Глава 5
Картина апокалипсиса
Теперь я знаю, почему во многих приенисейских деревнях можно было попробовать на вкус редкостное кулинарное извращение – жареные котлетки из осетровой икры. Едал, и не раз, жуткое блюдо… Мы готовы зайти ещё дальше и начать производить рыбное повидло. Настолько она, рыба эта проклятая, всем надоела. До смерти. Солёная и жареная, копчёная и вяленая. Уха, запеченная в тесте и на соли. Даже заливное.
Мяса нет. Только яйца, что очень хорошо, спасают. Пару раз Игорю удалось подстрелить утку.
– Вы ребятки молодые и потому знать этого не можете, а вот я помню, верные люди рассказывали о том. – Геннадий Фёдорович ловко перекинул ноги.
Йог, да и только, ему в цирке можно выступать. Мало того, что закинул ступню на колено, ещё и другое колено локтем вниз отжимает.
– В семидесятые года прошлого века краевые врачи начали фиксировать резкий рост раковых заболеваний. Да не у простого народа, как мы с вами, а у самых что ни на есть верхов наших. У высших партийных и хозяйственных чиновников Красноярского края, что недопустимо и похоже на диверсию. Начали разбираться, что к чему и как это вышло, и вот что выяснилось!
Старик выдержал эффектную паузу и продолжил:
– Оказалось, всё дело в наших осетрах! Тогда советская власть уже начала прижимать добычу ценной рыбы и штрафовать местных. Осетровые из магазинов исчезли, так же, как чёрная икра. Но не для краевых вождей! Те, выпустив законы, спокойненько продолжали баловаться копчёной осетринкой на завтрак. А у нас же тут Железногорск под боком! Закрытый город, урановые рудники… Слышали?
Мы с Игорем синхронно кивнули. Парень готовился, изучал новые края, а я на Енисее в своё время достаточно поработал.
– Вот… Что тут скажешь… И придумали же когда-то плановики почти напротив этих рудников пионерский лагерь построить, «Таёжный»! Принадлежал он Норильскому горно-металлургическому комбинату… Ну, ладно, пусть это останется на совести ушедших. Видать, какое-то время предприятие в Железногорске преступно сбрасывало отработанную породу прямо в Енисей, кто в те времена думал о какой-то там экологии! Происходило радиоактивное заражение реки. Небольшое, однако ил впитывал всю эту гадость, в нём всегда аккумулируется грязное. А осётр, он ведь, что твоя свинья, идёт по дну и роет тупым рылом донный ил, кормится. Вся радиоактивная гадость попадала в рыбу, а оттуда – на стол чиновникам. Вот вам и рак. Что хочу сказать – бог не фраер, всех по ранжиру расставит и положенное вручит, не отвертишься. Догонит и добавит.
Мы заняли скамеечку без спинки, сделанную из двух широких серых досок. Добрые люди врыли её возле берегового обрыва для вечерних посиделок и романтических наблюдений за проплывающими судами, тут и беседовали. Поначалу с нами была собака, но дед отправил её домой, на хозяйство, пусть женщин охраняет.
Знаменитый поселковый пёс по кличке Тунгус вернулся из дремучей тайги к людям, не выдержал тягот и лишений. Буднично так пришёл, без лишнего лая, в первые часы он вообще вёл себя, как провинившийся школьник. Явился один, без стаи, потрёпанный и голодный. Настоящий волкодав, лохматый, лобастый, с огромной чёрной мордой. Жаль, что псина не может рассказать о своих необычайных приключениях, интересно было бы послушать. Самоедской породы зверь. У меня радиопозывной «Самоед», поэтому я и умилился особо.
Когда он вошёл во двор, то первым делом увидел кота. И началось интересное.
Вопреки ожиданиям, Баркас, как, впрочем, и пёс, повёл себя нестандартно – просто уселся! Без шипения и угрожающих поз. Огромная собака медленно подошла ближе к полосатому и, тихо поскуливая, упала на бок, а потом и на спину. Котяра спокойно обнюхал собачью морду, осторожно тронул мягкой лапой мокрый чёрный нос, облизал – Тунгус радостно взбил хвостом траву. А ведь наш Баркас при малейшем звуке, вызванном движением любого живого существа, за исключением чаек, крачек и забавных полярных кукш, выступал вперёд в самой угрожающей позе и с тихой злостью шипел в сторону источника, даже подвывал, предупреждая об опасности, – чрезвычайно ценное качество. За что его и любим.
Может, они и раньше корешились?
В этом апокалипсисе даже антагонисты друг по другу соскучились…
Голодный он был, ужас. Кряхтя и комментируя эпическую встречу на ходу, Геннадий Фёдорович встал и вскоре принёс из сарая трёх свежевыловленных щук. С рекордной быстротой сожрав предложенную рыбу, пёс решил, что в коллектив вписался удачно, и тут же приступил к охране владений новой стаи.
Классный собак. Сразу спокойней стало, такой медведя отвлечь может, а то и замотать его, покусывая за мохнатую задницу, до полной усталости косолапого.
– Вообще-то мне рассказывали эту историю про канцерогены… Легенда мутная, – сказал я, дослушав до конца.
– Что знаю, о том и поведал, – ответил дед без споров.
Сегодня в общине настоящий выходной день, без дураков. Заранее определили, что ничего делать не будем, даже без готовки обойдёмся, кто захочет, тот сам найдёт, чем можно перекусить, нет проблем. Настало время выспаться, поваляться, побездельничать.
И поболтать на вольные темы. Чем и занимаемся.
На реке по-прежнему ни души, прошла ещё одна неделя сферической пустоты. Такое впечатление, что, кроме нас, на Земле не осталось ни одной живой души. Из радиостанций ловится только единственная китайская, информативно, да? Но нервные эмоции ведущего, говорящего на непонятном языке, указывали: у южного соседа тоже полный швах.
Нет и оперативного радиообмена.
Можно впадать в отчаяние, но и это надоело.
Всё время неспешного разговора я периодически поглядывал в бинокль на противоположный берег реки. По привычке. Абсолютно дикий край, почему-то на этом участке реки правобережье не заселено. Слева и справа в низинках, где изобилие влаги, колышется тяжёлый полог высокого лиственного леса. Прямо напротив, на отвесной скале со множеством трещин, вода не задерживается, и поэтому на камне прижились лишь сосны – совсем как в средней части страны, где они часто растут на маловодных песках, эти хвойные деревья легче переносят сухой грунт.
Затерянный мир, только динозавров не хватает.
