Глава 11
Введение в триллер
Странные тут места.
Я этот участок называю Тёмным Енисеем. Почему? Потому что если, проходя его ночью, не спать, а стоять на палубе, то увидишь следующее: в кромешной темноте впереди судна тянется змеёй двойная цепочка бакенов-светлячков, а по берегам – хоть глаз выколи, ни единого огонька, словно ты внезапно вплыл в Таинственный Мир другой планеты.
Видеть такое тем более удивительно, что ниже по течению, где тайга глуше, а народу меньше, ты постоянно наблюдал рост цивилизационной плотности. Начиная от Подтёсово, на берегах появляются дачи и автомобили, места для пикников и рыболовы, стоящие с удочками возле мангала. Видно, что далеко не весь тамошний народ живёт «от реки», многие ещё и отдыхают на ней. И вдруг такой провал.
От места слияния Енисея с Ангарой КС-100 шёл на полных парах и без остановок.
Порой я видел выживших, один раз нам даже махали с берега, но чаще смотрели вслед настороженно.
Стрелка – крупная перевалочная пристань.
В этом посёлке, расположенном там, где прозрачные воды Ангары сливаются с гораздо более замутнёнными енисейскими, нам пришлось задержаться, и это была единственная остановка на перегоне. Слишком энергично махали. В маленькой общине было четырнадцать человек, включая перебравшихся из Усть-Ангарска, и серьёзная проблема – девятилетняя девочка повредила ногу, рваная рана, а медика нет. Естественно, Катерина включилась сразу, затребовав того, кто хоть что-то понимает в медицине. Привели напуганную девчонку лет семнадцати, мгновенно определённую в стажёры.
Здесь хорошо заметен феномен близости к мегаполису. Местные не считают себя жителями тайги, в отличие от поселений к северу, они уже «малогородские». Поэтому тут процент убежавших в Красноярск ещё выше.
Ничего местечко, ключевое и в то же время неплохо защищённое.
Пока жители терзали меня на предмет новостей, я вяло отбрехивался и с интересом наблюдал за особенностями жизни этого небольшого речного анклава… Это вам, ребята, надо новости рассказывать, вы сразу на двух реках стоите!
Хорошие люди, приняли по-человечески, всё уговаривали задержаться. Узнав, что мы едем в Красноярск с намерением вскоре вернуться, слёзно попросили подбросить из города медикаментов. Потом мы еле отвязались от безусого юнца, возжелавшего, во славу приключений, отправиться с нами в «опасный поход». Пришлось звать старосту, почти обрусевшего азербайджанца, которого звали Руслан Магеррамов. Деятельный, оптимистически настроенный человек. Готов рассчитаться любым бартером, говорят, что сметаны и прочей молочки у них хоть завались. Я, в свою очередь, поинтересовался у кавказца насчёт патронов к «ПМ» и нагану и не ошибся. Сделав задумчивое лицо, староста заявил, что «сейчас нет, но добыть можно».
– Есть целый цинк калибра 5,45, нужны? – предложил он.
– Где же мне такой ствол взять? – загрустил я.
Да уж, чего только не припрятано в енисейской тайге… Зато сразу разжился четырьмя обоймами к «колчаку» – настоящий подарок! Когда тянется обыденка, то можно и без них обойтись, не треснешь по одному впихивать. Но в неспокойном Енисейске необходимость быстрого перезаряжания почувствовалась остро.
Клятвенно пообещав на обратном пути привезти запрошенное, мы пошли дальше.
Именно здесь я увидел ещё одну нишу: санрейсы! Судно, укомплектованное, хотя бы по минимуму, медицинским персоналом и необходимым оборудованием, заходящее в удалённые и не очень поселения. Будем думать.
Главная ниша уже определена. В старые времена енисейские купцы для торговых операций с поставщиками пушнины использовали хлеб, его же в основном и возили. Например, в середине XVIII века зерно с мукой в Енисейск и Новую Мангазею – Туруханск поставляли тринадцать купеческих артелей. Всем богаты севера, но хлеб тут не растёт.
– Ты понимаешь, что будет с медициной через несколько лет? – волновалась Глебова, когда мы уже отошли от причала. – Кадры, обучение, медоборудование, лекарства, наконец! Что будем делать, когда выйдут сроки хранения?
– В том-то и дело, Кать, – уныло поддакнул я. – Сейчас воспоминания о том, что когда-то был бешеный спрос на пушнину, рыбу и уголь, кажутся анахронизмом, но чёрт его знает, не повторится ли история?
– Где взять провизоров, способных приготовить лекарство непосредственно в аптеке? – не унималась она.
– Да уж, большой фармзавод заново не запустишь… Кадры решат всё! Нужно собирать специалистов, прежде всего старой школы.
– Объявление на углах поклеим.
– Почему бы нет?
* * *
КС-100 в поисках места для ночной стоянки шёл вдоль правого берега реки.
Красивые виды плыли вдоль борта – живописный скалистый обрыв. Издалека показалось, что дальше есть ровная каменная коса, я сбавил ход. Уже полчаса пытаюсь высмотреть площадку для лагеря, но тщетно. При ближайшем рассмотрении оказалось, что вся коса состоит из крупного галечника, очень неудобно. Немного выше по течению виднелся островок, который напомнил мне всплывшую в ледяной океанской воде подлодку; я, по старой памяти, даже насторожился. Смотрится красиво, да берега круты.
Нужна ровная травянистая полянка, лучше с небольшой рощицей, где можно устроить костровище. Низко висящие над левым берегом тучи предупреждали, что погода может испортиться. Ещё две попытки, и подходящее место нашлось рядом с устьем лесного ручейка, на почти ровной террасе коренного берега. С дровами проблем нет, рядом высится группа молодых елей, а у самого берега ниже террасы стоят несколько накренившихся высохших деревьев. Почва сухая, травка нежная, райское место. Ближе к ручейку невысокий тальник, остальное пространство вокруг свободно и хорошо продувается.
Утварь вытаскивали в начинающихся сумерках. Нам обрадовались комары, хорошо, что мошки нет. Я сходил к ручью за чистой водой и занялся костром, Глебова – готовкой.
Да здесь и ночевать можно! Но не нужно.
Конечно, никто не собирался спать на свежем воздухе, просто после долгого перехода очень хочется ощутить под ногами твёрдую почву, посидеть спокойно у потрескивающего костра. Вода в котле быстро закипала, рыба жарилась на рожнах; через тридцать минут ужин был готов.
Мы долго сидели у огня, потягивали чаёк, молча смотрели на реку и думали каждый о своём. Не знаю, о чём размышляла Екатерина, а мне представлялось, что никакого апокалипсиса не было, всё идёт своим чередом, а я сижу себе на берегу реки и смотрю, как, приглушенно урча дизелями, торопятся к Казачинским порогам усталые суда, расцвеченные ночью зелеными, красными и белыми ходовыми огнями. На теплоходе музыка играет – вечная тема…
Только ничего этого нет, вокруг – Чёрный Енисей.
Баста, спать пора, завтра рано вставать.
Тут Глебова учинила помывку. Отжатый в подтёсовском магазине душевой комплект был ею умело приспособлен к делу. Объёмистая чёрная канистра закреплена на мачте, где солнце целый день нагревало воду. От сосуда тянется пластиковый шланг с краником и распылителем. Гениально.
