не надо пересказывать его историю?
Сергей активно замотал головой, подтверждая, что историю Ахиллеса он знает.
— То есть, — продолжил Трензив, не обращая внимания на активную жестикуляцию собеседника. — Если вы выберете простуду, то скончаетесь от простого сквозняка, но СПИД вас не возьмёт, даже если вам перельют всю кровь носителя вируса. Теперь если вы готовы сделать выбор…
Трензив откинулся на шезлонге, и выжидательно посмотрел на Сергея.
— Надо подумать, — прохрипел Сережа.
— Ради бога, — усмехнулся проводник. — Пока вы думаете, я пожалуй искупнусь.
Смотреть на плавающего в бассейне проводника Сергей не стал. Он поднялся на второй этаж, прошел в спальню, прикрыл дверь. И принялся мерить комнату шагами.
Проводник заставил крепко задуматься. Возможность умереть, от занозы в пятке Сергея не прельщала, но и загнуться от старости, болезни, или ножа в подворотне он не хотел. Что ж такое придумать то?
Алтаев в бессильной ярости плюхнулся на кровать. Что-то твердое ткнулось в седалище. Вспыхнул экран подвешенного на полочке под потолком телевизора. Сергей сунул руку, вытащил из-под себя пульт, на который уселся по неосторожности. И вдруг замер. В сознание врезался хорошо поставленный дикторский голос:
— Я Дункам Маклауд из клана Маклаудов, — донеслось с экрана.
Вот оно, возликовал Сергей, эврика! Все гениальное просто, проще не придумаешь. И бессмертие есть, и допущение, и пусть попробуют его теперь подловить, если смогут.
— Рад, что вы так быстро определились, — возник в дверях Трензив, уже без пестрой майки и шлема. Волосы проводника были влажными, бедра обвивало полотенце. — Ваше желание будет исполнено. Если у вас нет ко мне никаких претензий, то я с вашего позволения откланяюсь.
— Валяй, — небрежно отмахнулся Алтаев, и проводник растворился в воздухе.