Вот же он, совсем рядом, этот легендарный край бескрайней тайги, который так любят заезжие телевизионщики, где, во имя науки и интересов будущих поколений, люди пытались сохранить в нетронутом виде роскошную природу Сибири. Запрещали своим же столь важные для жизни в тайге промыслы и вырубки, штрафовали и сажали без жалости. Обижали местных жителей, просто не понимающих, чем им кормиться, если не промыслами, как семью содержать? Проходящие мимо пароходы вскоре перестали покупать у них свежую осетрину и чёрную икру, капитаны с деревенскими рыбаками больше не связывались, боялись подставы и наказания. Все злились.
А из властных кабинетов долбили в мозги: чем разумней и рациональней мы будем использовать таёжные богатства, мол, тем строже надо беречь эту заповедную девственную глушь. Приезжали журналисты, в том числе и иностранные, снимали красивые фильмы… Потом монтировали с озвучкой, дескать, пути правильного, естественного развития общества можно познать исключительно здесь, в ограждении от всяких вмешательств человека неразумного.
Деревни тем временем пустели. Люди спивались.
Мы не строили новые дороги и линии ЛЭП, не развивали инфраструктуру Сибири вообще. Иногда, действительно, из соображений разумности, а чаще – из желания оправдать собственную лень и беспомощность. Фёдорович как-то грустно сказал, что у него лично, да и у многих других, создалось впечатление, что дикая природа Сибири таким образом сберегается не для русского человека, которого постепенно на берегах Енисея становится всё меньше и меньше, а для Запада. Сдадут им эту красоту, так или иначе…
Я согласен, беречь надо. Только заповедность сибирская – это тебе не музей какой-нибудь под открытым небом, где оберегается исключительно древность и дикость. Тайга вокруг великой реки полна жизни, и защищать нужно именно эту жизненность, и защищать так, чтобы она плодилась и множилась. Действительно, по идее, звери, птицы и рыбы под защитой сурового, но мудрого закона должны размножаться, а потом и расселяться за пределы заповедных мест, постепенно обогащая соседние угодья.
А человек, издревле живущий на этих землях, что, не должен?
Простите, а кто тогда следить за всем будет, кто сможет поддерживать баланс? Енисейский крестьянин, живущий с природой в обнимку, – лучший егерь, он никому не подчиняется, ни министру, ни губернатору.
Пришлые инспектора с функцией не справились. Коррупция сгубила благие намерения. Всё растаскивали с их помощью новоявленные торгаши необработанным деревом и добытчики золота, всего ценного зверя вышибали те, кто мог себе позволить нанять вертолёт или купить комфортный высокоскоростной катер. Левые и правые артели плодились и размножались, а не местные, как должно бы, если по уму. Вырубив незаконно ценный лес, предприимчивая сволочь безжалостно поджигала участок, желая скрыть следы преступления в свирепом пламени, огромные территории края каждое лето заволакивало дымом таёжных пожарищ.
И последить за криминалом, жирующим от бесконтрольности, некому, – нормальные люди, знающие и работящие, отчаявшись выжить в условиях тотального запрета на промыслы, всё чаще и чаще уезжали в города. А что им прикажете здесь делать, если нельзя получить нормальные угодья? Медитировать на сосны, как я сейчас?
Человек, исконно живущий в тайге, не менее ценен, чем дикий зверь, вот что я думаю, а значит, для защитников природы он должен быть таким же объектом охраны, как фауна. Только местный житель, кровно заинтересованный в сохранении среды обитания, при грамотной организации дела предстаёт источником увеличения природных сокровищ.
Кстати, коренным малочисленным народам Севера рыбу ловить не возбраняется.
Скажите, чем хуже енисейский старожилец, предки которого зачастую приходили на эти земли раньше, чем самоеды или тунгусы?
А теперь всё изменилось кардинально. Природа в нас больше не нуждается. В принципе. Мистика или наказанье нам, неразумным?
* * *
Мы подводили некие итоги.
Обсуждение проходило спокойно, в строгих рамках имеющихся фактов, которых, надо признать, очень мало. Много косвенных, ещё больше фантазий. Дело, хоть и туго, но двигалось. Предварительно мы по всем вопросам насобачились до одури, так что у каждого было время на обдумывание. Итоги фиксировали в уме, без писанины, определяя устные договорённости как некую данность, базу, точку опоры и отсчёта. Это было необходимо сделать. Для правильного понимания того, что произошло. Для прогнозов и решений.
Итак, о тех, кто выжил в кошмаре.
Нами определены четыре бесспорные категории.
Первая: те, кто заразился вирусом Робба, как все прочие, но, на своё счастье, сумел перебороть страшную болезнь. «Переболевшие». В нашей общине эту категорию представляем мы с Дашей Закревской. Она, кстати, уже полностью восстановилась и впахивает наравне со всеми. Кроме хозяйственной обыденки на ней птичник, который перетащен в усадьбу. Гусей в нём уже не было, всех попёр проклятый синяк, а вот пяти курицам и петуху теперь приходится прозябать в условиях резервации, за двор ни лапой.
Как выяснилось, болезнь у нас протекала с разной степенью тяжести. Меня корчило так, что и врагу не пожелаешь, девчонке, по её же собственным словам, было чуть полегче. После недолгих споров пришли к выводу, что таковых счастливчиков набирается один процент. Невозможно понять, в чём причина такого везения и что именно нам помогло, нужны нормальные исследования.
Вторая категория: те, кто не заболел вообще либо, по непонятным причинам, сумел побороть вирус, что называется, в зародыше, на самой первой стадии заражения. В общине постапокалиптического Разбойного таковых героев аж четверо: супруги Петляковы, Екатерина Глебова, Игорь Потупчик да акушерка фельдшерского пункта. И опять, не на таёжном берегу сидя нужно искать причины такого везения, так уж сладилось, и хорошо. Процент такой же, единичка.
Теперь – почему не заразились? Ну, тут версии могут быть самые разные.
Поначалу выражающие мнение о том, что панацеей стал вирус банального гриппа, захвативший тела раньше Робба, передумали, довод ныне отринут, теперь у Петляковых новая фишка. Они считают, что всё дело в рыжиковом масле! Действительно, супруги трескают его давно и много, запасы очень хорошие. Масло им присылали родственники из Уяра. Вкусная, между прочим, штукенция, особенно с отварной картошкой. Как всегда, наша медичка всю эту фантастику никак не комментирует, держит марку ответственного работника.
Я такие речи серьёзно воспринимать не могу, не верю в панацеи.
