Глава 9. ТОРЖЕСТВЕННАЯ ВСТРЕЧА

Зазвучали трубы. Солдаты эскорта взяли на караул. Сотня верховых барабанщиков начала отбивать сложный ритм. Эрланд повернулся к Джеймсу, ехавшему слева от него.

— Невероятно!

Перед ними расстилался столичный город Империи — Кеш. Час назад они вступили в нижний город, где были встречены делегацией городского губернатора. Опять та же церемония, которую приходилось терпеть на каждой остановке по пути от Нар-Айаба до столицы. Когда губернатор Нар-Айаба встретил их на въезде в город, Эрланд испытал облегчение от своей тоски. Он больше недели переживал смерть Боуррика, впадая в страшное уныние, прерываемое только вспышками гнева на несправедливую судьбу. Пышная церемония встречи отвлекла его, и он забыл о своем несчастье часа на три.

К концу пути эти однообразные церемонии уже надоели. В больших городах и в малых — везде надо было участвовать в обрядах встречи и выслушивать длинные унылые речи отцов того или иного города.

Эрланд оглянулся на Локлира, который ехал рядом с одним из высших чиновников, встретивших их у городских ворот. Следуя знаку принца, оба подъехали к нему. Чиновника звали Кафи Абу Харез, он происходил из рода Бени-Вазиров, одной из народностей, населявших пустыню Джал-Пур. За последние сто лет многие уроженцы пустыни служили императорам, проявляя особые склонности и даже таланты к дипломатии и торговле. Прежний посланник Кеша в Западных землях, Абдур Рахман Хазар-хан, умерший десять лет назад, как-то сказал Эрланду и его брату:

— Мы — кочевой народ, а значит — хорошие барышники.

Эрланд не раз слышал, как его отец уважительно отзывался об этом человеке. И знал, что чиновник, ехавший рядом, не глупец, и с ним надо быть очень осторожным. Хуже врагов, чем жители. Джал-Пура, и представить невозможно.

— Да, ваше высочество, — сказал Кафи. — Чем могу служить вам?

Кафи завернулся в накидку. Эрланд уже видел такие костюмы в Крондоре — тюрбан, туника, штаны, длинный жилет, сапоги до колен и широкий пояс. Костюм чиновника отличался необычайно сложным золотым орнаментом, покрывавшим всю ткань. Кешианские придворные, кажется, злоупотребляли пристрастием к золотым блесткам и перламутру.

— Здесь церемония немного другая. Такого мы еще не видели, — сказал Эрланд. — Что это за солдаты?

— Это личная гвардия императрицы, ваше высочество.

— Такая большая? — удивился Эрланд.

— Да, ваше высочество.

— По численности почти как городской гарнизон, — заметил Локлир.

— Смотря какой город, господин мой, — ответил кешианец. — Если это город Королевства — может быть и да. Для кешианского города этого не хватит. Если мы говорим о Кеше, то это совсем небольшая часть.

— Не сочтете ли вы, что я выпытываю государственные секреты, если спрошу, сколько человек охраняет императрицу? — сухо спросил Эрланд.

— Десять тысяч, — ответил Кафи.

Эрланд и Локлир переглянулись.

— Десять тысяч! — воскликнул принц.

— Дворцовая гвардия, которая является частью личной гвардии, которая, в свою очередь, является частью городского гарнизона, — сердце кешианской армии. В стенах верхнего и нижнего города десять тысяч человек готовы встать на защиту Той, Которая Есть Кеш.

Они повернули лошадей, проезжая улицу, где по обеим сторонам стояли солдаты; за ними толпились любопытные горожане, довольно спокойно глядящие на прибывших островитян. Эрланд заметил, что дорога впереди поднимается вверх, взбираясь на плато. На полпути к вершине развевалось белое с золотом знамя; солдаты, стоявшие там, были одеты уже в другую форму.

— Это что, разные подразделения? — спросил принц.

— В древние времена, — ответил Кафи, — кешианцы были всего лишь одним из многочисленных народов, населявших берега Оверн-Дипа. Под натиском врагов они отступили на плато, где сейчас высится императорский дворец. По традиции те, кто служит Империи, но по крови не кешианцы, селятся в городе у подножия дворца, — он указал туда, где развевалось знамя. — Все солдаты, которых вы видите в городе, — из имперского гарнизона, но те, кто стоит выше знамени, — чистокровные кешианцы. Только они могут служить и жить во дворце. — С едва заметной горечью он добавил:

— Ни один из тех, кто не является чистокровным, не может жить во дворце.

Эрланд, как ни раздумывал над словами Кафи, не мог понять, какого мнения придерживается сам вельможа. Поэтому он просто улыбнулся, показывая, что рад познакомиться с одной из традиций Кеша.

Приблизившись к началу подъема, Эрланд обратил внимание, что те, кто стоял в почетном карауле по всему пути их следования, были такими же, как и повсюду в Империи, — здесь смешались представители всех рас и народностей — конечно, больше темноволосых и смуглых, чем в Королевстве, но рыжие и блондины тоже попадались. Те же, кто стоял выше знамени, выглядели как на подбор — темная кожа, не черная и не темно-коричневая, но и не светлая. Волосы у всех черные или темно-каштановые, кое-где с рыжеватым оттенком, но ни одного блондина, рыжего или даже просто русоволосого. Видно, солдаты происходили из семей, где не было или почти не было смешения кровей многочисленных народов, населявших Империю.