Чтобы некоторые сладострастцы, спаси господи, не подглядывали за увлекательным процессом, в прошлый раз им было предложено спуститься в салон. Вариант был с гневом отвергнут: а кто тогда будет следить за окружающей обстановкой, вдруг где-то впереди крадётся враг? Хитрость не удалась, Катя милостиво разрешила, но занавесила заднее стекло тряпкой, а сама встала справа по борту в мёртвой зоне.
Я ёрзал в кресле и скрипел зубами, представляя, как там она стоит, голая до невозможности, под светом ходового огня, и видно её всем желающим в округе… Да знаю, что никого в той округе нет, кроме медведей. Тем больше психую – медведям, значит, можно смотреть на сиськи, а мне, герою обороны Арктики, нет!
Дверь открылась.
– Мыться будешь? Там ещё есть вода. Ой, Лёшенька, как же хорошо! Тёплая, чистая. Сразу чувствуешь себя человеком, – протараторила Глебова, по корни волос закутанная в огромное полотенце. А под ним сиськи, я это знаю точно!
– Угу-м, – буркнул я, прихватил бельё, полотенце и направился на помывку.
Слушай, Исаев, может, сегодня обломится? Что-то она игривая какая-то была… Или мне показалось? Тщательно вымывшись, я растёр тело до красноты, надел свежие трусы и вместе с мятежной душой и колотившимся сердцем пошёл внутрь готовым на всё орлом-мужчиной…
Распустив волосы по подушке и смешно поджав левую руку под щеку, Глебова спала, наслаждаясь сладким сном без всякой эротики.
– Вот такая хрень, боец, ваш бромчик в аптечке, – прошептал я и поднялся в рубку.
Какое-то время сидел неподвижно, остывая.
Потом вышел на палубу, огляделся. Костёр уже почти догорел, лишь слабые всполохи последних углей освещали траву. Тьфу ты, даже курить не хочется! Напоследок я запустил «фуруну», просканировав радаром берега и реку в обе стороны. Никого. Не играет музыка на палубах. Да и пёс с ней, пойду спать с горя.
Дрых я без снов, а проснулся без будильника.
В пять утра над Енисеем нависала ещё густая, как берёзовый деготь, ночь, только-только начавшая растворятся в рассветном мареве.
– Лёша! Вижу, вижу! – донеслось с берега. – Кофе готов, да? Как тебе спалось?
– Зашибись, – ответил я коротко, взглянув на наручные часы.
Ну, ничего, подруга ненаглядная, настанут времена, и возле меня неряха-курьер рассыплет коробку с презервативами.
* * *
С самого утра было пасмурно, дул прохладный ветер, пока что температура воздуха +15, глядишь, и потеплеет. После очередной заброшенной деревни характер берегов и самой реки изменился. Пропали последние плёсы среди невысоких травянистых берегов с густым лесом, зато начали появляться галечниковые косы.
Жаль, искупаться не получится; гидроэлектростанции, одни из самых больших в мире, заключили в свои каменные мешки настолько большой объём воды, что за лето она прогреваться не успевает, так и летит в Енисей ледяной. Говорят, что раньше даже пионеры из летних лагерей в Атаманово купались на речных пляжиках…
Километров за двадцать до Казачинского на якорях стояло необычное судно.
– Что он тут делает? – удивился я, сбавляя ход. – Они, как правило, гораздо севернее стоят, когда у клиентов накопится.
– Действительно, странно, не самое правильное место выбрано для такой работы, – пожала плечиками Глебова. – Попробовать вызвать?
– Давай.
Суда-сборщики – необходимая часть сервисной инфраструктуры большой реки. Они собирают мусор с судов; вы же не думаете, что каждый капитан вываливает отходы в воду. В плавании матросы собирают мусор в баки и мешки, которые складируют на корме. А потом в положенном месте пароход подходит к сборщику, где мусор перегружают, это называется санитарная остановка. Если вы плывёте на пассажирском лайнере, то встреча со сборщиком становится настоящим событием, зеваки вываливают на палубу. Сборщики бывают разные. Переделанные из больших буксиров и сухогрузов, они, по сути, просто накопители. Но есть комплексы и посерьёзней, именно такой встретился нам в совершенно неожиданном месте – посреди Енисея стояла целая система, состоящая из сцепленных старого лихтера, небольшой самоходки и плавучего жилого корпуса. Это станция по сжиганию мусора.
– Не отвечает, а ведь там есть люди, – доложила напарница.
Я согласился. К борту была пришвартована импортная пластиковая моторка красного цвета, за стёклами ходовой рубки на верёвке висит вяленая рыба, на корме жилого модуля сушится бельё. Компактное плавучее хозяйство, всю навигацию стоящее посреди реки и обслуживающее весь остальной речной флот. В свободное от работы время жизнь на сборщиках идёт размеренно и неторопливо – экипаж занят своими неспешными житейскими делами: люди ходят на моторках в протоки за рыбой, а улов коптится и хранится прямо около рубки.
Самовольно оставлять указанную в регламенте точку шкипер не может, с этой стороны – сплошная тоска. Хотя, кому как. Слышал, что в этой сфере работают целыми семьями.
– А вот и хозяин!
– Вижу. Катя, попробуй ещё раз.
Приветственно проревела сирена катера, но ответа не последовало. КС-100 подошёл уже на сотню метров, и тут бородатый мужик в бежевом водолазном свитере поднял винтовку.
– У него ружьё! – вскрикнула девушка.
Вижу. А вот и супруга. В бинокле появилась стоящая на полубаке полная женщина с двухстволкой.
– Похоже, напарница, нам тут не рады…
– Ещё и детей подписали.
Ого! Два пацана, погодки лет тринадцати-четырнадцати, тоже со стволами!
– На хрена ещё и детей впутывать?
– А ты бы, Лёша, не стал впутывать? – усмехнулась Глебова.
– Тоже верно. Может, по громкой пообщаться?
Мужик, подняв свободную руку, резким жестом однозначно отсемафорил: «Катитесь к чёртовой матери, ближе не подходить, выстрелю!»
– Придурок… Видит же, что мы не угрожаем. Даже пообщаться не хочет! – Я начал медленно отворачивать вправо.
– Не смей так ругаться! Человек не просто так выбрал такой вариант, может, они боятся заразы?
– Да я всё понимаю… Плавающий бункер. Между прочим, грамотно встал, – сказал я, посмотрев на карту. – Видишь, чуть выше к берегу подходит та самая автомагистраль, ну, из Енисейска в Красноярск, в случае необходимости можно связаться с людьми или вообще смыться.
– Интересно, долго он так продержится, речным отшельником?
– Кто знает. Может быть, мужик готовился к чему-то подобному, есть такие люди, – вспомнил я. – Представь только, какие у них там запасы! Да он горло будет рвать любому за семью и накопленные ништяки!
За комплексом, в глубь берега, поднималась надпойменная терраса, густо заросшая ивняком, вдали видны склоны невысоких сопок. На другой стороне реки картина берега примерно такая же. Среднесибирское плоскогорье большей частью осталось позади.