Замечу: выжившие люди из обеих категорий, с огромной долей вероятности, по сей день являются носителями вируса. Суммарно они составят всего два процента от общего числа населения планеты.
Вдумайтесь: два процента!
Наверняка есть и третья категория выживших: те, кто ещё не заразился. Не подхватил заразу, уберёгся до поры. Сомнительное везение…
Однако об этом феномене стоит рассказать подробней.
Такая возможность – не заразиться – осталась, например, у отдельно стоящих воинских частей, если командиры изначально повели себя правильно. Не факт, что они обрадуются встрече, когда мы появимся в поле зрения. Кто знает, что за инструкции даны гарнизонам РЛС и ракетных шахт…
Хорошие шансы есть у малых промышленных агломераций: таёжных приисков и нефтегазовых месторождений, где имеется тяжёлая техника, транспорт, большой запас топлива и продуктов питания.
Сюда же включим вахтовые посёлки в далёкой тундре и экипажи морских судов.
Если крупная промышленная агломерация стоит на большом удалении от остальной цивилизации, то шансы, пусть и призрачные, есть и у неё. В северном Норильске, например, легко блокировать транспортное сообщение, закрыв два аэропорта, автомобильную и железную дороги, ведущие в Дудинку, и выставив пост на реке Пясина. Однако опасность заражения будет сохраняться, ведь в любое время в город может заявиться турист, промысловик, честный охотник и ярый браконьер, наркокурьер, перевозящий смертоносную химию, либо криминалитет, левыми путями переправляющий на материк шлам, содержащий драгоценные металлы. Кого ещё может занести бесконтрольно? Владельцев квадроциклов, вернувшихся домой после дальних рейсов по тундре. Изобретателей-самодельщиков со своими забавными машинами на пневматиках низкого давления. Или счастливых обладателей современных «трэколов».
Любители сплава на катамаранах в последние годы сменялись группами новомодных каякеров, желающих оседлать множественные водопады плато, а эти ребята предпочитают облегчить доступ к дорогой забаве наймом дорогого же вертолета, отказываясь делать утомительные «пешки». Кто знает, с кем они контактировали за пределами промышленного района… Ведь сам город не опутан рядами колючей проволоки, такого не было даже во времена Норильлага.
Никто из нас не бывал в Железногорске, и мы не знаем, каковы реальные возможности этого городка для надёжной герметизации.
Отчасти помогут широта, морозы, долгая полярная зима. Расстояния, в конце концов. Ведь, к примеру, птичий грипп так и не добрался на Таймыр, заболевшая птица просто умирала в пути, а на упавших тушках вирус выстуживали лютые морозы. Могут переносчиками Робба выступать птицы и звери? Да хрен его знает. В любом случае шансы остаться в стороне у крупных населённых пунктов будут стремиться к нулю.
Незаразившихся можно поискать на полярных станциях, где человек в отрыве и так долго не протянет без снабжения, в дальних таёжных скитах, в избушках отшельников, на промысловых точках. Много удивительного и редкого можно встретить в тайге и тундре, но наибольшая редкость – это сам человек. И весьма странный. В последнее время участились экспедиции групп новоявленных сектантов, по образу жизни больше похожих на позабытые нынешними поколениями коммуны хиппи. Правда, несмотря на декларации независимости далеко от городов всякие современные эзотерики и мутные духоборцы никогда не забирались.
Добровольных отшельников условно можно разделить на две группы – состоятельные и состоявшиеся. Серьезные охотники, настоящие промысловики со снегоходами, всегда базировались основательно, а их угодья известны и помечены на картах. Это состоятельные люди, ушедшие в отрыв ради бизнеса, для прибыли. У них имеется серьезный, часто рубленый дом, огороженный участок с малинниками и тепличками, погреба, складские и подсобные сооружения. Пяток мохнатых собак, пара снегоходов. Для ловли рыбы, основы материального благополучия семьи, имеются две моторные лодки. В общем, живут такие люди достойно и благополучно, по сути – полноценной жизнью, пусть даже и в удалении от привычных благ цивилизации.
Состоявшиеся, по воле кислых жизненных обстоятельств, отшельники мотивировали отрыв по-разному, часто – несправедливостью людской, иногда – протестом. Давным-давно, рассказывали мне мужики, такой отшельник жил неподалеку от трассы старой узкоколейной дороги Норильск – Дудинка, на островке озера Дуромой. После войны попал в Норильск, сидел в одиночной камере… После освобождения он, похоже, завязал с верой в общество справедливости и, став отшельником, ушел от людей к чёрту на кулички. Запасы мог пополнять только зимой, ибо через островок шел зимник на посёлок Волочанка. Одинокий человек менял рыбу на спички, соль, патроны и муку. Когда получило развитие вертолетное сообщение, он остался совсем один… Однажды кочующие мимо аборигены услышали собачий вой. Ошалевшая псина привела их к избе, где лежал умерший от одиночества человек. Труп отвезли в Дудинку и похоронили на местном кладбище. Никаких документов у отшельника не было. Верная собака умерла на его могиле.
В эту же подкатегорию можно добавить беглых зэков и скрывающихся от правосудия. Чаще всего это не маньяки лютые, а обыкновенные алиментщики.
Разница между двумя типами отшельников огромная.
Первый тип притягателен, как классический герой Джека Лондона – такое вот напоминание о древних первопроходцах, освоителях Сибири и Севера, прообраз сибирских и заполярных хуторян, затундренных крестьян и обособившихся казаков, чьи полуистлевшие избы в избытке обнаруживал по берегам северных рек Николай Урванцев. Опора державы, прогрессоры и пограничники – именно эти люди двигали заполярный фронтир в глубь белых или серых пятен.
Второй тип никакого прогрессорства не несёт, категорически – эти люди банально сбежали от людей же, не имея сил или умения жить коммунально, и вообще полноценно коммутировать с себе подобными. Одной причины тут, как правило, не бывает, они следуют друг за другом. Если вначале человеком может двигать благой романтический поиск и некие убеждения, то позже неизбежная накипь деградирующего одиночки делает возвращение в цивилизацию просто невозможным. У всех у них нет жен или друзей, их никто не ждёт в мрачной избёнке, их дети не собирают ягоду окрест и не учатся удачливой рыбалке – деток тоже нет… Эти люди уходили от пороков – алкоголя и клептомании, но постепенно приходили к примитивному дикарству. Есть среди них экзистенциальные религиозные чудаки. Потом и у таких мотивы меняются. Пара-тройка лет, и всё, сливай воду… Жизнь бобылем постепенно входит в привычку, порождая звериную скрытность, отверженность и ожесточение.