Эрланд, взглянув на шпили и башни города на плато, спросил:

— Значит, все те, кто живет в верхнем городе, тоже «чистокровные»?

— На плато нет города, ваше высочество, — снисходительно улыбнулся Кафи.

— Все, что вы видите, и есть дворец. Когда-то там были и другие дома, но в течение веков дворец строился и расширялся, и все остальные постройки были убраны. Даже храмы перенесли в нижний город, чтобы те, кто не принадлежит к кешианской народности, тоже могли поклоняться своим божествам.

Вид дворца произвел на Эрланда неизгладимое впечатление. При правлении короля Родрика Безумного Рилланон перестраивался, чтобы стать самым красивым городом в Мидкемии, — так, по крайней мере, заявлял Родрик. Сейчас Эрланд не мог не признать, что, даже если бы план Родрика был выполнен до конца, то и тогда Рилланон выглядел бы довольно бедно по сравнению с городом Кешем. Не то чтобы Кеш был красивым городом, вовсе нет. Многие улицы, по которым они проезжали, были тесно застроены грязными маленькими домишками, и воздух там был густым от запахов скученной жизни — кухонь, кузниц, дубилен, красилен и вечной вони немытых тел и отходов жизнедеятельности людей.

Мало приятного обнаруживалось в городе Кеше. Но он был очень древним. По его улицам прокатывалось эхо многовековой истории народа, который, поднявшись, выстроил целую Империю. Когда предки Эрланда, еще простые рыболовы, едва отваживались выйти из безопасной бухты Рилланона, чтобы посетить соседние острова, в Кеше уже была культура, давшая художников и музыкантов. Об этом говорил Эрланду в детстве учитель истории, но только сейчас принц понял его слова. Камни под копытами лошади Эрланда были стерты наездниками, пленными вождями кланов и войсками победителей задолго до того, как дом кон Дуанов начал править в Рилланоне. Армии под предводительством легендарных» военачальников маршировали по улицам города, чтобы привести мятежные народы в подчинение, когда Рилланон и Бас-Тайра начинали свои первые торговые войны за обладание морем, потом названное Морем Королевства. Да, Кеш был стар. Очень стар.

— Конечно, ваше высочество, — сказал Кафи, — гости императрицы будут размещены в особом крыле дворца, окна там выходят на Оверн-Дип. Было бы нелюбезно заставлять вас каждый день проделывать такой путь.

— Но ведь вы ежедневно ездите здесь? — спросил Эрланд.

— Конечно, — ответил Кафи, возле его рта едва заметно дрогнул мускул. — Но мы, те, кто не имел счастья родиться чистокровным, понимаем свое место в общем порядке вещей. Мы с радостью служим императрице, и такое маленькое неудобство даже не подлежит обсуждению.

Эрланд не стал продолжать. Барабанный бой прекратился, а музыканты заиграли мелодию, подозрительно напоминавшую гимн Королевства, как если бы его исполняли те, кому не доводилось его слышать.

— Встреча по всей форме, — сказал Эрланд Джеймсу.

Джеймс рассеянно кивнул. Въехав в город, он дал волю старой привычке и все время держался настороже. Он оглядывал толпу, выискивая малейший признак опасности, которая могла бы угрожать Эрланду.

В Крондор были отправлены письма, в которых путники сообщили обо всем, что с ними приключилось по дороге, уже пришли и ответы — курьер принца, проявив редкостную самоотверженность, покрыл разделявшее Крондор и Кеш расстояние с немыслимой быстротой, частенько ночуя в седле; сейчас он уже ехал обратно, получив наказ Джеймса больше так не торопиться и хорошо отдохнуть по дороге. Вместе с письмами солдат вез и рекомендацию графа наградить сего курьера и предоставить ему повышение по службе.

Ответ Аруты на сообщение о гибели Боуррика был как раз таким, какой предвидел Джеймс, — ничего личного, никаких эмоций. Принц Крондора не позволил чувствам повлиять на решения государственной важности. Он велел Джеймсу проследить, чтобы тело Боуррика извлекли из-под завала, но ни при каких обстоятельствах посольство не должно было отступать от намеченного плана и менять свое поведение. В первый день по прибытии они обязаны засвидетельствовать почтение Королевства императрице по поводу семьдесят пятой годовщины ее рождения, и ничто не должно было вызвать трений между двумя государствами. Джеймс предчувствовал неприятности. Боуррика убили, чтобы втянуть Империю в войну с Королевством, но Арута отказался проглотить наживку. Значит, последуют и другие провокации. Более провокационной вещью, чем убийство одного принца, Джеймсу представлялось убийство обоих. Джеймс чувствовал себя ответственным за гибель Боуррика, но, поборов горе, стремился обеспечить Эрланду наилучшую защиту. Взглянув на принца, граф заметил, что Гамина смотрит на него самого.

— Как ты, любовь моя? — послал он Гамине мысленный вопрос.