– Ещё и детей обучил. – Я продолжал возмущаться, даже понимая, что не мне его судить. – Да пусть хоть в дно врастёт ногами, его выбор.
Некогда дипломатию разводить и каждого выжившего окучивать.
Впереди пороги, то ещё испытание.
И всё равно обидно.
…Вряд ли вы знаете, что такое Казачинские пороги.
Это одно из самых опасных мест на Енисее. Здесь русло реки сужается до трёхсот пятидесяти метров, а судоходная часть – до семидесяти. Соответственно, скорость течения достигает двадцати километров в час. Сами пороги образованы скальными выступами и каменными глыбами, пересекающими дно Енисея по всей ширине. К тому же судовой ход здесь извивается буквой S, а течение воды идёт под углом к судну, что увеличивает опасность сноса на камни. При учете того, что средняя глубина составляет меньше трёх метров, а расстояние от днища корабля до дна реки – всего около полуметра, несложно представить, какую угрозу таит в себе этот участок. Очень немногие суда могут преодолеть его своим ходом, плавсредства садились здесь на мель в разные времена. В своё время порог подровняли взрывчаткой, но и сейчас он не даёт никому расслабиться.
Иногда, чтобы обеспечить проход больших «пассажиров» в маловодный сезон, требуется взаимодействие с энергетиками – на гидроэлектростанциях дозированно сбрасывают воду. Даже в наши времена, когда проход через Казачинские пороги капитально обставлен навигационными знаками, а судно точно позиционируется системами спутниковой навигации, пройти этот отрезок пути длиной всего-то в семь километров, включая три особо опасных километра, очень не просто.
Для подъема через пороги маломощных судов предназначен легендарный «Енисей» – уникальный дизельэлектроход, единственный действующий туер в составе речного флота России. Этот небольшой, но мощный, в две тысячи лошадиных сил корабль способен брать на буксир речной транспорт, поднимающийся вверх по течению реки. Во многом благодаря ему в Красноярск приходят грузовые суда с севера.
Туеру подводные камни и водовороты не страшны, он без затруднений вписывается в сложный фарватер вдоль точно проложенного троса. Изобретение старое. Подобные суда работали на американских и африканских реках, перетаскивая суда через стремнины, как трусливых собак на поводке. Судьба туера чем-то напоминает судьбу судна-сборщика. Один и тот же постоянный маршрут в пару километров. Монотонная, очень ответственная, а потому и утомительная работа. А по сути, всю навигацию стоишь на одном месте.
Ну, посмотрим на него, если остался.
Жизнь человечества после катастрофы мне совершенно не хочется представлять художественно, в виде картинок-образов или ментальных кинолент, и не важно, романтических или трагических. Это удивительно, ведь, казалось бы, в сюжете есть всё: потери и страдания, приключения и перестрелки, опасности трудного путешествия и мистические таёжные страхи. Не хочется, я полностью поглощён этим реалом и не могу представить его как-то иначе. Можно стараться изо всех сил в отвлечении от увиденного и философском осмыслении случившегося – ты постоянно испытываешь сильный стресс. Какое уж тут кино!..
Нам ещё повезло, что первые недели, самые страшные, мы трусливо пережили в медвежьем углу, находясь вдалеке от океанов слёз и волн отчаяния. Я даже думаю, что стремление закапсулироваться было отчасти вызвано ещё и желанием спрятаться от действительности: лишь бы не видеть и не слышать страданий выживших.
В общем, не могу я накрутить романтику на это путешествие. Его и путешествием-то язык не поворачивается называть. Рейд, выход, разведзадание…
Совсем другое дело, когда слышишь о делах минувших. Вот тут моё воображение способно разгуляться!
В одной из вечерних лекций Закревской об освоении этой части будущей Енисейской губернии речь шла и о Казачинских порогах. Хорошо помню, как я, стоя ночью на фишке, представлял себе те времена и первопроходцев, сдвигавших фронтир Русского государства.
Был такой человек – Андрей Дубенский. Летом 1628 года по заданию воеводы отправился он вверх по реке на тринадцати дощаниках и трёх больших стругах, построенных, кстати, в Енисейске. Задача была поставлена такая: выбрать место для закладки нового острога, обеспечивающего безопасность Енисейска, Томска и Кузнецка, мест уже обжитых и для столицы очень важных. От Енисейска до Большого Казачинского порога суда шли три недели, вот такая скорость движения, это вам не под дизелем лететь.
Порог кочи и дощаники пройти не смогли. Здесь люди Дубенского груз сняли и перенесли выше порога, так пишут летописи. А вы представьте, что это значит в реале! Через дебри или вдоль берега, то и дело проваливаясь в воду. Их беспрерывно атаковали. И не только кровососущие всех мастей; караван вдоль берега всю дорогу сопровождала разведка воинственных тунгусов, которым пришлые были костью в горле.
На ночлегах и на обеденных лесных стоянках люди, опасаясь набегов, каждый раз ставили крепкие засеки, а на чистых местах перед обедом и на ночь ставили настоящие дощатые городки… Как римляне в походе? Нет, первопроходцам было гораздо тяжелей: людей мало, груза очень много. И через день на них нападали, поливая из таёжной чащи ливнями стрел, случались и рукопашные схватки. А уж мелких пакостей и всяких диверсий было…
В сторону за дровами не отойти, прирежут. Пороха и пуль для пищалей было не так уж и много, а ведь впереди ждал будущий Красноярский острог! Вот так сложно и опасно было добираться по Енисею до Красного яра, именно такой преградой являлись тогда для судов Казачинские пороги… Не уверен, что я смог бы повторить этот подвиг.
Очень не уверен.
Я изучал начало порога и сильно сомневался во всём подряд.
КС-100 стоял у берега, мы присматривались.
Речные берега сужались в настоящий каменный коридор, в котором холодную воду закручивало, местами сбивало в пену и бросало из стороны в сторону. Облака упали ещё ниже. В сером сумраке Енисей казался диким зверем, зажатым в тиски. Или же в этой свинцовой перекатывающейся субстанции, действительно, сидело неведомое речное чудовище, из века в век поджидающее очередную жертву.
– Ничего так шумок стоит. – Я с тяжёлым вдохом поделился первым впечатлением.
– Лёша, мы второй день переживаем, а, вот увидишь, пройдем этот клятый порог за двадцать минут! – горячо посулила Глебова.
– Ты про «клятый» брось, не то услышит…
– Господи, ну хочешь, я сама за штурвал встану, а ты будешь за приборами следить!
– Да чего тут следить? Радар бесполезен, спутники ушли. Всё хуже и хуже: раньше ловилось шесть штук, потом четыре. Может, сами дохнут. Или их продолжают сносить с орбиты боевые платформы-роботы, типа нашего «Скифа», – размышлял я вслух.
– Ну, что?
– Ты меня не позорь. Ещё немного, и пойдём. Не забыла? Поставишь камеру, чтобы снимала всю дорогу, чувствую, запись пригодится на будущее. Сама не отвлекайся, смотри за эхолотом.
– Я всё помню, – проронила она сухо.
– Вот и хорошо. Давай подойдём к туерной стоянке.