В подкатегорию состоявшихся по воле судьбы отшельников входит ещё одна группа.
Это бывшие городские бичи. Социальное явление было хорошо известно ещё в советские времена: именно таких людей советские начальники выше среднего звена, эти несостоявшиеся красные баре из рабфаков, привлекали для охраны и обслуживания своих частных загородных угодий, фальшиво называемых «турбазами», комплексов, построенных хозспособом, – домов отдыха для избранных. В штат предприятия-владельца их брали «подснежниками», то есть липовыми слесарями, плотниками и хозрабочими. Практика эта, более похожая на рабовладельческую и уж всегда – батраческую, продолжилась и в новейшее время. Количество частных охотничьих и рыболовных угодий, в том числе и коммерческих, постоянно росло. У каждого из хозяев, увлеченных идеями экологического отдыха, рыбалкой и охотой, давно сложился и полностью отработанный собственный подход и метод к организации удалённого хозяйства. Тут стоит отметить, что все они, хозяйства эти, весьма схожи и разнообразием не отличаются.
Собственная база, стоящая на выверенном месте, архитектурно, как правило, близка к примитивным тундровым балкам. Несмотря на достаточно высокий социальный статус таких устойчивых «групп отдыха», созданные ими междусобойные мини-турбазы выглядят, в подавляющем большинстве, непрезентабельно и уж чего-чего, а культурного интереса они точно не представляют… Отдыхающий контингент не склонен менять место постоянной расслабухи, практически не нуждается в каком-либо дополнительном сервисе, имеет десятилетиями сформировавшийся взгляд на подобный отдых. У него нет тяги к туризму, особо к его экстремальным видам, не занимается этнографическими исследованиями, не склонен к пешим маршрутам. Красота пейзажа отодвинута на третий план, уступая место фактору обилия дичи и относительной транспортной доступности. Большое значение имеет и фактор наследования территории, преемственности такой точки. Высока роль административного ресурса при решении проблем.
С постепенным увеличением количества частных гусеничных вездеходов и мощной снегоходной техники, колёсных машин типа «трэкол», возрастает количество диких путешествующих, людей самых разных слоев и интересов. Это обостряет необходимость охраны и круглогодичного надзора за состоянием охотничьих баз, как гарантии постоянной же их готовности к приёму нужных людей. А кто будет охранять да присматривать? Хозяину точки достаточно просто найти специфического, скажем так, человека: одинокого мужчину средних лет, привыкшего годами жить без женщины, друга и собеседника. Выгодно это и контрагенту. Многие из них не имеют паспортов, а за некоторыми тянется старый криминальный след, тяжкий грех либо какой-то социальный порок. Нанятый отшельник, пять раз в год видящий своего благодетеля, искренне радуется такому положению дел – его снабжают, ему есть где поспать, что поесть и чем заняться. Качественный приют и дело, которое ты знаешь, – проживание в одиночку среди тундры, красота ведь! Что бывает с таким «специалистом» и как он себя поведёт, если привередливый владелец выгонит его взашей за пределы ухоженной гасиенды – обустроенной группы балков, можно только догадываться…
Лично я убежден, что человек, какой бы геройский профиль лица он ни имел, десять лет проживший в тундре волком-одиночкой и не желающий вернуться к людям, не имея никаких настоящих препятствий, нормальным быть не может. Это лишь моя частная точка зрения, и она никак не должна помешать тем, кто охотно видит в таких отшельниках истинных романтиков «чиста поля».
Они выжили после апокалипсиса, ведь хозяева в урочный час не явились. Некому было занести вирус. Пока.
Материальные следы пребывания вынужденно состоявшихся отшельников можно обнаружить в самых диковинных местах. Не стоит думать, что, например, плато Путораны похоже на здоровенный каменный стол, описанный Конан Дойлем в его «Затерянном мире». Это вам не плато Мату-Гросу, здесь действительно есть места, где можно затаиться на долгие годы, никакой профессор Челленджер не доберётся… Озера и предгорья способны прокормить опытного человека в любое время года, именно озера отшельники и ценили больше всего. Зачастую изгои забираются туда, куда никакой нормальный промысловик или рыбак не пойдет. Тем не менее число таких людей внушительно. Я думаю, что их сотни по всему Таймыру. И это тоже население. Пусть и принадлежит оно не Государству, а Территории.
А сколько же их в бескрайней тайге!
Староверы, кстати! Они никогда не селились в Разбойном, предпочитая жить в отдельной деревеньке, куда чужим вход фактически заказан. И сюда они заявились лишь тогда, когда на юг ушёл последний пароход с беженцами. С Петляковыми не контактировали, загнав их в избу, наверное, боялись заразиться.
Бесполезно прикидывать численность ещё не заразившихся, нет данных. Да и динамика изменения численности может быть непредсказуемой. Вчера ещё полный посёлок в одночасье может стать коллективным кладбищем…
Самое неприятное – синяки.
В Разбойном обнаружилось двое сумасшедших: несчастная медичка и хозяин криминальной артели. На всякий случай принимаем их общую численность равной количеству оставшихся нормальными людьми – два процента от выживших.
Синяки, бесспорно, очень опасны при контакте, особенно неожиданном, и вполне могут весьма быстро ещё более сократить число выживших счастливчиков, особенно на самом первом этапе, когда люди ещё не готовы к такой встрече, а предупредить и посоветовать некому. Это мне повезло, что Петляковы рядом были. Тем не менее синяки – фактор существенный, хотя и не ключевой, так пока представляется… Здесь мы благодаря любителю сериалов Петлякову опять вспомнили о клятых фантастических зомбаках – вот были бы расклады, не приведи господи! Хорошо, что это просто фантастика. Потому что пропорция в зомбическом варианте была бы совсем иной, самой кислой. На одного выжившего нормального человека приходилось бы по сотне кровожадных зомбаков.
В случае с синяками пропорция – один к одному. Из ста процентов выжил всего один, но при этом люди как бы не расчеловечились окончательно, превратившись в агрессивных безумцев… Страшный и реально опасный противник. Обращённым в синяки неоткуда пополнить свои ряды, разве что откупорятся те, кто ещё не заболел, вот там прорыв возможен. С течением времени количество синяков будет неуклонно уменьшаться, туповаты они, легко нарываются на неприятности самого разного характера. Даже утопиться могут по дури, что мы с дедом не так давно и наблюдали.