— Скорее бы слезть с этой лошади, — услышал он в ответ. Внешне госпожа Гамина никак не показывала, что ей неудобно. Она стойко переносила нелегкую дорогу, считая, что ночи рядом с Джеймсом вполне перевешивают дневные неудобства, но не могла уменьшить горе мужа по поводу гибели Боуррика и его тревогу за Эрланда.

За бело-золотым знаменем выстроилось не менее сотни придворных, встречавших принца и его свиту. Эрланд разглядывал их широко раскрытыми глазами. Сначала он не поверил себе — ему показалось, что с ним сыграли дурную шутку. Мужчины и женщины, встречавшие его, имели на себе совсем мало одежды и огромное количество украшений. В основном придворный костюм был представлен короткой юбкой из прозрачного шелка — полотно просто один раз оборачивалось вокруг чресел от талии до середины бедра. Юбки поддерживались узорчатыми поясами, которые застегивались замысловато украшенными золотыми пряжками. И у мужчин и у женщин грудь ничем не была прикрыта, а на ногах и те и другие имели изящные сандалии с переплетенными до колен ремешками. У мужчин были бритые головы, а у женщин волосы подстрижены коротко — до плеч или даже по мочку уха, пряди перевиты невообразимым количеством золотых ниток и бус.

— Может быть, вашему высочеству неизвестно, — заговорил Кафи, слегка повернув голову к принцу, — но запрет на голое тело, такой популярный в традициях вашего народа и многих народов Империи, не имеет силы среди тех, кто считается чистокровным кешианцем. Мне тоже приходилось привыкать к этому, ведь среди моих людей увидеть лицо чужой жены — верная смерть. Эти люди — уроженцы жарких земель, ваше высочество, — Иронично сказал Кафи, — но все же здесь не так жарко, как у меня на родине, где, одевшись таким образом, сразу подпишешь себе смертный приговор. На самом деле, такая манера одеваться — только дань моде, и не более того; на Плато по ночам дуют пронзительные ветры.

Эрланд кивнул, стараясь не особо таращить глаза на почти обнаженные тела. Вперед выступил молодой мужчина, который нес пастуший посох и лук — оба предмета, утратив свое первоначальное назначание, стали церемониальными предметами. Как и у остальных, его череп был гладко выбрит, но на макушке оставался длинный локон, перевитый нитями бус из драгоценных камней и жемчуга. Через мгновение еще один мужчина — тучный, которому было явно жарко стоять под палящим солнцем, тоже встал рядом с первым. Не обращая внимания на струящийся по лицу пот, тучный сказал:

— Приветствуем наших гостей.

— Господин мой Ниром, — обратился к нему Кафи. — Я имею честь представить его высочество принца Эрланда, наследника трона Островов, рыцаря-капитана Армий Запада и посланника к Той, Которая Есть Кеш.

— Ваше высочество, — ответил Ниром, — чтобы оказать вам честь, вас приветствует член королевской семьи. Позвольте представить вам принца Авари, сына Той, Которая Есть Кеш.

Молодой человек сделал еще шаг вперед и заговорил с Эрландом.

— Мы приветствуем брата нашего — принца. Пусть ваш визит продлится здесь так долго, как вам захочется, принц Эрланд. Король Островов оказывает нам великую честь, прислав своего наследника. Та, Которая Всем Нам Мать, послала своего скромного подданного и сына приветствовать вас. Я рад сообщить вам, что во всех кешианских сердцах живет радость по поводу вашего визита к нам. Та, Которая Есть Кеш, ждет вас, чтобы приветствовать в своем дворце. — Принц Авари повернулся и пошел вверх по дороге. Потом пошел Ниром, потом, по подсказке Кафи, последовали принц и барон Локлир, а за ними — сам Кафи и граф Джеймс.

— Мы знаем о вашей Империи очень мало, — произнес Джеймс, на ходу поворачиваясь к Кафи. — Только то, что можем наблюдать вдоль ее северных границ. Его высочество будет рад, если вы навестите нас и, если возможно, расскажете нам больше.

— Ваше желание предугадано, — улыбнулся собеседник. — Каждый день на рассвете я буду у ваших дверей и не покину вас, пока вы не разрешите мне. Так приказала императрица, да благословят ее боги.

Джеймс улыбнулся и кивнул.

— Значит, он приставлен следить за нами.

Гамина улыбалась встречавшим.

— Как и многие другие, любовь моя.

Джеймс посмотрел вперед, туда, где шагал Эрланд. Впереди — два с половиной трудных месяца, и граф это знал. Ему понадобятся все силы и умение, чтобы уберечь Эрланда от покушения, а Королевство — от войны.

Эрланд не мог найти слов. Его покои состояли из шести комнат в особом крыле, специально отведенном для них, — одно это крыло по размерам могло сравниться с дворцом отца в Крондоре. Императорский дворец был настоящим огромным городом. Роскошь покоев для гостей поражала воображение. Стены были облицованы мрамором, отполированным до такой степени, что он отражал свет факелов россыпью мерцающих звезд. В противовес традициям Королевства, где делали множество маленьких комнат, все комнаты в покоях были огромными, но отделялись друг от друга только занавесями разной степени прозрачности. Сейчас проемы справа и слева от него были занавешены шторами из прозрачного газа; сквозь них можно было видеть, что в комнате справа были расставлены диваны и стулья на случай, если потребуется собрать много народу. Слева огромная терраса открывала захватывающий вид на Оверн-Дип, огромное пресноводное озеро, лежащее в самом сердце Империи. Еще в комнате для аудиенций, где он сейчас находился, была двойная дверь, которая вела в спальню.

