10
Винни лежал под деревом и размышлял о том, что прелая листва пахнет куда приятнее, чем гниющий человек. С мыслью о своем новом теле он худо-бедно смирился. Это было не так уж невозможно. Мертвое тело было куда меньше подвержено эмоциям, чем живое. Или же сам Винни изменился и стал менее чувствительным?
Мир за последние недели столько раз разрушал привычные представления о нем, что кто угодно мог бы разучиться удивляться и бурно реагировать на очередной удар по мировоззрению.
Он поднял руку и почесал нос. Хотя тот вовсе не чесался. Тело понемногу начинало слушаться. Мессер с раннего утра, еще до рассвета, выдернул его из странного дремотно-задумчивого состояния и принялся гонять, как солдата на плацу.
В результате к обеду Винни мог вполне сносно передвигаться сам. Правда, со стороны он смотрелся, как человек, изможденный долгой болезнью, но все лучше, чем лежать, как паралитик.
Нана убежала куда-то еще ночью. И не возвращалась. Где и в каком обличье она ходила сейчас? Винни не особенно думал об этом. Девушка могла постоять за себя сама. В город она вернется вряд ли. А об остальном можно не беспокоиться.
Вампир, напротив, уходил, приходил. Слонялся и был мрачен и задумчив. Наконец присел рядом.
— О чем задумался? — спросил он Винни.
Вопрос был задан так, что юноша понял: Деррек ждал, когда его самого спросят о том же.
— Ни о чем, — пожал плечами юноша. — Для того чтобы думать, надо научиться шевелить мертвыми извилинами, — с грустной усмешкой добавил он. — А Мессер пока научил меня только мертвыми руками шевелить.
Вампир посмотрел на него серьезно.
— Чувство юмора это хорошо, — сказал без тени улыбки. — Оно спасает. Вот только мне отказало почему-то. Я все думаю, во что мы превращаемся?
Винни сел.
— А во что?
— Чисто физиологически, — усмехнулся Деррек, поняв, что, не желая того, задел животрепещущую для Винни тему. — Ну, сперва ты будешь, как Петро. Живой мертвец. Все то же самое, что и у живого. Только радости другие.
— Почему?
— Потому. Сердце не бьется. Нервы не работают. Печень, почки… Короче алкоголь не действует, и вкус шампанского с трюфелями не радует. Но не переживай, мертвяки давно уже придумали заменители, которые приносят радость. Человек, даже мертвый, без радости — не человек. Ну и будешь помаленьку гнить. Постепенно тело сгниет, останутся кости. Станешь похожим на нашего Лорда. Потом кости превратятся в тлен и от тебя останется лишь воспоминание. Но все это произойдет через сотни лет.
— И что, — похолодел Винни. — Нет никакого выхода?
— Выход есть всегда, — фыркнул Деррек. — Заработаешь денег, сможешь купить себе новые кости или новое мясо. Продается все. И пересаживается все. Оторвут от тебя кусок, пришьют вместо него кусок посвежее. От какого-нибудь недавно умершего бедняги. И можешь дальше гнить себе.
Винни представил себе эту картину, и ему стало противно. Еще пару дней назад его бы вытошнило, но теперь желудок молчал.
— Я не об этом, — поспешил он. — Ведь можно же как-то вернуться к жизни? Мессер говорил…
— Мессер в этом разбирается получше меня, — перебил Деррек. — Но только Мессер уже много лет ищет такой способ. И что же? Нашел он его? Мы все хотим снова стать тем, чем были. Вот только не знаю, возможно ли это. Лорд столько лет ищет средство. И не нашел. Так может, и искать не стоит.
— А ты?
— А я… — Деррек запнулся. — Я никогда и не пытался. Я всю свою жизнь кровососом, как говорил наш гнилой приятель, искал возможность сделать эту жизнь приятнее, лучше, что ли.
Вампир замолчал и неожиданно зло рассмеялся.
— А результат такой же, как у Мессера. Никакого результата, малыш.
— Думаешь, лучше и не пробовать? — Винни не пытался подловить приятеля на чем-то, не пытался воспитывать. Он просто заново узнавал мир.
Пару месяцев назад мир был прост, понятен и заканчивался городской стеной. В этом мире были свои цели, задачи, решения. Понятные, простые. Давно придуманные и объясненные еще до его рождения. Живи по Кодексу Жизни, и все у тебя будет хорошо. Вот и весь закон.
Потом мир раздвинулся. Стал шире. В нем появился второй центр. Мир был необъятен и окружен бесконечностью океана. В нем было сложно и интересно. Его хотелось соотнести с тем, что он знал. Вывести новые отношения и закономерности между этими мирами. Соединить их для себя, а потом и для всех.
