Глава 12

Конница ответила одобрительными выкриками и, дружно пришпорив коней, понеслась по смятой траве к гребню холма, откуда внизу, как на ладони, открывалась панорама битвы. В одно мгновение перед взором Катона во всем размахе предстала картина боя. Враг держал добрых три четверти своих укреплений; при этом основной, критический участок сражения располагался впереди и несколько справа, где отчаянно бился отряд Макрона, в то время как фланг Четырнадцатого легиона только начинал просачиваться в битву. Склон между конницей Катона и их товарищами густел множеством вражеских воинов, с громовым кличем прущих вниз на легионеров.

Префект сосредоточил все внимание перед собой. Время отдавать приказы истекло – сейчас он был таким же бойцом, как и остальные Кровавые Вороны, которые размытыми фигурами неслись по обе стороны от него. Катон поднял свой кавалерийский меч и, держа его на отлете, рубанул по первому же встречному варвару, ударом раскроив ему плечо и спину. Варвар выпал из виду, а конь сшиб наземь второго; чуть слышно хрупнула внизу сломанная копытами кость. От третьего конь отпрянул: тот с мощным ревом кинулся на возвышающегося перед ним всадника, так что Катону пришлось схватиться за поводья, чтобы удержать животное, которое чуть не сбросило его вниз.

Толкнув воина щитом, префект, наполовину повернувшись в седле, взмахнул мечом, клинком расколов врагу череп. Прежде чем упасть, варвар, выгнув спину в смертельной судороге, чуть не утащил за собой застрявший меч. Выдернув клинок со второй попытки, Катон слегка покачнулся в седле. Конь под ним остановился, и он огляделся вокруг.

Кровавые Вороны, вклинившись, смяли тех, кто мчался на когорту Макрона, и склон вокруг представлял собой бурно кипящее, орущее скопище варваров и конников. Победные крики врага переросли в панические вопли, а десятки воинов отсеивались от линии влево – бегство, которое их вожди силком пытались пресечь и снова обратить в приступ. Фланг представлял собой кровавую бучу. Среди воинов Катон заметил здесь и друидов. Фигуры с седыми космами, завернутые в долгополые одеяния, выкрикивали проклятия римлянам, и тем соплеменникам, что отказывались возвращаться в бой и сражаться.

Движение сбоку заставило обернуться: к Катону неслись двое варваров, вооруженных копьями. Натянув поводья и наддав пятками, он развернул своего коня к ним. Копейщики оказались оттеснены по бокам, но один из них попытался проткнуть Катона острием, целясь ему в грудь. Префект успел отреагировать на выпад, со звоном ударив мечом, так что железное жало копья отлетело вбок. При этом копейщик поскользнулся в грязи и с размаха грянулся плечом об ногу Катона. Зарычав от досады, варвар вскинул голову, глядя на него глазами, сверкающими из-под темных, мокрых от дождя волос, прилипших к голове. Катон машинально огрел его по макушке рукояткой меча, и тот рухнул.

Рука со щитом внезапно дернулась, отчего поводья натянулись, непроизвольно повернув коня. Второй копейщик отшатнулся, одной рукой по-прежнему силясь отвести щит римлянина так, чтобы открылась щель, куда можно было бы воткнуть копье. Катон, накренясь, дернул щит назад, и смертоносное острие, чиркнув по плоской поверхности, продрало борозду в конском боку. Ганнибал вскинулся на дыбы и мощно лягнул копейщика передними копытами, опрокинув его на спину.