Эрланд велел одному из двух гвардейцев, приставленных к нему вместо слуг, открыть тяжелую дверь. Внезапно рядом с принцем появилась молодая женщина.

— Господин мой, — произнесла она, громко хлопнув в ладоши.

Дверь распахнулась; Эрланд, рассеянно кивнув, вошел в спальню и замер на пороге. Все, на что он бросал взгляд, было покрыто золотом. Столики и диваны, Кресла и пуфы, расставленные по комнате, предупреждали любое желание, могущее у него возникнуть, когда он одевается, или пишет письмо, или вкушает трапезу в одиночестве. Стены под потолком, там, где кончалась мраморная облицовка, были расписаны фресками. В стилизованной манере, принятой в Кеше, они изображали воинов, королей, богов, у многих из которых были головы зверей; кешианский пантеон значительно отличался от островного.

Эрланд любовался комнатой. В центре ее стояла огромная кровать, с трех сторон окруженная занавесями из шелкового газа; занавеси свисали с потолка, который возвышался над его головой на добрых двадцать футов. Кровать в два раза превосходила его кровать дома. Когда они с Боурриком вернулись после службы на границе, собственные кровати показались им необъятными — в казармах гарнизона Высокого замка приходилось спать на узких и жестких соломенных тюфяках.

Подумав о Боуррике, Эрланд снова загрустил. В несчетный раз после нападения Эрланд подумал, что не верит в смерть брата. В душе он не чувствовал, что Боуррика нет. Эрланд был уверен, что Боуррик жив. Молодая женщина, вошедшая в комнату, хлопнула в ладоши, и комната внезапно наполнилась народом.

Гвардейцы принца в молчаливом изумлении обозревали бесконечный парад слуг, проходивших по комнате, сначала дивясь, с какой скоростью распаковывали багаж принца, но в основном — потому что слуги были женщинами, одетыми так же скудно, как и делегация встречавших. Разница была только в отсутствии дорогих украшений. Простая юбка поддерживалась вокруг пояса льняным поясом. Ничего больше на женщинах не было.

Эрланд, подойдя к гвардейцам, сказал:

— Идите поешьте. Когда вы мне понадобитесь, я позову вас.

Оба отсалютовали ему и нерешительно повернулись, не зная, куда идти.

— Сюда, — сказала молодая женщина, словно прочитав мысли принца, и увела их.

Перед Эрландом остановилась еще одна девушка, с глазами цвета черного дерева.

— Если будет угодно господину, ванна готова, — Эрланд заметил, что на девушке был красный пояс с золотой пряжкой, и решил, что она здесь главная.

Принц внезапно ощутил, какой он грязный после дороги и как на нем много надето — воздух во дворце был жарким и влажным; он кивнул и последовал за девушкой в соседнюю комнату. Там оказался бассейн футов тридцать длиной. В дальнем конце золотая статуя, наверное, изображающая богиню воды, держала вазу, из которой в бассейн наливалась вода. Эрланд огляделся — в бассейне его ждали пять молодых женщин, одежды не было ни на одной.

Еще две встали по бокам, а та, которая привела его, повернула принца к себе и стала расстегивать на нем тунику.

— Э-э, — произнес Эрланд, отступая назад.

— Мы что-то упустили, господин мой? — спросила девушка. Эрланд вдруг осознал, что ее темная кожа имела несколько оттенков — красноватый загар покрывал кожу оливкового цвета. Заплетенные в тугую косу, густые черные волосы открывали длинную шею.

Эрланд хотел что-то сказать, но не знал, что именно следует говорить. Будь с ним Боуррик, подумал принц, они бы уже плескались в бассейне вдвоем, пробуя узнать, каковы их права, забавляясь с прелестными служанками. Но в одиночестве… он ощутил неловкость.

— Как тебя зовут?

— Миа, господин мой.

— Вот что, Миа… — Он оглядел красавиц, ожидавших его приказаний. — В моей стране не принято, чтобы было так много слуг… мне так много не надо.

Девушка на миг заглянула ему в глаза.

— Если господин мой укажет, каких служанок он находит подходящими для себя, — тихо произнесла она, — я отошлю остальных. Или… — поколебавшись, прибавила она, — если вам нужна всего одна, я… сочту за честь удовлетворить ваши запросы, — последнее было сказано с явным намеком.

Эрланд покачал головой и вздохнул.

— Да нет, чего уж там…

Проворные руки избавили его от одежды; раздетый, он ступил в воду бассейна, чувствуя себя немного неловко. Встав на дно мелкого бассейна, он с удивлением обнаружил, что вода в нем была горячей. Он присел на ступеньку — вода поднялась до груди. Миа расстегнула пояс, и юбочка упала к ее ногам. Она, ничуть не смущаясь, вошла в воду и села на ступеньку позади Эрланда. Хлопнув в ладоши, девушка дала сигнал нести масла, мыла и разные притирания.