Правда, нам неизвестно, заразны они или нет. Вдруг после укуса синяком ты и сам станешь безумцем? Нет данных. Для получения сведений необходимы внешние контакты, а мы сидим на месте, проедаем остатки награбленного в брошенном посёлке.
Между прочим, уровень агрессии у синяков таков, что даже в случае их способности распространять энергию безумства они, скорее всего, просто убьют свою жертву, не дожидаясь её перевоплощения.
Подсчёт окончен, других живых для этой планеты у нас нет.
Теперь о материальном воплощении цивилизации: о населённых пунктах, городах, посёлках и деревнях. Как там дело обстоит, стираются ли грани? Как в них чувствуют себя выжившие и куда стоит бежать человеку после апокалипсиса, что выбрать для проживания? Интереснейший вопрос.
Вопреки широко распространённому мнению, степень автономности таёжных поселений сильно преувеличена, в том числе и с помощью масс-медиа. Ставший в своё время знаменитым кинофильм про посёлок Бахта показывал уникальную способность местных жить в отрыве от цивилизации, что во многом является правдой. Однако полной автономности в подобных поселениях нет, да и быть не может. Её не было даже в далёком восемнадцатом веке – всем аборигенам необходима торговля, обменные операции, контакт с внешним миром, не прожить без этого. Любой енисейский посёлок связан с большой землей почтовой связью. Почта – наше всё!
Даша Закревская рассказывала, что интенсивный рост города Красноярска начался с постройкой Московской почтовой дороги (в настоящее время это федеральная трасса M53) в 1735–1741 годах, которая соединила соседние города Ачинск и Канск с Красноярском и остальной частью России. К концу XVIII века в Туруханском крае проживали почти пять тысяч жителей, в том числе восемьсот русских мужчин – учитывали только их… И хотя количество коренных, то есть круглогодичных зимовий и станков достигло наибольшего числа, многие из них вскоре стали нежилыми, их покинули более двухсот промысловиков, самых активных людей территории.
Такое состояние Туруханского округа встревожило царское правительство, было принято решение о заселении округа южнее Туруханска. Триста шестьдесят человек получили разрешение поселиться в станках и зимовьях, лежащих по самому северному почтовому тракту – между Енисеем и Леной. В 1812 году на двух судах и двух барках были доставлены новые поселенцы. В намеченных пунктах оставляли по три-четыре семьи, снабжая их необходимыми домашними орудиями и хлебом. Кроме того, каждой семье безвозмездно давалась корова и лошадь. В дальнейшем жизнедеятельность обеспечивалась регулярной почтовой связью.
Взаимодействие северных и южных районов края было всегда. Торговля смогла подстегнуть развитие территорий и обеспечить необходимое качество жизни.
До прихода русских на сибирский Север местному населению просто незачем было заниматься промыслом пушнины, кроме как для удовлетворения собственных нужд, ведь ни нормальной торговли, ни пушного рынка в Сибири фактически не существовало.
Более того, шкуры просто не на что было менять, ведь деньги аборигену не нужны, если нет магазинов, а предметами быта он вполне мог обеспечивать себя самостоятельно. И лишь русские промысловики смогли предложить ему то, от чего туземец не мог отказаться – порох, соль, муку, качественную сталь для орудий, металлическую посуду – котлы для варки и чайники – и защиту от воинственных соседей. Поэтому местные племена продвинулись на Север лишь после возникновения обоюдного торгового интереса, одновременно с приходом русских.
Это был взаимовыгодный симбиоз. До этого момента столь суровая среда обитания интереса ни для кого не представляла. При ничтожной численности населения места хватало для всех и южней Полярного круга – людям делать было нечего на Севере… Но вот появился спрос! Имея систему жизнеобеспечения северного типа, то есть отгонное оленеводство, самоеды могли кочевать по стылым тундрам и добывать пушнину, сбывая её русским в крошечных промысловых зимовьях, стоящих по берегам рек.
Дело пошло. Казне была нужна мягкая рухлядь, то есть ценный мех, аборигенам – включённое в систему жизни материальное обеспечение.
А что будет происходить в нынешних условиях?
Где отчаявшимся людям взять медикаменты и капканы, соль, сахар, чай, спички, крупы, муку и прочее столь необходимое?
Ранее, раз в неделю, в каждый посёлок прилетал почтовый вертолёт или самолёт «Ан-3», уж где какая полоса имелась… Курсировали специальные санрейсы, заказные, готовые оперативно вывезти заболевшего в краевую больницу. Для заброски в поселения всего необходимого круглогодично использовалась любая возможность и повод. Летит избирательная комиссия? Везут нужное. Комиссия с проверками? Берите попутный груз. Начальство с визитом? Тоже не пустые идут.
Я и сам участвовал в таких мероприятиях, сопровождал представителей избиркома в поездках на дальние заставы и полярные станции на островах – борт «вертушки» забивался картонными коробками под крышу салона.
Ну а теперь представьте, что санитарных рейсов больше не будет, спасительная вертушка никогда не прилетит за пострадавшим, соответственно, ничего и не забросит. Какая там почта, подумайте, отныне даже патроны взять негде! А топливо?
Как быть, оставаться на месте или уезжать? Конечно, какое-то время можно протянуть на старых запасах, особенно в том случае, если посёлок богат, имеет какое-то производство или лесосеку поблизости. Аварийно брошенный прииск тоже подойдёт, там топлива много.
Но как быть с медициной, образованием, социальной помощью? Ладно, чёрт с ней, школой и почтой! А что прикажете делать с переломом и аппендицитом?
Одним словом, чтобы прожить автономно и достаточно комфортно в удалённом посёлке, особенно долгими сибирскими зимами, нужно иметь огромную уверенность в себе, если хотите, некую идеологию с опорой исключительно на собственные силы. В этой роли мы не смогли представить никого, кроме небольшого количества ещё не избалованных постоянной опекой коренных малочисленных народов Севера и чрезвычайно религиозных староверов с огромной практикой автономного или полуавтономного проживания. Эти уж точно останутся здесь, на родине, никуда не поедут. Они и в старые добрые времена не очень-то контактировали с чужаками…
Как стоит поступить жителю посёлка или деревни? Сообщества всезнаек-выживальщиков давно выработали свой взгляд на вещи, распространив убеждение в сети и печатно, зафиксировав нехитрый постулат: «Из города валить надо! И как можно быстрее! А лучше озаботиться заранее и купить себе пресловутый домик в деревне, где есть погреба со всеми необходимыми запасами и снаряжением». Тысячу раз смоделированные опасности и тяготы постапокалиптического мегаполиса описаны ими красочно и образно, нет нужды сейчас их перечислять.