Самое главное на этом участке судно тоже стояло у берега, впереди. «Енисей» был похож на длинный двухпалубный буксир. Корпус более чем полсотни метров длиной выкрашен синей краской, а надстройки белые.
Тучи над каменной тесниной, наполненной кипящей водой, сгустились настолько, что мне подумалось – ещё немного, и в Казачинских порогах загорятся алые цепочки сработавших бакенов-автоматов. Появление «каэски» не вызвало на туере никакой реакции, судно было пусто, теперь это просто безжизненное нагромождение ещё плавающего металла.
– Бросили бедняжку, – посетовала Катя, и тут началось.
Словно громкий щелчок пронёсся между скалами.
Щёлк! За пару секунд «Енисей» расцветился морем огней, которых у него оказалось гораздо больше, чем на любом другом судне, включая больших пассажиров.
– Чёрт! Напугал! – крикнул я, снижая обороты двигателя чуть ли не до нуля, чего делать категорически не рекомендуется.
Свирепо рявкнула сирена. Я тоже тявкнул.
Ещё раз что-то щёлкнуло, но уже по-другому, и над зажатой в теснины рекой громовым голосом древнегреческих богов и чудовищ, преследующих Одиссея, заговорил мощный внешний динамик «Енисея»:
– Катер КС-100, приказываю снизить обороты и прижаться к левому берегу! Проход через пороги запрещаю!
– Хрена себе, приветствие у тебя, друган! – дико удивился я, подтягивая за шнур квадратный микрофон. – Вот это встреча!
– Тут что-то не так, – подсказала подруга.
– Кать, а на этой реке вообще что-нибудь «так»?
– Ответь ему.
– «Енисей», «Енисей», я «Самоед»! Приветствую! Планово следуем из Подтёсово в Красноярск. Поясните ваше распоряжение, что случилось?
На крыло рубки вышел мужик.
– Не-ет… Такого не бывает, – уверила меня Глебова. – Это чистый бред.
Капитан туера, или кто он там на самом деле, высокий статный мужик с чёрными усами, был одет в самую настоящую пиратскую одежду. Или самопальный суррогат, скроенный на коленке. Одна только повязка на левом глазу чего стоила! Куда мы попали, что за шуточки, товарищи речники, у вас тут что, праздник?
– Распоряжение не меняется! – прокричал Билли Бонс. – Проход через пороги закрыт!
Рядом шумела пенная вода, обтекая гряды камней, потоки пробивались среди валунов, серебристыми косами перескакивали через полированный гранит. Отсюда хорошо видно, действительно, опасную каменюку, которую нам предстояло обойти почти впритирку. Глыба была похожа на огромную черепаху. Бешеная вода мощным валом перелетала поверху и с брызгами падала сразу за камнем.
Не то у меня настроение, чтобы в игры играть.
– Выпалняя-я-ать!!! – орал пират.
– Что делаем? – спросила Катя, наводя видеокамеру на колоритного корсара.
– Ничего не понимаю. Директива какая-то? Хоть пояснил бы.
Вдруг руки у девушки дёрнулись, она с трудом вновь поймала фокус.
– Лёша, там два синяка рядом с капитаном, точно тебе говорю!
Это невозможно… Синяки рядом с нормальным человеком? Я присмотрелся. Форма одежды – голый торс, и это в очень и очень прохладную погоду! Обманчиво отсутствующий взгляд вниз, который резко меняется, едва они заметят жертву. Очень похожи, очень!
Надо выяснять.
– Что нам делать?! – проорал я что есть мочи.
Как бы жестяной динамик не треснул. Между тем расстояние в двадцать метров вполне позволяло выйти на палубу и орать без громкоговорителей.
– Вносите плату за проход! – бабахнул странный мужик.
Тут я не выдержал, кивнул Кате на штурвал и вышел на палубу.
– Товарищ, я не понял, вы что, увлечены ролевыми играми? Какая ещё плата, едрёна нельма? – Я уже злился.
– Сто серебряных дирхемов и бочка вина! – не замедлил ответить пират.
Повернувшись к открытой двери рубки, я сказал Кате:
– Ну, хоть этого мне можно назвать придурком? Короче…
– И этого нельзя, – прервала меня Глебова с абсолютно серьёзными нотками. – Он не придурок, Лёша, он сумасшедший… С семьёй, которая могла работать и на туере, случилось плохое, человек тронулся, понимаешь? Именно поэтому синяки его не трогают. Ведь они тоже сумасшедшие.
Я, наверное, с полминуты стоял с открытым ртом, и всё это время ряженый пират, на половину тела перевалившись через леера, весело поглядывал в мою сторону.
– Херцы-берцы, шишки с перцем, как говорит дед, что ж такое на белом свете творится-то, а? Товарищ, не знаю, как вас зовут…
– Капитан Бильбао! – тут же подсказал псих.
А… Ну конечно, как же это я сразу не признал! Капитан Бильбао, кровавый хищник Южных морей. Ладно.
– Уважаемый Бильбао, увы, у нас нет вина и дирхемов, и я намерен пройти порог самостоятельно и без вашего позволения!
Он сатанински захохотал, что-то бросил синякам, те тоже забулькатили.
– Не пройдёте, голуби! Один бакен переставлен!
Твою ты ж мать… Может, никакой он не псих, а обыкновенный диверсант? Но синяки! В любом другом случае они давно бы уже перекинулись через палубу и ринулись бы к катеру вплавь, видали такое.
И тут меня осенило.
– Капитан! Могу заплатить пивом. Имеется отличное голландское баночное, в упаковке шесть… – я не успел закончить, как он рявкнул:
– Принимается!
Фу ты, сука.
– Тогда я скачусь и оставлю упаковку на берегу!
Довольный Бильбао поправил повязку на глазу, попутно глянув на меня бинокулярно, и благосклонно кивнул. Я вытер со лба холодный пот. Бакен он переставил! А что, вполне мог, синяки и эту команду выполнят, не испугавшись ревущей воды.
Когда КС-100, возвращаясь к туеру, поравнялся с корпусом судна, капитан Бильбао зычно крикнул сверху:
– Четвёртый правый бакен, что напротив одинокого дерева! Держись лево десять, там судовой ход! И заглядывай, если что! Но только с пивом, капитан Самоед!
Скорее всего, мы спокойно прошли бы порог и без всех этих нервов.
Только я почему-то осознал: капитан Бильбао уже стал новой енисейской легендой… В уровень с Синильгой. А к таким легендам надо относиться бережно, теперь меня в этом не переубедить. Бережно! И они помогут, вот увидите. Не буду описывать, как мы прошли порог, поверьте, впечатления от этого оказались куда как слабей, чем общение с сумасшедшим пиратом.
После Казачинского река успокоилась, словно переводя дух. Когда избитый волнами КС-100 выкатился в зону чистой воды, я понял, что теперь вполне способен в одиночку грабить караваны и бороться с цунами. Что я там говорил о своей несоизмеримости с коллегами из XVII века? Так вот, я наврал.
* * *
Вот и первый красноярский мост. Новый.