Через некоторое время, придя в себя, Катон отыскал взглядом Макрона и увидел, что тот перестроил свою когорту в две шеренги и успел немного протесниться с ней от баррикады вверх по склону. Позицию слева постепенно занимали легионеры, пробравшиеся через брешь, несколько расширенную стараниями людей Криспа. В битве понемногу намечался желанный перевес. Но торжествовать было пока рано: нужно было как можно дольше отвлекать силы врага. Кровавые Вороны бились среди полчища варваров порознь – небольшими группами, а то и вовсе поодиночке, – растеряв уже с четверть своего состава. Необходимо было собрать их вместе, чтобы у них появился шанс выжить. Невдалеке от Катона держал стяг знаменосец, вокруг которого стояли четверо конников, оберегающих штандарт от врага. Катон направил коня к ним, прижимая к себе щит и держа меч наготове. Завидев командира, один из всадников потеснился, давая ему подъехать ближе. Катон остановился возле знаменосца и, сунув меч в ножны, поднес ладонь ко рту и прокричал во весь голос:

– Кровавые Вороны! Все ко мне! Ко мне!

Затем он обернулся к ближним всадникам:

– Держимся вместе, ребята. Будем прорываться к Четвертой когорте.

Один за другим его конники пробивались к штандарту и пополняли собой растущий отряд. Через некоторое время Катон дал команду прожиматься через воинство варваров к неуклонно растущей шеренге легионеров, что выстраивалась на склоне холма. Было заметно, что боевой настрой у врага колеблется. Все меньше людей стремилось атаковать отряд конных римлян. Иные и вовсе отступали, предпочитая держаться в центре строя своих товарищей. Лишь немногие из варваров сознавали всю важность отчаянной схватки на фланге. Одним из них, безусловно, был Каратак. Разъяренный, он скакал через ряды, окриками призывая своих воинов наступать на римлян и изо всех сил пытаясь вести их вперед сквозь дождь по лоснящейся грязи.

К тому моменту как под штандартом собрались последние остатки двух турм, Катон уже вел их на прорыв к ждущим легионерам, выставившим перед собой стену из сомкнутых щитов.

– Раздайся! – крикнул он на подъезде. – Разомкнуть ряды!

Люди впереди пришли в движение, и префект повел своих конников через коридор, образованный теми, кто на минуту расступился, а затем вновь сомкнул щиты. Откуда-то сбоку порывисто протиснулся Макрон.

– Отличная работа, господин префект! Вы прибыли как раз вовремя. А не то Каратак со своими сволочами одержал бы над нами верх, и затея с проломом баррикады у нас бы не выгорела.

Катон в ответ улыбнулся, стараясь сдерживать дрожь в руках. Беглый взгляд показал, что на фланге когорты Макрона выстроилось уже как минимум две сотни человек, а к ним неиссякаемым потоком пристраивались остальные. Впереди между двумя сторонами наметился разрыв, и никакие крики и призывы со стороны вождей не могли убедить варваров возобновить свирепую борьбу, вспыхнувшую на их фланге. Грязное месиво было усеяно телами, расколотыми щитами, брошенным оружием и окровавленными лужами дождевой воды.

За брешью в баррикаде уже колыхались верхушки римских сигнумов. Спустя минуту через проем пробрался легат Квинтат со своими офицерами и подошел к Катону.

– Наслышан, наслышан о том, что у вас здесь произошло! Похвально, префект! – с одобрительной ухмылкой произнес он. – Как же вы здесь очутились? Ведь вам было поручено охранять лагерь.

– Мы были последним резервом, господин легат, – коротко пояснил Катон, – когда атака застопорилась.

Раскрывать, что это была его собственная инициатива, не хотелось. Впоследствии все и так несомненно всплывет, более того, аукнется. Какое кому дело, чего он достиг своим броском – главное, что он посреди битвы оставил пост. Бросил без прикрытия армейский лагерь.

– Крайние меры? – с легким скепсисом спросил Квинтат. – Ну ладно, время не терпит отлагательства. Мы должны воспользоваться своим преимуществом. – Он обернулся к ближайшему из своих младших трибунов: – Фланговым когортам подтянуться сюда незамедлительно. Передайте трибуну Отону, чтобы тот выслал нам подкрепление. Остальным удерживать позицию и в пределах разумного одолевать баррикаду. Выполнять!

Молодой офицер отсалютовал и помчался выполнять распоряжение.

– Префект Катон, ведите вашу конницу на вершину. Прикроете наш фланг. Позабавиться вы уже успели, теперь остальное оставьте легионам.