Однако что подумает человек, живущий в глухой деревушке не в мечтаниях или страхах, а реально и всю жизнь? Он-то знает все трудности быта, представляет себе степень зависимости от внешних контактов. У него есть семья, маленькие дети.
Плюнет он на город, останется жить тут или уедет?
Что же, давайте попробуем представить картинку городскую.
На первый взгляд, выжить в городе в условиях падения цивилизации (нет электричества, следовательно, ничего нет) крайне проблематично, особенно в осенне-зимний период. Вроде бы, это должно быть вполне очевидно даже тем людям, кто к работе городских служб не имеет никакого отношения. Любой город, в котором живет более пятидесяти тысяч человек, – это уже плотная застройка. Аварийные запасы угля и солярки на ТЭЦ и в котельных не вечны, да и есть они далеко не везде. Как только исчезнет электричество, начнется такое кино ужасов, что все режиссеры и сценаристы, творящие в жанре «жизнь после апокалипсиса», синхронно утрутся сопливыми платочками…
Готовить пищу и кипятить воду придется на кострах во дворе – подкачивающие насосы тоже оснащены электродвигателями. Питьевую воду, как правило, в городе взять неоткуда, только из водопровода. И то зачастую питьевой она считается чисто номинально. Утилизировать отходы иначе как с помощью сложной канализационной системы и работающих очистных сооружений невозможно. Жарким летом эта проблема встанет особенно остро. В итоге, в случае прихода Большого Полярного Лиса любой крупный город становится опасным и крайне негостеприимным местом. Находиться в котором больше пары дней глупо, а жить постоянно – безумие.
Трупы!
Вы только представьте себе город-миллионник, в котором выжило всего четыре процента населения, из них половина – зловещие синяки! Представьте себе территорию, буквально усеянную мёртвыми телами, лежащими повсюду более-менее равномерно, причём не только в квартирах, но и на улицах. Вирусную катастрофу неизбежно будут сопровождать техногенные аварии, взрывы и затопления, обрушения и пожары. Нельзя не брать в расчёт утечки аммиака и других ядовитых веществ, в том числе с фармацевтических и химических предприятий, нефтеперерабатывающих заводов. Найдутся придурки, пожелавшие залезть туда, куда не просят, и нажать там ненужную кнопку.
Через незакрытые или выбитые взрывами окна в квартиры неизбежно начнёт проникать дождевая вода, адская смесь, по сути – биологическое оружие, станет просачиваться через перекрытия, попадать на рельеф, а оттуда в ливневую канализацию, которая вскоре забьётся намертво – некому чистить.
Остановившиеся промышленные и бытовые холодильники добавят к происходящему мертвенных красок, санитарная обстановка будет чудовищная.
В конечном итоге, продукты разложения неизбежно попадут в Енисей, и великой реке многие десятки, если не сотни километров придётся бороться с трупным ядом, в огромном количестве попавшим в реку, утилизировать и обеззараживать…
Да, в черте города питьевую воду уж точно будет взять неоткуда.
Есть, правда, огромные оптовые склады и базы. С учётом резкого сокращения потребителей, консервированных тем или иным образом либо сублимированных продуктов и напитков оставшимся в живых хватит надолго. Должно хватить, в теории… На деле всё может быть гораздо сложнее. Осаживая Игорёню в его мечтаниях по захвату воинских складов, я, тем не менее, должен признать, что наиболее сладкие объекты быстро станут исключительным достоянием удачно собравшихся групп под руководством решительных людей. Много ли нужно для защиты огромного склада в таких условиях? Ничуть. Хватит даже пятерых человек с огнестрельным оружием и с прикормленными собаками. Поскольку желающих проникнуть внутрь охраняемого объекта много не будет, можно считать, что откровенных дураков просто нет, они, скорее всего, уже умерли. Так что выжившие начнут брать под контроль лишь то, что им по силам, в каждом конкретном случае будут свои ништяки.
По идее, запасов хватить должно всем, если их распределять централизованно по разнарядке. Теоретически, с большой натяжкой, можно допустить, что некие центры управления всё-таки уже созданы. Однако так называемый скоропорт – мясные, рыбные и молочные продукты – быстро станут смертельно опасным ядом, начнут гнить овощи и фрукты, вот вам и ещё одна добавочка к фатальному загрязнению среды.
Стаи одичавших собак и кошек плюс городские крысы, казалось бы, станут первичными санитарами мёртвого мегаполиса, однако они же явятся и разносчиками новой заразы, типа какой-нибудь холеры.
Одним словом, в городе делать, вроде бы, действительно нечего.
Но ведь народ валом повалил в Красноярск, в чём тут дело?
А всё дело в том, что относительно свежий опыт наших соседей-украинцев наглядно показал, что устойчивость городской инфраструктуры, даже в условиях страшного кризиса, на самом деле оказывается чрезвычайно высока, по крайней мере, до начала отопительного сезона, который ещё далеко, на дворе начало лета. В настолько ранней стадии полное обрушение цивилизации произойти не может.
Есть крайний, но до определенного порога терпимый дефицит человеческих ресурсов. Совершенно ясно, что на момент эвакуации масштаб и последствия эпидемии ещё не были настолько очевидны, а буквально на несколько дней позже уже и эвакуировать было бы некуда и некому.
Свою роль сыграла инерция мышления, а еще – житейская мудрость.
Человеку сложно представить, что отныне везде творится одно и то же. Быть такого не может! Не должно! Где-то же есть центральная власть, работают хвалёные штабы МЧС, принимаются необходимые меры! В стране существуют профильные научно-исследовательские институты и лаборатории, занимающиеся изучением подобных болезней и борьбой с ними. Специалисты должны были принять меры, и уж, во всяком случае, обязательно спастись сами, у них нет права на смерть, им отчизну спасать нужно. Значит, можно ожидать появления чудо-вакцины и оказания должной медицинской помощи.
Повезут ли такую вакцину в посёлки? Шутите? Да ни за что! Не до посёлков покамест. Это приснопамятный Ингмар Йонович своим сотрудницам мог врать с три короба в рамках своеобразной корпоративной культуры, рядового обывателя не проведешь.
А где же гуманитарные конвои из белых «КамАЗов» с солидными мужчинами за рулём? Если кто-то и где-то действительно их соберет, то куда направятся эти колонны? Разумеется, в крупные города. Там же встанут передвижные госпитали.