Тут есть жизнь: последние пять километров пути явили нам аж три моторные лодки. Две удрали сразу же, а третья несколько минут сопровождала нас слева, рыболовного вида мужик в оранжевом жилете без стеснения разглядывал катер. Более крупных судов не попадалось. Зато их есть на приколе – тут и там к берегу прижались вереницы ржавых барж, буксиров и вспомогательных судов. Енисей был спокоен и откровенно враждебен. Странное ощущение: вода вроде бы та же, знакомые водовороты, а смотришь на реку, как на чужеродную ядовитую субстанцию. Страшно представить, что растворено в реке… Отныне в ней нельзя даже руки помыть! Всё-таки хорошо, что нам попался родниковый ручеек, это позволило заново наполнить опустошённые пластиковые бутыли.
Я, конечно, могу ошибаться в степени перестраховки, анализ воды не сделаешь. Но никто не заставит меня поверить, что она безопасна…
Вот так, почти приехали – впереди лежит погибший в неравной борьбе мегаполис. В лучшем случае, частично живой. Первый и пока главный вопрос: где в Красноярске причалить? Сразу решил – подальше от жилых районов. Конечно, лихо было бы выстроиться у причала Речного вокзала или за Коммунальным мостом, прямо возле Капитанского клуба. А что, под боком ключевые магистрали, по соседству Центральный парк с аттракционами… Красиво.
К чёрту всю эту лживую красоту, нет её больше, остался мираж. Былая решительность куда-то пропала, в предвечернем свете вид приближающихся новостроек постоянно посылал навстречу тугие волны тревоги, отсутствие автомобилей пугало – больше всего мне хотелось надёжно спрятаться.
– На правобережье и в другие спальные районы лучше не соваться, – предложил я, подбирая газ почти до минимума.
Так спокойней. Новый двигатель работает тише родного, но водомёт исправно шумит, выхлоп булькает, а в такой тишине каждый звук летит предательски далеко.
Жуть! Ещё не зашли в городскую черту, а уже страшно.
– Помнишь, как Даша рассказывала о Красноярске словами академика Миллера? – Екатерина отложила бинокль в сторону и взяла HD-видеокамеру.
– Суть помню, но не перескажу.
– «Корабельного ходу ниоткуда не бывает… и пристанищ тут нет, ходят же лишь дощаники небольшие и редкие. От Красноярска по Енисею ходят вверх и вниз до Енисейска, и от Туруханска с хлебными запасами на дощаниках и лодках, також и на плотах…»
– Хорошая у тебя память. Ничего, наши внуки, Катя, если выживем, будут писать новые пугающие хроники. Снимай, снимай!
При таком нервном напряжении вряд ли возможно что-то разглядеть подробно, а уж тем более запомнить. Видео пригодится, будет хороший материал для последующего изучения и анализа.
Громада моста приближалась. О какой, красивый, ажурный, свеженький! Я вспомнил, что этот новый мост иронично называли путинским. Сейчас же красная краска металлоконструкций в средней части вызывала ассоциации с кровью. Наверху стояли несколько брошенных машин – нужно ли искать более тревожные признаки обвальной катастрофы?
Двигатель еле шептал, катер, соответственно, еле полз.
– Зато тихо! – подбодрил я сам себя.
– Ты к бережку прижмись, к бережку, – заботливо посоветовала напарница.
Зашибись. Два труса в одной лодке. Разведчики, прямо пипец!
– Кать, скажи, а чего ты застряла в Разбойном? – спросил я, чтобы хоть как-то снять обоюдное напряжение. – Специальность отличная, опыт необходимый имеется. Да и говоришь ты как-то не по-деревенски. Если бы не знал, подумал бы, что у тебя вышка за плечами.
– А ты и не знаешь! – Она повернулась ко мне. – Я действительно в меде училась, и вот, жизнь заставила… Вышки нет, зато есть детский дом. Когда тётка заболела, я переехала к ней, в Разбойное, больше родни у меня не было. После её смерти осталась – девчата подобрались хорошие, дружные, люди меня уважали, правление домик предоставило. Знаешь, это очень важно – иметь высокую социальную значимость. Знакомо, ковбой?
Я помотал головой. Не определять же в эту категорию армейскую службу. Теперь понятно, почему она бывала несколько отстраненной в общении, даже холодной. Не верь, не бойся, не проси – детдомовская школа.
– Вот что, ты пока реку не снимай, фиксируй дома, другие строения… Разрешение максимальное?
– Хорошо, – согласилась она, вставая у меня за спиной, чтобы пристроить камеру в приоткрытом окне рубки.
Дальние многоэтажки-высотки – как призраки исчезающего мира.
В двух местах правобережья над микрорайонами поднимались столбы дыма. Надо же, всё ещё горит! Ещё один пожар где-то на левом берегу, вроде бы далеко. Значит, кто-то остался. Или набегает. Пожар – лучший способ скрыть следы преступления. Хотя, что сейчас скрывать…
Настанет ночь, и можно будет посмотреть, во многих ли местах горят огни. Централизованного энергоснабжения в городе быть не может, я в это не верю. Но есть компактные генераторы. Вопрос: много ли людей решили остаться там, где нет чистой питьевой воды, а вероятность заразиться смертельной болезнью очень высока?
Мимо проплывали одноэтажные пригороды, берега с редкими причальными стенками, ряды барж, кучи металлолома, заброшенные участки и запнувшиеся в начальной стадии новостройки.
Вам знакомо состояние человека, вынужденного идти голым по безлюдным улицам опустевшего мегаполиса и в какой-то момент понимающего: город не так уж и пуст, как могло показаться с первого взгляда? За тобой следят! Их, наблюдателей, очень немного, но они есть и настроены, как подсказывает тебе интуиция, весьма недружелюбно. Человек пытается прижиматься к зданиям, прятаться за киоски, он постоянно оглядывается, спотыкается и даже пытается передвигаться перебежками. Ему страшно, он чувствует себя беззащитным. Единственное, что он может сделать, – как можно меньше шуметь. Представили?
После такого прохода я этим чувством наемся досыта! И ведь это только начало активной фазы рейда. Всё, что происходило до, было стоянием в преддверии.
– Пора искать причал, – напомнила Катя. – Скоро начнёт темнеть.
Ёлки, да я и сам знаю!
Река делала левый поворот, вокруг тянулись узкие полосы лесопосадок, за которыми виднелось разномастное жильё, пустоши и сектора промзоны.
– Это Песчанка, она впереди, почти напротив – Берёзовка, – вовремя подсказала напарница.
Катер медленно повернул за мыс, и тут по правую руку я увидел огромные топливные танки, ряды ангаров и складских помещений поменьше, а на берегу возле подпорной стенки – узкие бетонные причалы. Склады… Наверное, здесь же попутно разместили отстойники для рухляди, если судить по состоянию большей части стоящих здесь плавсредств.
– Похоже, какая-то база.
– И не продовольственная, – недовольно сморщила носик Глебова.
– Да и по фигу, Катя, хоть с металлоломом, так даже лучше… Главное, что она удалена от города, нет нагромождений и узостей, площадь неплохо просматривается. Здесь встанем, от добра бобра не ищут, – решил я. – На поиски нет времени, уж здесь в темноте точно не пойдём… Вон там, за баржей с песком, карманчик уютный! Согласна?
– Тогда я возьму ствол и встану за рубкой, прикрою, – решила она, застёгивая куртку и открывая дверь. – А ты подходи. Дверь не закрывай!