Миа нежно потянула принца за плечи; его голова оказалась на ее мягкой груди. Он ощутил, как ее пальцы осторожно гладят его волосы — она втирала ему в голову ароматные масла. Две служанки сели рядом с ним, намыливая его грудь мылом, которое пахло цветами. Еще две начали чистить и подравнивать ему ногти, а еще одна пара принялась растирать уставшие мышцы ног.

После первого момента напряжения — его так интимно обслуживали семь незнакомых женщин — Эрланд глубоко вздохнул, желая расслабиться. Он решил, что это ненамного отличается от банной процедуры дома, когда одна служанка трет тебе спину. Потом он взглянул на двенадцать девушек, стоящих вдоль края бассейна, и на семерых, сидящих в воде, и усмехнулся. Совсем как дома.

— Господин мой? — спросила Миа.

— К этому надо привыкнуть, — вздохнув, ответил Эрланд.

Женщина закончила мыть ему голову, сполоснув волосы водой из золотой чаши, и начала растирать мускулы его шеи и плеч. Несмотря на смущение, принц обнаружил, что после такого массажа веки налились тяжестью. Чувствуя легкий цветочный аромат влажной кожи Миа и нежный запах масел, принц закрыл глаза и ощутил, что усталость и тревога покидают его.

Он вздохнул еще раз, и Миа тихо спросила:

— Желает ли господин мой еще чего-нибудь?

Эрланд улыбнулся впервые с тех пор, как в пустыне на них напали бандиты.

— Нет, я думаю, что сумею привыкнуть к вашей бане.

— Тогда отдыхай, мой красивый господин с огненными волосами, — прошептала она ему в ухо. — Отдыхай и набирайся сил. Сегодня вечером Та, Которая Есть Кеш, желает встретиться с тобой.

Эрланд прислонился к мягкой груди служанки и отдал свое тело во власть горячей воды и легких, но крепких пальцев девушек, которые разминали его усталые мышцы. Вскоре он погрузился в приятную, чувственную дремоту и, расслабляясь, ощутил, что отвечает на ласки женщин. Сквозь полуприкрытые ресницы он видел улыбающиеся лица, выжидающе глядящие на него; две служанки переглянулись и хихикнули. «Да, — решил он, — я к этому привыкну».

— Господин мой… — прошептала одна из служанок, трогая принца за ступню.

Эрланд приподнялся на локте и сонно заморгал, пытаясь разглядеть, что происходит.

— Что такое? — спросил он, проснувшись.

— Господин Джеймс просил передать, что будет здесь через полчаса. Он просил вас быть готовым к встрече с императрицей. Вам надо одеваться.

Эрланд взглянул направо, потом налево и обнаружил, что лежит между двумя девушками; справа от него спала Миа, тихонько посапывая, слева — еще одна служанка — он вспомнил, что у нее были удивительные зеленые глаза, но вот имени ее он припомнить не мог. Она рассматривала его сквозь полуприкрытые веки.

— Милые мои, пора собираться! — сказал принц, игриво шлепнув Миа по голым ягодицам.

Миа, проснувшись, тут же встала с огромной постели. Она хлопнула в ладоши и появились шестеро рабов с вычищенной и выглаженной одеждой Эрланда. Эрланд выпрыгнул из постели и, махнув девушкам, чтобы они дожидались его в комнате, поспешил в комнату с бассейном. Он сошел по ступеням в воду, наклонился и умылся.

— Здесь всегда так жарко? — спросил Эрланд у Миа, которая последовала за ним.

— Сейчас лето, — ответила девушка, — поэтому вода горячая. Те, кто хочет, могут пользоваться опахалами. Зимой по ночам бывает очень холодно, и, чтобы согреться в постели, приходится накрываться мехами.

Эрланд, выходя из бассейна, подумал, что такое трудно вообразить. Три женщины быстро вытерли его, и он вернулся в спальню.

Одеваться с чужой помощью оказалось труднее, чем он думал. Он пытался сам что-то сделать, но постоянно сталкивался с женщинами, которые завязывали шнуры и застегивали на нем пряжки. Все же, когда объявили прибытие графа Джеймса, принц был полностью одет.

— Ты выглядишь гораздо лучше, — сказал Джеймс войдя. — Хорошо отдохнул?

Эрланд, оглядев изобилие обнаженных женских тел, ответил:

— Совсем неплохо.

— Гамина была не очень рада увидеть в наших покоях столько красивых молодых женщин, — со смехом сказал Джеймс, — поэтому нам прислали красивых молодых людей. Она очень расстроилась, когда они предложили ей помочь помыться. — Оглядевшись, он прибавил:

— Я бы назвал их распущенными людьми, но для них это нормальное поведение. А мы им должны казаться… даже и не знаю какими.

Граф пригласил принца за собой и повел его в большой зал, где Гамина разговаривала с Локлиром. Как только принц вошел, Гамина мысленно обратилась к нему:

— Эрланд, Джеймс нашел уже два места в наших покоях, где можно нас подслушивать. Будь осторожен.