Затем мир стал необъятным, а все, что он знал до того и узнал теперь, оказалось крохотной горсткой мусора на краю этого мира. Мир стал бесконечным и непонятным. Ответов в нем было меньше, чем вопросов. А каждый новый ответ рождал новые вопросы. В этом мире он потерялся. Потерял себя. Потерял понимание. Цели, задачи, такие понятные, рассыпались в прах. Сейчас ему хотелось снова стать живым человеком, это была единственная цель, мечта, но она ничего не решала и не изменяла.
Мир от этого не изменится. Да и он сам не изменится. Поменяется только его состояние. Физическая оболочка. А так ли она важна?
Что нужно менять? И нужно ли? Что нужно понять?
— Не пытаться, — задумчиво повторил Деррек. — И жить, как твой приятель Петро? Это очень соблазнительно. Иногда. Но, думаю, лучше биться головой об стену в надежде ее пробить, чем сидеть под стеной, поклоняться ее величию и смеяться над бьющимися в нее идиотами.
— Лучше быть идиотом, чем упырем? — усмехнулся Винни.
— Лучше быть человеком, чем упырем, — ответил Деррек. — Если для этого надо быть идиотом в глазах упыря, что ж — я согласен. Вот вчера я вел себя, как упырь. И до сих пор меня это гложет.
— Я не обиделся, — смутился отчего-то Винни.
— Дело не в тебе, — покачал головой Деррек. — Дело во мне. Не понимаешь?
Винни не ответил. Хотелось бы сказать, что все ясно. Но ясно-то как раз ничего и не было.
Выйти Петро решил через главные ворота. Покидать город через небольшую лазейку — лишний шанс нарваться на патруль. Там где никто не ходит, нет работы. Зато плодится скука. А от скуки можно и дятла на дереве проверить, приняв за подозрительную личность.
Главные ворота наиболее многолюдны, потому есть шанс проскочить незамеченным. Правда всегда оставалась возможность, что его узнают и поднимут тревогу, но люди в большинстве своем смотрят под ноги, а не по сторонам. Так что вряд ли кто-то видел объявление о его розыске. И уж тем более никто не обратит внимания на него самого. У жителей портового города и без него дел хватает. Если не наступить такому на ногу, он на тебя и не посмотрит. Какое ему дело?
На ноги Петро никому не наступал. С охраной повезло — она была занята досмотром телеги какого-то упыря-фермера. Потому он беспрепятственно покинул город.
Настроение снова стало подниматься. К черту этот портовый, шумный, бессмысленный улей. У него столько денег, что можно прекрасно устроиться в любой деревне. И нечего корчить из себя денди. Он простой дохлый парень из захолустья. С этим жить привычнее и спокойнее.
Дорога сузилась, разветвилась, разделившись на несколько совсем уж истончившихся тропок, словно вилка. Петро свернул на ту, что была менее приметна. Сейчас надо уйти подальше. И желательно при этом ни с кем не встречаться. Чем меньше стороннего внимания к его персоне, тем лучше.
По краям замелькали деревья. Лес сгустился, как столярный клей. Кроны деревьев сомкнулись над головой, зеленой сетью обхватывая небо. Веселый пейзажик радовал глаз, но у Петро почему-то возникло стойкое чувство, что за ним кто-то следит.
Упырь оглянулся. На дороге помимо него никого не было. Показалось?
Петро зашагал быстрее. Чувство не покидало. За ним кто-то следил. Кто-то смотрел ему в спину. Если не с дороги, то из-за кустов. А может, сверху, сквозь сплетающиеся кроны. Упырь замер, прислушался. Птицы, ветер, жизнь леса. Никаких посторонних звуков.
Но зуд между лопаток был слишком силен, чтобы с ним не считаться.
Он снова зашагал быстрее. Почти перешел на бег. Припустил, постоянно оглядываясь. Никого. Да и кто может за ним следить? Блюстители порядка из Лупа-нопа? Лысый, купивший его со всеми потрохами? Охрана дальше цепи городских постов носа не кажет. У странного страшного человека сейчас должно быть своих забот выше крыши.
Петро оступился. Споткнулся. Дернулся, словно ему ударили по лицу.
Впереди, шагах в ста от него, стояла огромная, страшная, как смерть, собака. Или волк. С такого расстояния и не разобрать.
— А чтоб тебя! — рявкнул перепугавшийся упырь.
Животное восприняло это, как призыв к действию. Корпус собаки опасно наклонился вперед, и она потрусила в сторону Петро.