Вот это я и называю хорошим боевым слаживанием. Ещё ни разу не пожалел, что взял с собой именно Глебову. Очень уравновешенная и уверенная в себе девушка.
Двигатель смолк, и на округу свалилась мёртвая тишина. Как же хорошо!
Мы притянули катер на два кнехта, выбрались на берег и теперь в нерешительности стояли перед рельсами крановых путей. Рядом с нами в вечернем небе высился огромный портальный кран «Либхер».
– Можно на ночь забраться в кабину крана, просторная, – задумчиво произнёс я, задирая голову. – Сверху наблюдать хорошо. Если кто-то тут есть недобрый и он сунется в катеру, отработаем… С другой стороны, как в западне, хоть в воду прыгай.
– А если не придумывать всяких глупостей, а просто остаться на катере? – язвительно молвила Глебова.
– С катера ничего не видно, низко, много мёртвых зон, запросто могут подкрасться. – Я и не подумал обижаться, нервы у всех напряжены. – Первая серьёзная ошибка зафиксирована: надо было брать с собой Тунгуса, в таких случаях собака – лучший сторож. Самоеды напрасно гавкать не приучены, а слух и чутьё у них замечательные.
– Я тоже не сообразила…
– Видишь, какие мы молодцы. Тогда собираемся, запираем пароход, и пошли. Стоп! Извини, но я ещё раз напомню. Красноярск был городом-миллионником. Следовательно, общее число выживших составило двадцать тысяч человек. Я считаю, что большая часть ушла куда-то в пригороды, скорее всего, в горы, где есть источники чистой воды. Может, новые общины встали ближе к плотине ГЭС. Однако город пока что набит ништяками, не успевшими испортиться: высока вероятность наткнуться на рейдовые группы добытчиков. Не забываем про дурноголовых бандюков… Ну и чудаков хватает. Самое плохое, что синяков тоже двадцать тысяч, а вот они вряд ли ушли далеко, как показал опыт Енисейска.
– А им где воду брать?
– Ты можешь допустить, что перерождённый организм синяка позволяет им без ущерба пить речную воду?
– Ни в коем случае! – отрезала она. – Психическое расстройство не влечёт автоматически повышения адаптивности к заразе.
– Много ты знаешь… Ну, прости-прости. В Енисейске же остались! Из фонтанов пьют, магазины бомбят. Пруды-озерца, в конце концов.
– Тут буквально рядом есть пруды, – обрадовала меня подруга.
– Да ладно… Тогда тем более! Установка будет следующая: действовать решительно, не рефлексируя, сомнениями не мучиться. Если ты уверена, что тебе или мне грозит реальная опасность, – стреляй не раздумывая. Во всех остальных случаях лучше вообще не стрелять, чтобы не демаскировать группу. Оружие всё время наготове, смотреть по сторонам, держать визуальную и радийную связь…
– Ты прямо боевой приказ читаешь, – невежливо перебила меня подчинённая.
– Ого, какие ты знаешь слова!
– Я же военнообязанная, Лёшенька! Военно, понимаешь? Обязанная! – Она натянула кепку мне на нос, поправила лямки рюкзака и тут же добавила: – Обязуюсь чётко исполнять приказы командиров и начальников!
Контейнерных площадок на базе не было, можно сказать, что нам уже повезло. В кино герои боевиков любят прыгать по штабелям морских контейнеров – идиоты. Худшую поляну для войнушки придумать сложно. Возле топливных танков стоят два наливняка, оба со спущенными колёсами. Можно сделать вывод, что баки пусты, их вычерпали ещё в первые истерические дни.
– Ангары пока не интересуют. Нужно отыскать на территории небольшую контору, а лучше гаражик. Похоже, я что-то подобное вижу.
Обогнув кран, а потом и второй, мы взяли левее и вскоре оказались возле группы небольших сооружений: двух металлических сараев и восьмиметровой высоты здания с распашными воротами, сложенного из бетонных блоков. Вдоль боковых стен под самой крышей матово зеленели стеклоблоки вытянутых окон естественного освещения.
Я остановился и поднял руку.
– Никогда не подходи к фасаду или к запасным выходам по центру, всегда старайся заходить с угла, ты увидишь больше, тебя увидеть сложней.
По-моему, угадал. Старые покрышки, сложенные в пачки и перетянутые проволокой для погрузки, бочки, вытащенный погрузчиком задний мост… Это гараж. Слева от ворот наверх поднимается двухпролётная металлическая лестница с поручнями, ведущая в низкую пристройку наверху. Лестница заканчивается площадкой, с неё же можно подняться на крышу. Разумно, снег зимой нужно сбрасывать своевременно. Простые мастеровые люди всегда ваяют такие постройки очень рационально. Окна выходят на три стороны, скорее всего, там находится контора завгара.
Сначала мы обошли здание кругом, потом я подошёл к воротам и посветил фонарём внутрь.
– Ну, что видишь, не молчи! – нетерпеливо поинтересовалась за спиной Катя.
– Внутри машины… Катя, давай поцелуемся, пока что нам фартит!
– Дурак! А как будем?
Я разок дёрнул ржавый висячий замок.
– Как дети, ей-богу… Пошли наверх.
Дверь в контору я высадил с первого раза. Что имеем? Большой стол, парочка самодельных сейфов, полки над креслом начгара, вешалка со спецухой, кушетка и мягкий диван, десяток гнутых стульев вдоль стены – для собраний трудового коллектива. Три минуты ушло на обыск ящичков стола, и большой ключ от главных ворот замка был у меня в руках.
– Встань на лестницу, ствол наготове, я открою.
– Заходить будешь? Может, я рядом?
– В темноте? Да ни за что! Пусть лучше оттуда кто-нибудь выскочит, если он там есть!
– Не выжил бы синяк без припасов и воды, – усомнилась Глебова.
– С одной стороны стеклоблоки выбиты, можно пролезть при желании, – пояснил я. – Хотя и рисково.
Навесной замок раздражённо заскрежетал и упал на землю. Я быстро приоткрыл одну из створок и влетел на лестницу, на ходу выхватывая пистолет. Стоя рядом, мы какое-то время молча ждали. Никто не появился.
– Вот и хорошо, сейчас опять закрою, и можно удаляться в покои. – Мне сразу стало полегче. – Я на кушетке, ты на диване. Спальники есть.
Отсюда до стоянки «каэски» было сто пятьдесят метров, подходы к катеру просматриваются, как почти вся территория базы. Запалив спиртовку, Екатерина полезла в свой рюкзак, вытаскивая всё необходимое для вечернего чаепития, а я вышел на площадку.
На Енисей упала тьма.
Вот и понаблюдаем. Ёлки, как много мне нужно добыть! Ночник, а лучше бы тепловизор, носимый трансивер с функцией сканирования… Как без рук! Ничего. Если кто-то увидел проход катера и засёк место причаливания, то пусть заявится. Место для маневра есть, побегаем… Я готов жить по-звериному.
Дежурств не будет, надо отдохнуть, успокоить нервы.