— Я был бы рад, если бы у меня в свите оказался всего один шпион, — ответил он ей.

Они замолчали; к ним подошел придворный офицер в таком же одеянии, какое они видели повсюду, — белая юбка и высокие сандалии. Кроме того, у него на шее было золотое ожерелье, украшенное бирюзой, а в руках он держал церемониальный жезл.

— Сюда, ваше высочество, господа мои и госпожа.

Он повел их по длинному залу, в котором двери в обширные залы и покои перемежались открытыми проемами. Сквозь проемы были видны фонтаны и небольшие садики, освещенные факелами, которые были установлены на специальных столбах.

— Ты привыкнешь к дневному отдыху, принц, — сказал Джеймс по дороге. — Здесь такой обычай. С утра придворные церемонии, частные аудиенции у императрицы, потом обед, потом отдых до самого вечера, потом, от заката до девятого часа, — опять придворные церемонии и наконец ужин.

Эрланд посмотрел на проходивших мимо служанок, одетых в коротенькие юбочки.

— Справлюсь, — ответил он.

Он ощутил мысль Гамины — не слова, а просто чувство, на сей раз — полное неодобрение.

В конце зала они повернули и оказались в еще большем помещении. Колонны высотой в три этажа были облицованы розовым мрамором. Стены по обеим сторонам украшали стилизованные рисунки, изображавшие величайшие события в истории Империи и мифологические битвы богов и демонов. Принц и его спутники шагали по центру зала, по ковру удивительного качества и расцветки — невероятно длинному, но безупречно гладкому.

Приблизительно через каждые двадцать футов стояли стражники. Эрланд подумал, что эти солдаты мало походят на тех солдат-псов, что охраняли границы с Королевством. Дворцовые стражники, кажется, отбирались не по боевым качествам, а по внешнему виду. На каждом была короткая юбка с двумя разрезами спереди, обеспечивавшими большую свободу движений. Кроме того, на них были набедренные повязки и узорчатый пояс, скрепляемый впереди серебряной пряжкой. На ногах у каждого солдата, конечно же, красовались сандалии из ремешков. Эрланд нашел, что головные уборы у них совсем варварского вида. У одного гвардейца на голове была голова леопарда, а шкура зверя прикрывала его плечи. Некоторые подобным же образом носили лосиные и медвежьи головы. У многих надетые на голову кольца слоновой кости украшались ястребиными или орлиными перьями, кое у кого на шлемах были хвосты попугаев, а кто-то носил шляпы конической формы из выцветшего на солнце тростника. Такие уборы казались совсем неподходящими для серьезного боя.

— Ну и парад, — сказал Джеймс вслух.

Эрланд кивнул. Все, что он увидел во дворце, составляло резкий контраст с увиденным в нижнем городе — избыточная роскошь, казалось, составляла саму основу жизни дворца. Где только можно было, дорогие и ценные материалы заменяли простые: вместо обычного железа — золото; самоцветы вместо стекла; шелк — там, где ожидался хлопок. То же касалось и слуг. Мужчина должен быть не просто здоров и годен для своего дела, он обязательно должен быть красив. Если женщина, служанка, просто пересекала зал, принося или унося что-нибудь, она не могла не быть молодой и прекрасной. Еще несколько дней, подумал Эрланд, и я буду скучать по простым, некрасивым лицам.

Подойдя к массивным дверям, покрытым сусальным золотом, сопровождавший их мужчина ударил жезлом в пол и провозгласил:

— Принц Эрланд, граф Джеймс, графиня Гамина и барон Локлир!

Двери распахнулись; Эрланд увидел, что за ними простирается огромный зал

— до противоположной стены было не менее ста ярдов; и там на высоком помосте помещается золотой трон.

— Ты не предупредил, что это официальный прием, — почти не шевеля губами, сказал Эрланд Джеймсу.

— Да нет же, — ответил Джеймс. Это просто приватный ужин.

— Не могу представить, какова же тогда официальная церемония, — вздохнул Эрланд. — Ну что ж, давайте перекусим с ее величеством, — и повел свою свиту в зал императрицы Великого Кеша.

Эрланд шагал по середине зала. Звук шагов казался чужим — никто здесь не ходил в сапогах, только в сандалиях и мягких туфлях, которые не производят столько шума при ходьбе. Глаза всех присутствующих были устремлены на посольство из Королевства Островов. Но даже шаги не могли заметно потревожить тишину этого огромного зала.

Перед троном на помосте были разложены подушки. На них лежала пожилая женщина. Эрланд старался смотреть прямо на нее, но при этом не таращить глаза. Он обнаружил, что добиться этого очень трудно. Перед троном самого могущественного в мире государства находилась могущественнейшая правительница. Она оказалась маленькой сухонькой старушкой ничем не примечательной внешности. Согласно придворной моде, одета она была в такую же белую льняную юбку, правда, большей длины — юбка спускалась ниже колен. Ее пояс украшали великолепные самоцветы, которые, отражая огни факелов, посылали во все стороны на потолок и стены сотни сияющих отблесков. Еще на ней была широкая блуза из белого материала, заколотая на груди золотой брошью с необычайно ярким рубином. На голове покоилась диадема, украшенная сапфирами и рубинами, равных которым Эрланд не видел никогда.