– Слушаю, господин легат, – салютнул Катон, но Квинтат уже шел дальше вверх по склону, пристраиваясь за центром шеренги.

– Надо же, – проводив его взглядом, покачал головой Макрон. – Позабавиться… Ума не приложу, что ж тогда может считаться серьезным?

Катон устало пожал плечами.

– Возможно, когда-нибудь мы это выясним. А между тем, Макрон, ты молодчина.

Они улыбнулись друг другу, и Катон, собрав остатки своей конницы, повел ее обратно наверх, чтобы занять место легионеров на вершине. Вместе с ним отправился и Мирон с горсткой конников, оставшихся от его турмы. Плато представляло собой пеструю неразбериху отступления. Страх и паника разнеслись по войску Каратака, сотни его людей примкнули к массе раненых, женщин и детей, общим потоком струящихся вниз по дальнему склону холма в попытке скрыться от легионов. Катон озирал эту сцену с жалостью. Все, что их ждет, – это заслон из ауксилариев, посланный отрезать им путь к отступлению. Даже если кому-то удастся сбежать под прикрытием непогоды, большинство из них будут взяты в плен и обречены на рабство в качестве военных трофеев.

Сразу вслед за тем, как две первые когорты пробрались через брешь и построились, легат отдал приказ наступать, и легионеры по команде своих опционов двинулись вперед. Большие, забрызганные грязью прямоугольные щиты были выставлены на врага, а между ними грозно поблескивали острия коротких мечей. Из-за верхней кромки щитов проглядывали лишь шлемы и глаза легионеров, всходящих по пологому склону навстречу неприятелю. Катон со своими людьми прикрывал открытый фланг построения, движущегося вдоль линии баррикады.

Римлянам противостояла лишь ошалевшая в запале сражения горстка воинов, орудующих своими мечами, топорами и копьями больше из ярости, чем из расчета, но их всех походя порубил и втоптал в грязь движущийся строй легионеров. Каратак по-прежнему оставался в седле впереди своего воинства, взывая к нему остаться, но в итоге и перед ним встал выбор: смерть или плен. Тогда он со взглядом, исполненным муки, повернул коня и стал протискиваться между воинов к центру их скопища.

Темные дождевые тучи всё сгущались, заволакивая собой небо, отчего на горный ландшафт опустились сизые сумерки. Дождь разошелся еще пуще, а завывающий ветер пронизывал до костей. За судьбу римской армии можно было больше не опасаться. Каратак сделал ставку на выверенную тактику, и тем не менее просчитался. Было видно, как вражеское войско впереди будто истаивает, а затем в отдалении наметилось некое движение, и блеск римских шлемов указал, что легионеры, проходя насквозь, либо в обход, прорвались окончательно, так что теперь другой вражеский фланг оказался зажат, словно в железные тиски.

С этой точки возвышенности была видна сердцевина, оставшаяся от войска врага. Неподалеку от баррикады по-прежнему держали строй воины в шлемах и узорчатых плащах, над которыми рьяно развевался на ветру штандарт главного вождя варваров. Это была стража Каратака, общим числом человек триста. Было ясно, что вступать в бой с римлянами этот отряд не собирается. Они начали отходить вверх по склону в сторону лагеря, на ходу оттесняя недостаточно расторопных соплеменников. Сам Каратак ехал посередине вместе с небольшой группой всадников, один из которых и держал поднятый стяг.

Завидев, что главный военачальник отступает, последние из варваров, что еще удерживались у баррикады, примкнули к массовому отступлению. Вскоре между двумя идущими на сближение крыльями римской армии уже никого не было, и Квинтат отдал своим людям приказ разобраться со стражей вражеского военачальника, чтобы, покончив с ней, окончательно закрепить покорение новой провинции.