Тишина стоит такая, что я даже услышу кошку-мурку, надумай она пройти по песочку. Таёжная школа сделала своё дело, жизнь на опустевшей реке приучила меня спать чутко и просыпаться при малейших признаках опасности – от постороннего звука в мозгах надёжным автоматом словно щёлкает пружина настороженного капкана.
Зверею, в общем.
А вы, городские-красноярские?
* * *
Около семи утра пошел дождь, быстро перешедший в летний ливень с грозой, набирающей силу буквально по минутам. В небесах над рекой перекатывалось и бабахало, будто тысячи человек одновременно колотили по лишенным любого содержимого пустым железным бочкам. Казалось, что из недр под Енисеем нарастает глухой рокот взбесившейся планеты.
Крыша из профнастила трещала и вибрировала. Мне не доводилось переживать землетрясение, наверное, вот так оно и выглядит. Обычные земные краски пропали, осталась лишь вскипевшая коричневая река и тёмное небо с разрядами молний. Но к обеду природа успокоилась, тучи ушли за реку.
– Слышал, как ты ночью вставала, – сообщил я, забирая с расстеленной газеты последний бутерброд.
– Знаешь, что-то проснулась… Решила посмотреть на город.
– И что? Видела свет в окнах? Да ну! Молодец, я вот ни черта не увидел. Один раз вроде бы в Советском районе что-то мигнуло, но поручиться не могу… Покажи!
Мы вышли на площадку. Ожидая, что она покажет пальцем, я был приятно удивлён, когда Глебова присела, нашла засечку в перекладине ограждения и только тогда уверенно заявила:
– Вон там, на горе, в районе дачных участков. Три огонька, не совсем рядом. Думаю, в разных домах.
Я посмотрел в бинокль, а потом карту.
– Там речка есть… Можно ставить птичку, одну общину мы обнаружили. Наверняка есть и на Мане, – предположил я, возвращаясь к столу. Допил ещё горячий чай, вытер руки и довольно потянулся. – Хорошо! Спасибо за обед, пошёл я вкалывать дальше.
– Много ещё? – спросила Глебова с улыбкой.
– Сорок минут, почти всё готово. Ты будь тут, продолжай наблюдение.
С самого утра возню в гараже я начал с осмотра и выбора варианта. Здесь когда-то стояли восемь ведомственных автомобилей и два частных. Лучшее место занимал «крузак» начгара, судя по приставленной к стене мухобойке с надписью. На нём он и укатил, если жив остался. Сейчас из ведомственных остались четыре авто: три «Газели-Next» и среднетоннажный бортовой «Газ-3309». Конечно, я бы предпочёл нормальный грузовик – сидишь выше, обзор лучше, впереди классический капот и прочный бампер. Но, оценив объём работы, на затею плюнул и начал разбираться с «газельками», в итоге остановившись на четырёхдверном семиместном варианте. Вроде тоже неплохо: зелёненькая такая дизелюха, неброская, новенькая. Просторная кабина, кузов длинный. Низковато авто, так я по грунтовкам ездить не собираюсь.
Работа по оживлению свелась к перестановке аккумуляторов и перекачке из всех баков остатков солярки, так что в заявленный срок я уложился. Закрыв ворота и навесив замок, положил ключ в карман. В последний раз оглядев округу, Екатерина спускалась по лестнице.
– Ничего не забыли?
– Может, к катеру подъедем? – вопросом на вопрос ответила Глебова. Я мысленно сплюнул и показал рукой на водительскую дверь:
– Садитесь, мадам!
– Я?! – опешила подруга.
– А кто же ещё? Ты, помнится, рассказывала, как водила «уазик»… Самое время осваивать новую технику в новых условиях. Представь: со мной что-нибудь случится, и нужно будет не разворачивать медпункт посреди проспекта, а банально драпать? Давай-давай, смелей, я и сам на таких не ездил!
Хорошая машина, тихая, сейчас именно это обстоятельство было для меня важней всего. Возле «каэски» ещё раз прикинули, не нужно ли что-то взять, и взяли. После этого, сказав верному катеру «до скорой встречи», двинулись, решив объехать временно захваченную территорию. Неплохо она управляет, думал, будет хуже. Возле наливняков я попросил Катю остановиться и вышел.
Как должна звучать наполненная хотя бы частично ёмкость? Глухо. А вот это глухо или нет? Пришлось постучать сперва по одной «сигаре», потом по другой.
– В левом есть, не меньше четверти.
– Опять нам везёт? – обрадовалась напарница.
– Не сглазить бы… Лучше, чтобы в какой-нибудь мелочи не повезло. Заранее.
На выезде с площадки Глебова излишне смело заложила правый вираж – «некстик» накренился. Ай! Я вцепился рукой в верхний поручень, – потом она заложила левый, на сей раз грамотно увеличивая скорость на выходе. Пожалуй, пора пристёгиваться, нос расшибу, резво товарищ Глебова рулит. Мимо полетели пустыри. А вот и озёра, о которых она говорила! Ну и помойки, я бы тут пить не стал, даже под прицелом.
Грузовичок резво помчался по прямому участку эстакады по направлению к Песчанке, которую мы прошли без остановок, люди не объявились. Почти полностью выгоревшая пустооконная деревушка серела костяком стропил, чернела печными трубами – отжила своё, оттрубила. Угробили.
Население составляла лишь большая, в два десятка голов, собачья стая. Псы сидели на перекрёстке и внимательно смотрели на проезжающую машину. Бр-рр… Три маленьких домика, оставшиеся целыми, с сожалением проводили странников взглядом и скрылись из виду. Впереди был Советский район.
Вот уж где настоящий постапокалипсис! Но радиоактивный фон оставался в норме.
Здесь абсолютно всё воспринималось немыслимой дикостью: сегменты мёртвых многоэтажек, затихшая бетонная лента автострады, громады торговых центров – техногенка оказалась страшней самой дикой тайги, кто бы мог подумать!
И ни одной живой машины, лишь редкие брошенки. Не доезжая развязки, мы увидели разрушительные последствия крупной аварии: сложившаяся на скорости белая «Скания» влепилась в другую фуру, идущую по встречке, в месиво тут же вкрячились ещё несколько машин. Наверное, в самом начале полицейские перекрыли дорогу: кто не влип, тот кое-как объехал, потому что растаскивать затор не стали, спасателям уже не до того было. Зараза, сколько коробок и ящиков! После таёжной нехватки всего подряд смотреть на разбросанное на асфальте богатство было просто невыносимо.
– Куда! Медленней, медленней! Слева объезжай. И остановись перед развязкой.
Машина остановилась.
– Маску надевай, – распорядилась Екатерина.
– Что, уже?
– А ты не почувствовал запашок, когда проезжали мимо супермаркета?
– Вообще-то нет. – Я надел маску и переложил карту на другое колено. – И что у нас дальше будет? Как думаешь, рванём прямо или верхом, по улице 9 Мая, может, там поспокойней?
– Я бы не мудрила, везде одно и то же. Заметил, что трупного запаха нет?
– Ещё бы, в твоей маске только и нюхать… А ты видела псов? С такими стаями на улицах мы точно не увидим трупов на асфальте. Теперь домашние пёсики стали настоящими хищниками.
– Скорее, падальщиками, – тихо поправила меня Катя.