Ее темная кожа не могла скрыть разрушительного действия времени. И двигалась императрица как женщина, которой было лет на десять побольше, чем ее семьдесят пять; лишь ее взгляд заставил Эрланда ощутить все величие императрицы — огонь пылал в глазах по-прежнему.

Сиявшие как самоцветы в короне, темные глаза разглядывали принца, шагающего к трону по проходу между столами, за которыми сидели пришедшие провести вечер с императрицей. У основания помоста полукругом были расставлены низкие столики; за ними, опершись на подушки, разместились те, кого императрица сочла достойными такой чести.

Эрланд, встав перед императрицей, склонил голову — не ниже, чем склонял ее перед своим дядей, королем. Джеймс, Гамина и Локлир преклонили колена, как их учил мастер церемоний.

— Как поживает наш юный принц Островов?

Голос женщины прозвучал как удар грома в солнечный полдень и Эрланд чуть не вздрогнул от неожиданности. Этот простой вопрос содержал такие нюансы, что принц почувствовал себя не в силах ответить подобающим образом.

Поборов неожиданный испуг, Эрланд ответил, как мог, спокойно:

— Ваше величество, мой дядя, король Островов, шлет вам пожелания здоровья и благополучия.

— Верю, мой принц, — ответила она с усмешкой. — Не сомневайся, я — его лучший друг в этом дворце. — Она вздохнула. — Когда кончится этот праздник, верни самые искренние пожелания благополучия вашему королевству. У нас много общего. А это кто с тобой?

Эрланд представил своих спутников. Когда он закончил, императрица удивила присутствующих тем, что села и сказала:

— Графиня, сделайте любезность, подойдите ко мне.

Гамина, бросив быстрый взгляд на Джеймса, поднялась по ступенькам и оказалась перед императрицей.

— Вы, северяне, бываете светловолосыми, но я никогда не видела похожих не тебя, — заметила императрица. — Ведь ты на самом деле родилась где-то далеко от Звездной Пристани?

— Да, ваше величество, — отвечала Гамина. — Я родилась в горах к северу от Ромнея.

Императрица кивнула, словно все сразу поняла.

— Иди к мужу, дорогая. Ты экзотична, но прелестна. — Гамина сошла с помоста, и императрица сказала:

— Для принца и его свиты готов отдельный стол. Вы доставите мне удовольствие, господа мои, отужинав с нами.

— Это большая честь для нас, ваше величество, — сказал Эрланд кланяясь.

Когда они разместились у столика (ближе к помосту стоял только еще один стол), мастер церемоний возвестил:

— Принц Авари, сын Той, Которая Есть Кеш!

Встречавший Эрланда днем принц вошел из боковой двери, которая, как решил Эрланд, вела из другого крыла дворца.

— Если ваше высочество мне позволит… — раздался голос справа, и Эрланд, повернувшись, увидел, что Кафи Абу Харез поместился между ним и графом Джеймсом. — Ее величество, да продлятся ее годы, предвидела возможные ваши затруднения при встрече с новыми для вас обычаями и велела мне сесть рядом с вами, чтобы отвечать на все ваши вопросы.

— И узнать, чем мы интересуемся, — добавила Гамина мысленно.

Эрланд едва заметно кивнул, и Кафи решил, что принц благодарит его за заботу, но Гамина знала, что Эрланд таким образом выразил согласие с ее мыслями.

— Принцесса Шарана!

Вслед за Авари вошла молодая женщина, судя по всему, примерно того же возраста, что и Эрланд. Эрланд почувствовал, что при виде внучки императрицы у него перехватило дыхание. Даже в этом дворце, где все женщины были прелестны, ее красота казалась просто ошеломляющей. Одета она была так же, как и остальные, но, подобно императрице, носила еще и полотняную сорочку — и то, что ее тело было скрыто от взоров, только добавляло ей прелести. Ее руки и лицо по цвету напоминали миндаль, позолоченный лучами кешианского солнца. Волосы, обрезанные ровно надо. лбом, по бокам спускались до плеч, а сзади были забраны в косу, перевитую драгоценными бусами.

— Принцесса Сойана! — прокричал придворный.

Локлир чуть не вскочил со своего места. Если принцесса Шарана являла собой расцветающую красоту, то ее мать Сойана представляла красоту в полном цветении. Будучи высокой, она двигалась плавно, как танцовщица, и каждый шаг выгодно подчеркивал все прелести ее тела. Прелестей было немало: и длинные стройные ноги, и плоский живот, и упругие груди. Она выглядела крепкой без намека на полноту — под мягкой кожей прятались сильные мышцы. На ней была только белая юбка, а вместо пояса — золотая цепь. Вокруг ее рук вились золотые змеи, а шею украшало золотое ожерелье с опалами огненного цвета; украшения оттеняли ее смуглую золотистую кожу. В каштановых волосах мелькали рыжеватые искры; глаза удивительно зеленого цвета смотрели на мать.

— О боги, — пробормотал Локлир, — она потрясающе красива.