Нет, не собака. Волк. Облезлый и наверняка голодный. Голодный настолько, что сожрет, не разбираясь, свежее мясо или с гнильцой. Упырь не любил ни собак, ни волков, ни перевертышей, которые в них легко превращались. Не любил и боялся.
— А чтоб тебя! — крикнул он громче, развернулся и побежал.
Волк тоже прибавил хода. Сзади слышались мощные, хоть и тихие, скачки. Или казалось, что они слышатся.
Петро обернулся. На дороге никого не было. Упырь смачно выругался, завертелся в поисках животного, но дорога снова была пуста.
И что теперь? Куда дальше? По уму вперед, в глубь острова, подальше от города. Но если с учетом бешеной собаки, прячущейся где-то в придорожных кустах, то скорее обратно. Назад. До развилки, где есть хоть какие-то люди или нелюди. Хоть кто-то, кто примет его сторону, защитит от дикой твари.
Петро завертелся, не в силах принять решение. И замер. Кусты раздвинулись беззвучно, и животное снова появилось рядом. Волчица. Потрепанная, полинявшая, жутко уродливая. Похожая на брошенную собаку. Внутри екнуло.
— Эй, — Петро выставил перед собой руки, словно пытаясь защититься. — Я же тебя знаю. Ты Нана?
Волчица молча показала зубы, и упырь отдернул руку. А может, и не Нана. Все они на одно лицо. Хотя вторую такую страхолюдину пойди сыщи.
Животное остановилось в пяти шагах. Один прыжок, оценил Петро. Один прыжок, и зубищи этой бестии сомкнутся на его горле. Это его, конечно, не убьет, но покалечить тварь его может сильно. А где ему сейчас новые запчасти найти?
— Чего ты хочешь от меня? — чуть не плача взвыл упырь, чувствуя, как предательски дрожит голос.
Волчица смотрела молча. Не мигая. Пугающе. Петро отвел взгляд.
— Я пойду, — тихо сказал он.
Животное молча показало зубы. Он видел это краем глаза, но рассмотрел во всех деталях. Не пойду, метнулось в перепуганной голове.
Волчица медленно двинулась к нему. Петро попятился. Шаг за шагом. Медленно, но верно. Через десяток шагов понял, что его оттесняют к лесу. Попытался сместиться в сторону, но волчица тут же показала зубы.
— Чтоб тебя, — бессильно заскулил Петро.
Зверь, скалясь, шел на него. Единственный выход, который он оставлял упырю — отступать в лес. Зеленый, пронизанный солнечными лучами, наполненный птичьими трелями. Который почему-то стал жутким и пугающим. Но другого выхода не было. И Петро продолжал отступать шаг за шагом.
Сколько он так шел? Упырь не смог бы сказать. Время потеряло всякий смысл, превратившись в тягучую резинку страха. Пятился он четверть часа, а может, час. Или целую вечность. В какой-то момент он понял, что может идти только в одном направлении, и отвлекся.
Не заметил, как зверь пропал из поля зрения. Словно растворился в зелени леса. Что это значит? Упырь испугался, и снова завертелся, как уж на сковородке. Но через секунду услышал голоса.
Ага, вот оно! Где-то рядом люди. Или еще какие-то разумные существа. Без зубов и с даром речи. С ними можно договориться. Зверь услышал их раньше и испугался.
Спасение показалось близким. Петро радостно бросился на голоса. Лес чуть поредел. Впереди замаячил просвет. Поляна!
Петро бросился к спасительной поляне изо всех сил. Деревья расступились. На поляне сидели трое. Один привалился к дереву. Двое других сидели поодаль. Мальчишка, мужчина и… скелет.
Трое замолчали. Секунду они и Петро смотрели друг на друга.
Спасения нет, метнулось в голове. Он хотел бежать, но прежде чем желание оформилось в осознанное действие, мужчина в несколько крупных прыжков оказался рядом. Петро дернулся, но получил хороший удар в ухо. Земля и небо поменялись местами. Упырь понял, что летит. Что никуда уже не денется. В голове замельтешили спутавшиеся мысли.
Мир остановился. Он посмотрел перед собой. Рядом возвышался знакомый до тошноты вампир. Взгляд Деррека не предвещал ничего хорошего.
— На ловца и зверь бежит, — сурово сообщил он. — Подъем, гнилушка. Разговор есть.
Петро попытался подняться. Краем глаза отметив, как за спиной вампира на поляну выходит красивая женщина. Нана с изяществом поправляла одежду.
— А чтоб тебя, — пробормотал упырь и бессильно откинулся на землю.