Меня это не смутило. Не то чтобы уже привык полностью, хотя к этому близко, просто давно уже всё открытое представлялось как неизбежное – иначе и быть не могло. Есть падаль, значит, будут и падальщики.
– Принимается, идём по Металлургов, выходим на Железняка, затем на Белинского, а там и Центральный район.
– Историческая часть.
– Ага. Гнать не получится, нужно успевать разглядывать, – предупредил я, доставая видеокамеру. – Слушай, Кать, может, стоило поковыряться в коробках и нагрузиться, если там годное?
– Господи, Лёша, впереди ещё столько всего будет!
– Вот бы ещё стволами путёвыми разжиться, – дежурно бросил я. – Поехали.
Но она не торопилась трогаться с места, задумчиво глядя вперёд, словно предчувствуя что-то. Понимаю на все сто. Слишком пусто вокруг, слишком тихо. Какая, к лешему, может быть спокойная езда со смотринами! Сейчас заедем в застройку, и каждый чих эхом вернётся!
– Что замерла?
– Кажется, я знаю, где можно раздобыть оружие.
Мысленно я, конечно, сделал стойку, но внешне виду не подал, бросив саркастически:
– Что, опять? Только не говори мне, пожалуйста, о секретных армейских арсеналах в стиле Потупчика и об отделениях полиции. Чую, в черте города бодрые парнишки такое сокровище давно выгребли.
– За ребёнка меня не держи, я серьёзно говорю, Алексей, – строго упрекнула она.
– Тогда стоим! Выкладывай.
Оказывается, была у неё закадычная подруга по имени Марина Базовляк, с которой они вместе учились в новосибирской Военно-Медицинской академии. В отличие от Кати, подруга отучилась по полной и диплом получила, устроившись после интернатуры в хирургическое отделение Дивногорской горбольницы. Девка, по словам Глебовой, умная да видная, дело молодое, и случился у неё жених, сам из Красноярска. Познакомились они, когда тот приезжал кататься на горных лыжах. На помолвку, состоявшуюся перед самым апокалипсисом, была приглашена и Катя; отпросилась у Ингмара Йоновича и приехала.
– Он мне сразу не понравился. Напыщенный, высокомерный, даже наглый, совсем другого образа жизни человек…
– Кать, пёс с ним, давай по делу.
– Хорошо. Этот Николай, его так звали, был записным охотником. Правда, охотился он не в крае или на Алтае, а всё больше в Африке и Испании. По крайней мере, так он нам рассказывал, не исключаю, что просто пыль в глаза пускал. Во всяком случае, экзотических трофеев на стенах я не заметила.
– Ты наблюдательна! – похвалил я, не забывая поглядывать по сторонам. – Ну, а что если человек с денюжкой, то может себе позволить и Африку. Охотник, говоришь…
– Оружие нам показывал, Лёша, винтовки, новенькие. У него два сейфа.
– Адрес помнишь? – Сердечко мое забилось быстрее.
– Визуально найду, – уверенно пообещала она. – Это здесь, на левобережье, на улице Ленина, рядом с Краевым театром кукол.
Я жизнерадостно махнул ладонью.
– Значит, найдём кукол.
Опять под колёсами зашуршал асфальт, грузовичок бежал по прямой. Хорошо идёт «некстик», довольно мягко, в салоне не шумит, резина новая. Я уже не обращал особого внимания на многоэтажки и магазины, тем не менее продолжая фиксировать всё на камеру.
Брошенных машин становилось всё больше, много «японок»-пузотёрок.
Глядя по сторонам, я невольно обратил внимание на то, как много листочков-объявлений на остановках, буквально вся поверхность облеплена пожелтевшими прямоугольниками, некоторые уже отклеились под дождями. Кажется, я догадываюсь, что это такое. Поиски пропавших родных и друзей, нет никакой другой причины для столь плотной оклейки, не жильё же продавали… Дураков нет.
Даже на фонарных столбах, мимо которых пройдёт разве что случайный прохожий, висели одинаковые листки бумаги. Примерно через пять-шесть столбов попадались ярко-оранжевые объявления и, чем ближе машина подбиралась к центру, тем оранжевого становилось больше. Наконец я не выдержал:
– Стопимся, родная. Давай-ка теперь я сяду за руль, а ты отдохни. Там и тесней будет, и сложней, ага?
Она кивнула и первой открыла дверь, я тоже вышел, заметив:
– Екатерина, ствол! Даже если ты выходишь из машины, чтобы всего лишь попинать колесо, оружие должно быть с тобой, запомни.
Мы остановились прямо напротив очередного столба, и я не поленился сделать десяток шагов; внимание привлекло то обстоятельство, что лист бумаги был наискось перечёркнут жирным красным фломастером. И надпись поверху, да ещё и с огромным восклицательным знаком.
На белом объявлении был написан короткий и ёмкий текст:
Соотечественники! Красноярцы! Если вы готовы работать на общее благо, знаете ремёсла, обладаете производственными специальностями, умеете уживаться с соседями и уважаете чуждой труд, то приходите к нам! Мы будем рады всем порядочным людям! Сбор в полдень по чётным дням возле Библиотеки им. В. Г. Белинского.
Община Кировского района.
Но позитив отменялся напрочь жирной полосой и подписью под ней:
Не надейтесь, этих трутней больше нет! Смерть придуркам!
Перевесив карабин на шею, я расстегнул кобуру.
– Не может быть! – ахнула Глебова, оглядываясь на ту сторону реки.
– Как видишь, может, – угрюмо отреагировал я. – Конечно, могли и понтануться, на фуфу взять… Но заявка кислая.
– Это не фуфу, Лёша, видишь, как раз в той стороне дымится?
Я тоже глянул на дымы, и ответить мне было нечего.
Тяжело на сердце, очень недобро встречает нас стольный город Красноярск.
Однако настоящий шок постиг нас после чтения второго объявления, из числа тех самых, оранжевеньких.
Гражданин Земли! Настало время катастроф и потерь. Но сейчас настало и время новых решений и свершений. Именно тебе, осознавшему, куда нас завели власти этой России, мы предлагаем присоединиться к обществу друзей Америки! Нас слишком долго водили за нос, теперь никто не должен страдать зря! Эмиграция в США – лучший выход! Свободной Америке, пострадавшей ничуть не меньше, отныне дорог каждый человек! Мы обеспечиваем оперативную авиадоставку, сопровождение, консультации и моментальное получение гражданства по прибытии. Если ты – человек либеральных, свободных взглядов, если ты понял, что тебе нет места в стране дураков, то приезжай к нам! Ждём тебя в общине аэропорта «Емельяново». Количество мест не ограничено.
Мы ждём тебя!
Сообщество Либеральных Сердец.
– У нас есть что-нибудь выпить? – неожиданно спросила Глебова и тихо заплакала.
Я торопливо обнял её за плечи. Что сказать, растерялся! Наконец, переведя дыхание, я просто потянул напарницу в машину.
– Есть немного, взял фляжечку…
– Но мы же за рулём, Лёша! – сквозь слёзы пробулькала подруга в пассажирском сиденье, продемонстрировав замечательный образец женской логики.
– Знаешь, дорогая, я вообще трезвым боюсь ездить. Поэтому смена рулевых отменяется.