А когда стража добралась до вершины, Катон увидел, что три всадника варваров, отделившись от построения, галопом поскакали к палаткам посередине становища. Над теми, кто остался, все так же трепетал стяг; более того, они бестрепетно повернулись навстречу римлянам, что стягивались к ним с обеих сторон. Однако Катон сразу же разгадал суть уловки. Те трое всадников, судя по всему, – Каратак и его ближайшие сподвижники, решившие таким образом избежать поражения и продолжить борьбу. Вновь встала дилемма: если пуститься за беглецами в погоню, это будет прямым нарушением приказа прикрывать фланг легата Квинтата. И в очередной раз Катон так же быстро определился с решением:

– Кровавые Вороны, за мной!

Он пришпорил коня, ринувшись вперед, прямо в сердце вражеского стана. Его люди не мешкая поскакали следом, раздавшись по обе стороны от своего префекта. Каратак со своими спутниками, воспользовавшись форой, безусловно доберутся первыми. Помешать этому было нельзя, однако был шанс: то, что варвары там ищут, задержит их настолько, что Катон и его люди еще успеют наверстать упущенное. По плато сновали промокшие фигуры тех, кто пытался спастись бегством. Завидев приближающихся всадников под грозным штандартом Кровавых Воронов, они поворачивали и устремлялись прочь с дороги. Некоторые тяжелораненые или слишком измотанные, чтобы бежать, сбивались и втаптывались в размокшую землю.

Сквозь проливной дождь префект разглядел впереди троих всадников, которые добрались до палаток. Не более чем в двухстах шагах один из них соскочил с седла и скрылся внутри шатра. Катон, подавшись в седле, плашмя ударил скакуна клинком, намереваясь выжать из измученного животного все до остатка. Пена с морды коня, рвущегося к палаткам, отлетала префекту прямо в лицо. А затем он снова увидел того человека, который теперь выводил из палатки небольшую группу женщин и детей. Два других всадника свесились с седел, чтобы помочь им.

– Мирон! – позвал Катон. – Скачи налево, отрежь их!

– Слушаю! – тотчас откликнулся тот, и несколько конников взяли в сторону, чтобы преградить Каратаку путь к бегству.

Катон устремился к палаткам. Всадники озабоченно встрепенулись, увидев, что окружены конными римлянами, готовыми пустить в ход мечи по первому же слову своего командира.

Катон, с вздымающейся грудью, пытался отдышаться. В каких-нибудь двадцати шагах перед собой он узнал Каратака. Рядом, взявшись с ним за руку, стояла дородная темноволосая женщина. Другой рукой она сжимала ладонь мальчика лет десяти.

Позади нее стояли две девочки постарше, испуганными глазами глядя на окружающих их римских кавалеристов. Каратак, выхватив меч, выступил вперед на их защиту. Рядом соскочили с седел двое всадников и с оружием в руках встали подле своего вождя. В чертах всех троих было что-то общее, родственное. «Не иначе как братья», – подумал Катон в тот момент, когда он подвел коня ближе и указал мечом на Каратака:

– Сложи оружие и сдайся!

– Подавись своими словами, римлянин! – прорычал на латыни один из братьев. – И попробуй сам нас разоружить!

Катон ответил строптивым взглядом и, опустив клинок, произнес:

– Бежать вам некуда. Вы сдадитесь в плен или умрете.

– Мы все еще можем сражаться, римлянин! – дерзко вскинув подбородок, сказал Каратак. – Прежде чем вы убьете нас, мы успеем прихватить с собой в загробный мир кое-кого из вас.

– А что станется с ними? – кивнул Катон на женщину и детей.

Свободной рукой Каратак достал из-за пояса кинжал и передал его женщине, обменявшись с ней несколькими короткими фразами.

– Я сказал жене, чтобы она, как только я паду, умертвила моих детей, а затем и себя. Мои дочери не достанутся вам на потребу. А сын мой не будет расти вашим рабом!

Катон резким движением сунул меч в ножны и протянул руку:

– Клянусь всеми богами, которых почитаю, что твоя семья не пострадает. И ты, если сдашься, – тоже.

– А кто ты такой, чтобы сулить это?

– Я твой пленитель. Префект Катон, командир Второй Фракийской алы.