— Принцесса считается одной из самых красивых женщин среди высокорожденных, господин мой барон, — весьма сдержанно согласился Кафи. Джеймс вопросительно посмотрел на Кафи, но тот не стал продолжать. Уроженец пустыни заметил, что Локлир все еще смотрит на принцессу, стоящую перед своей матерью, и, послав Джеймсу ответный взгляд, Кафи тихо обратился к барону:

— Барон, я чувствую необходимость предупредить вас, — он оглянулся на принцессу. — Принцесса — самая опасная женщина при дворе после императрицы. Это значит, что во всей Мидкемии только императрица опаснее ее.

— Могу в это поверить, — с вызывающей улыбкой ответил Локлир. — Она прекрасна. Но я думаю, что мне по силам ответить на вызов.

Гамина мрачно на него посмотрела, но Кафи принужденно улыбнулся.

— Она может предоставить вам такую возможность. Говорят, она любит… приключения.

От Джеймса не укрылся истинный смысл слов придворного, а Локлир, очарованный женщиной, похоже, ничего не заметил. Джеймс коротко кивнул Кафи в знак благодарности за предупреждение.

Авари и Шарана, поклонившись императрице, отошли к столу, приготовленному для императорской семьи. Сойана же, поклонившись, заговорила с женщиной на троне.

— Здорова ли моя мать? — спросила она, повинуясь принятой форме обращения.

— Да, дочь моя. Еще один день мы правили Кешем.

— Значит, боги ответили на мои молитвы, — сказала принцесса кланяясь. После чего заняла место за столом рядом со своим братом и дочерью.

В зал вошли слуги. Один за другим появлялись самые разнообразные блюда, и Эрланду каждую минуту приходилось выбирать, что же попробовать. Принесли вина — сухие и сладкие, красные и белые — белые подавали охлажденными на льду, доставленном с вершин гор Стражи.

— Почему члены императорской семьи: вошли последними? — спросил Эрланд у кешианца.

— Мы в Кеше многое делаем не так, как привыкли остальные. Сначала входят те, кто не пользуется никаким влиянием — рабы, слуги, младшие офицеры двора,

— они готовят зал для появления высокорожденных. Потом входит Та, Которая Есть Кеш, и занимает свое место на помосте, а за ней появляются люди благородного происхождения и те, кто отмечен за особые заслуги, опять в том же порядке — сначала менее известные и родовитые. Вы по праву рождения уступаете только королевской семье, поэтому вы и были приглашены перед принцем Авари.

Эрланд кивнул и вдруг подумал, что это все как-то странно.

— Значит, его племянница, Шарана…

— По положению выше принца, — закончил за него Кафи, оглядывая зал. — Это один из предметов споров в семье, ваше высочество.

— И то, о чем он не хочет здесь говорить, — добавила мысленно Гамина. Эрланд посмотрел на нее, и она продолжила:

— Я читаю его мысли, ваше высочество. Я бы. не стала делать этого, не испросив у человека разрешения, но он… Не могу сказать, но он очень старается не говорить о многих вещах.

Эрланд оставил эту тему и стал расспрашивать Кафи о придворной жизни. Кафи отвечал таким тоном, каким говорил бы учитель истории, уставший от своего предмета, хотя иногда вопросы наводили его на смешные, загадочные или скандальные истории. Он с облегчением принял роль сплетника.

Джеймс, предоставив разговаривать другим, пытался найти скрытый смысл в ответах Кафи. Ужин продолжался; граф собирал намеки, обрывки сведений о том и о сем и складывал эти кусочки головоломки с тем, что было ему уже известно. Кеш по своей запутанности напоминал муравейник, и только присутствие муравьиной царицы, императрицы Кеша, поддерживало порядок. Распри, старые раздоры между народами, давняя вражда — все это наполняло кешианскую придворную жизнь. Императрице удавалось сохранять Империю целостной, стравливая враждующих друг с другом.

Джеймс прихлебывал очень хорошее сухое красное вино и раздумывал, какую роль назначено сыграть им в этой драме — он был уверен, что их прибытие будет кем-нибудь использовано для достижения собственных политических целей. Оставалось узнать — кто их использует и с какой целью.

Еще неизвестно, подумал он, как этот человек или группа людей обратит себе на пользу присутствие Эрланда. Ясно, что как минимум одна группировка при дворе желала смерти Эрланда и войны с Королевством. Пригубив вина, Джеймс оглядел зал. Он подумал, что ему, чужаку в этой стране, придется быстро научиться играть по здешним правилам. Он как бы невзначай оглядывал зал, задерживаясь взглядом то на одном, то на другом лице, и обнаружил, что не менее полудесятка человек разглядывают его.

Он вздохнул. В первую ночь вряд ли возникнут какие-нибудь недоразумения. Если бы ему надо было убить Эрланда, он бы подождал, пока соберется побольше гостей, чтобы отвести от себя подозрения и хорошенько испортить празднование юбилея. Если, конечно, поправил он себя, это не императрица желает смерти Эрланда.

Он взял с тарелки кусочек слегка завяленной дыни и, наслаждаясь необычным вкусом, решил на некоторое время отложить дела государственной важности. Однако менее чем минуту спустя он обнаружил, что опять как бы ненароком разглядывает зал и людей, пытаясь найти подсказку, намек — откуда может произойти следующее нападение.