Оставшаяся на плаву власть наверняка обеспечит правопорядок, у неё есть планы на случай самых разнообразных ЧП, вся необходимая техника, ресурсы и специально подготовленный штаты сотрудников, ведь именно об этом нам так долго командиры спасателей втемяшивали по телевизору. Так мы думаем, потому что надежда умирает последней.
Как простому человеку не верить в мощь всемогущего государства, о которой столько говорилось?
Да, война остановлена, третьей мировой не случилось.
Однако вероломного вражеского удара можно ожидать и в дальнейшем. Не исключено, что на территории станут действовать неотозванные командованием заклятых друзей или просто заплутавшиеся диверсионные группы, сумасшедшие командиры АПЛ по-прежнему могут отдавать приказы на запуск «топоров»… Где обывателю найти защиту, кто спасёт мирного жителя? Только родная армия. И, если её нет в твоей деревне, то лучше бы прижаться к ней поближе, армия народ не бросит.
Именно так будет рассуждать мамочка с тремя детьми, так что не вздумайте ничего рассказывать ей про спасительный погреб или домик в деревне, она в нём всю жизнь просидела сиднем, и было несладко. Только государство и помогало.
Так что, прикажете в смертный час позабыть об этой надежде?
Относительно санитарно-эпидемиологической обстановки в крупных городах, пожалуй, тоже можно ввести поправки. Дело в том, что трупы не будут распределены равномерно. На левобережье Красноярска, в старом городе, особенно в районах улиц Мира и Ленина, расположено очень много административных и хозяйственных зданий, торговых и культурных центров, то есть налицо целые районы, где постоянных жителей мало.
И кто сказал, что большинство горожан должно умереть по квартирам, на родном диванчике? Скорее всего, родственники своими силами и машины «Скорой помощи» экстренно начнут свозить заболевших в больницы и специально открытые центры. Не исключено, что городские власти и МЧС, согласно положениям тех самых секретных планов, начнут разворачивать особые фильтрационные или карантинные лагеря для инфицированных, где несчастных смерть массово и примет в объятия. Вот там, действительно, будет кошмар.
Да, техногенных катастроф не избежать.
Только пандемия, как бы она ни была скоротечна и убойна, это вам не чудовищной силы удар астероида из космоса, сдвигающий Землю с орбиты и в считанные мгновения убивающий всё живое на планете! События станут развиваться быстро, но не стремительно. Разом все не умрут, в том числе и специалисты.
Попробуем разобрать ситуацию на примере гидроэлектростанций Ангары и низовий Енисея.
В своё время один знаменитый журнал в довольно панической статье «Дамоклово море» сообщил следующее, дед нашёл этот номер: «МЧС распространило по социальным учреждениям Хакасии памятку с описанием возможного сценария катастрофы и планом эвакуации населения. Не на пустом месте; ещё в марте 2008 года на Абаканской ТЭЦ были проведены учения, имитирующие ситуацию прорыва плотины Саяно-Шушенской ГЭС. В статье сказано, что в случае прорыва высота водяного вала непосредственно у плотины превысит пятьдесят метров. Через десять минут чудовищная волна достигнет Майнской ГЭС и полностью её разрушит, а через двадцать – Саяногорска, который полностью уйдет под воду. Затопление Абакана и Минусинска начнется через пять-шесть часов. Через семнадцать часов уровень Енисея там повысится на тридцать метров. Цифры воистину пугающие, и в них можно сомневаться, однако масштаб разрушений очевиден – он неприемлем.
Согласно некоторым расчетам, если волна достигнет Красноярского водохранилища, то его уровень поднимется на десять метров, вода перельется через плотину Красноярской ГЭС и выведет её из строя. Произойдет затопление отдельных районов Красноярска и ряда лежащих ниже по течению поселений. Наиболее пессимистичный сценарий – полное разрушение плотины Красноярской ГЭС. Тогда серьезная угроза нависнет даже над атомным центром в Железногорске, расположенном в шестидесяти четырёх километрах от Красноярска.
Таков сценарий быстрого разрушения тела плотины, возможного, например, при сильном землетрясении или целенаправленном ядерном ударе.
У нас несколько другая картина. Землетрясений не было, ядерное оружие в скоротечной войне, в том числе и за Арктику, не применялось.
Наиболее вероятна аварийная остановка силовых агрегатов ГЭС. Брошенная людьми гидроэлектростанция, действительно, очень опасна, вода обязательно начнёт переливаться через верхний бьеф с максимальной нагрузкой на тело плотины, что, в конечном итоге, может привести к её обрушению со всеми вытекающими. Буквально.
Но вот прошло достаточно времени, и мы, сидящие ниже слияния двух великих рек, катастрофического воздействия от аварий на ГЭС, включая Богучанскую на Ангаре, так и не почувствовали, подъём воды пока что не наблюдается. О чём это может говорить? Во-первых, о том, что сами плотины уцелели. Во-вторых, можно надеяться, что оставшийся в живых технический персонал станций своё дело и меру ответственности, знает хорошо, и необходимые меры принял. Начали постепенный сброс водохранилищ, с конечной целью вывести их на минимальный уровень подъёма воды и обеспечив тем самым минимум опасной нагрузки на тело плотины.
Если сбрасывать воду постепенно, то Енисей-батюшка спокойно заберёт давно забытые рекой объёмы. С увеличением глубин улучшится проход через Казачинские пороги, а речная вода, взбитая турбинами в пену, потечёт спокойно и наконец-то в районе Красноярска начнёт замерзать зимой. Прекратятся туманы, исчезнет избыточная влажность воздуха, в зимнее время вытягивающая тепло тела, как насосом… Енисей вернётся к своему первобытному, естественному состоянию. И это хорошо.
Можем ли мы допустить, что на каких-то опасных производствах, если не на большинстве из них, руководством будут приняты необходимые меры по защите и так вымирающего населения? Чёрт возьми, у каждого в штате есть своя служба гражданской обороны, трижды проверенные планы и расчёты, разработан порядок действий при катаклизмах всех мастей!
Хотелось бы…
В идеале представляется возникновение на окраине Красноярска, выше по течению реки, где вода относительно чиста, небольшого поселения в несколько сотен жителей, решивших начать всё сызнова. И видящих под чутким руководством мудрого командира некие заманчивые перспективы… Ведь на одних консервах не проживёшь, надо создавать новую систему жизнеобеспечения.
Повторюсь, это идеал, на деле в городе появится несколько конкурирующих общин.
Что касается НИИ, вакцин и гипотетической «руки помощи из Центра», то это просто мечтания, и прогнозировать здесь что-либо очень сложно.
Может, структуры и уцелели. Может, нет.