– Префект Катон? – сосредоточенно нахмурился Каратак. – А ведь я тебя, кажется, знаю…

– Конечно. Ведь мы уже встречались прежде. Я – человек слова, а ты – мой пленник. Обещаю, что с твоей головы не упадет и волоса, пока ты не поступишь в заточение при императорском дворце. Клянусь честью.

Каратак смотрел на него в мучительной нерешительности. И тогда Катон, повесив свой щит на седельную луку, соскочил на землю, медленно прошел вперед и остановился от вражеского военачальника на расстоянии меча.

– Благородный воин, – мягко заговорил он, – крови за сегодня пролито уже достаточно. Твое войско постигла неудача, и война твоя против Рима закончена. Тебе лишь остается выбрать для себя и своего семейства жизнь – или же смерть.

Каратак опустил меч и поглядел через плечо на свою жену и детей, после чего, прикрыв глаза, усталым голосом отдал своим братьям какой-то приказ. Они воззрились на него с горьким упреком, но мечей не выпустили, и тогда Каратак, расправив плечи, с твердостью повторил приказ, не сводя глаз с Катона. Свой меч он бросил к ногам префекта. Братья, секунду-другую помедлив, последовали его примеру. После этого один из них уселся на землю и горестно обнял свои колени, а второй остался стоять со скрещенными на груди руками, с вызовом глядя на римлянина. Каратак отвернулся и, обняв жену, упал головою ей на плечо.

Катон с протяжным вздохом облегчения повернулся к своим людям и указал на мечи:

– Заберите это. Остальным образовать вокруг палаток кордон. Врага не подпускать!

Он вновь перевел внимание на своих пленников, оглядывая их со смешанным чувством. Война действительно закончена. Ни к чему больше расходовать жизни, а новая провинция впервые за все время сможет вздохнуть спокойно. При этом было что-то невыразимо тягостное в нависшей вокруг Каратака атмосфере беспросветного отчаяния и безысходности, а также страха, с которым его дети взирали на своих пленителей. Катон склонил голову, впервые ощутив неимоверную усталость, в которую его повергла битва. Поводья коня он привязал к столбу палатки, после чего встал неподалеку от своих пленников, наблюдая, как обреченно разбредаются, бегут под дождем разбитые остатки армии варваров.

– Господин префект!

Катон тут же чутко вскинул голову.

– Что случилось? – подошел он к человеку, который его окликнул.

– Офицеры подходят. Кажется, сам верховный пожаловал.

Сердце Катона тревожно забилось, и он постарался дышать спокойно, велев своим людям расчистить перед верховным дорогу. Через мгновение до слуха донеслось шлепанье копыт по грязи, и под дождем показалась большая кавалькада офицеров, направлявшихся к нему. Золоченые шлемы с намокшими плюмажами и алые военные плащи подтверждали слова конника. Он почувствовал, как холодный ужас сжал его внутренности: сейчас надо будет как-то оправдываться за свои действия. Плато покинул последний из варваров, а на их месте стали появляться небольшие группы легионеров – они прочесывали окрестность, искали среди трупов уцелевших, обшаривали тела на предмет поживы.

Полководец Осторий натянул поводья и шагом подъехал туда, где с растерянным видом стоял Катон.

– Префект Катон? А вы что здесь делаете? Я слышал, вы оставили свой пост. Вам должно быть известно: перед лицом врага за это полагается высшая мера. Что всё это значит?

Катон решил, что разъяснение всех подробностей займет слишком много времени. Это можно и отложить. Вместо этого он отступил на шаг, указывая на группу пленников, понуро сидящую под дождем:

– Господин, имею честь представить вам вождя Каратака, его семью и двух братьев.

При виде врага, доставившего ему столько бед и невзгод за долгие годы его полководческой деятельности, у верховного отвисла челюсть. Сглотнув, он повел глазами на Катона.

– Это… Каратак? – переспросил он с некоторым недоумением. Губы Остория растянулись в тонкой улыбке, в которой сквозило неимоверное облегчение. – О боги. Это же означает, что все кончено… Наконец-то все завершилось.