В любом случае, реальная картина происходящего проявится лишь через год.
А нам-то что делать?
Сидеть здесь или пытаться встроиться в новую жизнь? Если да, то в каком качестве?
Как по мне, то лучше бы сохранить полную самостоятельность, и совершенно точно, не хочется быть подчинёнными.
Наподчинялись, знаете ли…
Хватит.
* * *
Через десять минут полного молчания я осознал, что мы все втроём смотрим на катер КС-100, стоящий внизу у берега.
С ненавистью смотрим, между прочим.
Бывший хозяин доброе дело задумал: решил поменять родной двигатель ЯМЗ-238 на импортный дизельный атмосферник «Каммингс». Хорошая задумка. яэмзэшный движок проверен и надёжен, вот только топлива он жрёт, словно плавучий танк. А горючки у нас не цистерны.
Комплектный двигатель уже смонтирован, поставлен новый водомёт, казалось бы, какая красота, садись, и в путь! Ан нет, неугомонный хозяин под такую капиталку решил поменять на судне всю электропроводку. Для меня это самая геморятина… Четвёртый день мы ковыряемся с этой проводкой, – то одного не хватает, то другого, часть запчастей владелец катера уволок домой, сразу всё собрать не удалось. Да и не ясно было, что именно нужно, хорошо, что есть руководство по ремонту и эксплуатации. Укладка жгутов – прозвон – подключение – очередной «ой»! – переделка… И так без конца, вечный «ой!». Ладно бы только системы управления подключить! Зачем было в салоне всё обдирать, а? Радар он снял, эхолот тоже, теперь надо настраивать всё заново.
Солидный был человек, основательный.
Чтоб тебе пусто было в раю.
А сегодня мы на работу не пошли, вот так вот!
– О чём размечтался, Алексей?
– Да так, черепки в голове собираю, Геннадий Фёдорович… Думаю.
– Много думать вредно, – тут же напомнил дед. – Может, ребятки, спустимся на берег, поработаем на «каэске»? Кстати, я там давеча стаю уточек видел, совсем близко. Хорошо бы пирога с утятинкой…
Игорь недовольно поморщился.
– И всё-таки патроны нужны! – неожиданно объявил он, любовно поглаживая свой дробовик. Неожиданный до крайности, импульсивный человек, даже удивительно, как ему в рискованных путешествиях удавалось выходить сухим из воды. – Тренироваться надо. По десятку цинков на каждый нарезной ствол, да и гладких бы патронов побольше.
– А сколько у нас тех нарезных? – спросил я, срывая очередную травинку. Я их выбрал в качестве альтернативы жевательной резинке, успокаивает.
В Сибири, вместо жвачки, некоторые люди до сих пор используют особым способом вываренную смолу лиственницы или сосны. Это так называемая сера. Она представляет собой небольшие кусочки коричневого цвета, чаще в виде маленьких брусочков или «сигареток». На вкус она горькая, с непривычки противная, а потом даже приятная. Жевание серы способствует сохранению здоровых зубов и укреплению дёсен, что объективно подтверждается тем, что в енисейских и забайкальских деревнях у большинства жителей зубы сохраняются до глубокой старости.
Её готовят чаще всего кустарным способом, а продают бабушки, наравне с семечками и орешками. Когда на рынках, иногда прямо на улицах. Для варки серной жевачки надо собрать куски коры с натёками смолы, погрузить в специальный сетчатый мешок, который опустить в сосуд с водой – на решетку по принципу водяной бани. Ёмкость закрывают крышкой, и на огонь. Разогретая и отпаренная смола постепенно стекает через сетку в кипящую воду, где и варится. После остывания котла получившийся состав раскатывается на колбаски, нарезается на порции. Некоторые артели даже ставят на них свой штамп.
Сера гораздо твёрже традиционной жевательной резинки, но к зубам не липнет. При жевании она постепенно размягчается.
Между прочим, обладает чудесными бактерицидными свойствами.
– Язвить легко, отрицать трудно, – нахмурился парень.
– Хочешь расстрелять ствол прямо в процессе тренировок? А где новый возьмёшь?
– Лёха! Ну ты чё? Так потому и говорю об арсеналах!
Я чуть травинкой не поперхнулся, язык уколол. Растерявшись, даже не нашёл, что сказать.
– Вот смотрю я на тебя и думаю: какой же ты лёгкий пацан, прям воздушный, всё порхаешь в мечтаниях суетных. – Петляков недовольно покачал головой. – Гляди-ка, цинки ему подавай! Может, сразу грузовые составы, чего мелочиться? Тренировка, говоришь? Я тебе вот что скажу: если бы наши охотники-промысловики тренировались цинками, то им никакого промысла не хватило бы на жизнь! Хоть соболя добывай, хоть норку. А ведь все стреляют точно, зря патроны не жгут. Скажи мне, почему?
– Ну, может, они от природы талантливы…
– Всем кагалом?
– Геннадий Фёдорович, откуда мне знать? Порода такая! Наследственность там особая, преемственность…
– Хе-хе! Порода обычная, человеческая. У нас ведь промысловиками не только коренные работают, и с городов порой люди переселяются. Надоедят им мешки каменные, вот и убегают к настоящей жизни. Нет, Игорь, дело не в породе. Испокон веку детишек стрелять учили без всяких цинков. Прежде чем начать пулять во все стороны, понуждали с оружием знакомиться, привыкать к габаритам и весу, стойку правильно принимать, целиться верно, обхваты ставить, упор в плечо, палец на спуске правильно укладывать. Был у меня когда-то знакомый милиционер, так он рассказывал, как тренер заставлял их часами утюг на вытянутой руке держать, мышцы и сухожилия тренировал! Так и надо! Стреляную гильзу в патронник и работай с прицела и навскидку, щелкай правильно, плавно. Дыши спокойно. Представляй, что ты выстрелил, сам же и оценивай результат – попал или дрогнула рука?
– Глазомер, опять же, – добавил я.
– А как же! – улыбнулся дед. – Привык сын к оружию, продемонстрировал папаше, тот даёт один патрон, и в лес. Ходи, ищи, а стреляй только тогда, когда уверен в выстреле. Если промахнулся, то тренируешься дальше. Цинки… Шишки с перцем ешь, отрезвляет.
Я встал, несколько раз осторожно качнул телом, разминая позвоночник, и с нескрываемым наслаждением показал катеру смачный мозолистый кукиш.
– Накося выкуси! Не дождёшься, выходной у нас!
Чапаи думать будут. Не всё же время руками работать.
