8 февраля, понедельник

В кабинете Хрущева на Старой площади был диванный уголок, он состоял из двух кожаных диванов, стоящих друг против друга, и одного кресла, к ним-то, на низкий журнальный столик, и подали чай с пряниками, вареньями и баранками. На центр выставили коробку шоколадных конфет. Плотные шторы были распахнуты, и всю комнату заливал солнечный свет. День выдался не пасмурный, светлый, почти весенний. На одном диване сидел пожилой мужчина в больших роговых очках, не худой и не полный, с густыми, несколько вьющимися волосами. Он все время держал на животе сложенные замком руки. Строгий темный костюм на нем был до такой степени отглажен, что казалось, будто его только-только сняли с вешалки. Напротив расположился маршал Советского Союза Булганин.

– Мы, Николай Никитич, рады, что все обошлось, – проговорил министр Вооруженных Сил. Он подался к соседу и пожал профессорское запястье. – Кто бы мог подумать, что с вами, с выдающимися светилами науки, такое случится?

Маршал подвинул к себе чашку с душистым чаем, бросил туда две дольки лимона, положил сахар и, перемешав, отхлебнул.

– Мы с Никитой Сергеевичем каждый день ареста ожидали! – продолжал он. – Немыслимое напряжение, когда об этом бесконечно думаешь и все время ждешь, – вот придут, вот придут! – В речи министра угадывалось беспокойство.

Профессор Виноградов как-то подобрался, насупился.

– А мы, доктора, ничего подобного не ожидали, – грустно ответил он, скрипучим, когда-то очень задорным голосом, – не могли вообразить, чтобы нас, лечащих врачей руководителя государства, кто-то посмеет тронуть. Но случилось. Что мы испытали! – Николай Никитич смахнул выступившую слезу. Никогда на его добродушном, а теперь точно высеченном зубилом, лице нельзя было предположить даже намека на слезы, глаза обычно лучились, улыбались.

Булганин с сочувствием похлопал гостя по коленке.

– Успокойтесь, дорогой мой, все позади!

– Били больно, очень больно! – сдавленным голосом продолжал Николай Никитич. – Профессор Этингер в тюрьме скончался, физических мук не выдержал, царство ему небесное!

Виноградов подбирал платком слезы.

– Вам, ждущим, повезло, – кивнул доктор Булганину, – вас не били, не мучили, вы только ждали.

Профессор Виноградов, точно изваяние, замер на диване, вспоминая те ужасные лубянские дни. Он не притронулся ни к чаю, ни к пряникам, ни к конфетам, молча сидел, уставившись в пустоту. Булганин не трогал его – пусть успокоится.

В кабинете появился Хрущев и сел рядом с доктором.

– Вы герои, герои! Ну-ну! – Никита Сергеевич притянул профессора к себе. – Мы, Николай Никитич, эту проказу с корнем выдрали! Высшая мера наказания в исполнение приведена. Нету ни Берии, ни его подручных.

– Знаю, знаю… – сквозь душившие слезы шептал профессор.

– Замарались мы страшно, теперь надо грязь выскрести, партию от позора отмыть. Нелегкое дело! – качал головой Первый Секретарь. – Надо сделать так, чтобы партия и в особенности органы государственной безопасности не дрожь у людей вызывали, а уважение. И сделаем, обязательно сделаем! Я, Николай Никитич, решил на руководящие должности в органы партийных вожаков выдвигать, думаю брать тех, кто помоложе. Молодежь подлостью не замарана. Рыба, как известно, с головы гниет. Старую голову мы отсекли, а новая голова теперь совершенно иная будет.

Доедая очередной сухарик, маршал Булганин одобрительно кивнул.

Николай Никитич успокоился.

– Я, Николай Никитич, распорядился вдове покойного Этингера персональную пенсию установить и прикрепить к кремлевской столовой, – завладев сухой ладонью доктора, говорил Хрущев. – Поручил отдельную квартиру дочери подобрать.

– Спасибо, спасибо! – ожил Виноградов. – У Этингера семья большая, жилплощадь им необходима!

– Бойня, через которую страна прошла, закончилась. Хватит крови! – Никита Сергеевич крепко пожал профессорскую руку. – Вы пейте чай, пейте, а я пока звонок важный сделаю.

Хрущев выбрался с дивана и вышел в соседнюю комнату.

Николай Александрович съел шоколадного «Мишку» и налил профессору душистой заварки. Чай был вкусный, с добавкой мяты. Профессор оттаял, отхлебнул чай, потянулся за баранкой.

– Можно деликатный вопрос? – после долгой паузы решился Булганин.

– Слушаю?

– Не посоветуете, что бы такое принимать, чтобы лучше получалось… – понизив голос почти до шепота, промямлил министр.

– Не понял, извините? – светила уставился на маршала.

– Ну, чтобы как у молодого было… – покраснев, объяснил Булганин.

– Что у молодого?

– Чтобы стоял, как у молодого.

– Ах, вот что! Ну, понятно, понятно! – доктор широко заулыбался. – Есть такие средства, разумеется.

– Поделитесь! – жалобно попросил Николай Александрович. – А то, знаете, не всегда так, как хочется, получается! – с отчаянием в голосе добавил он.

– Ну да, ну да! – понимающе кивал профессор. – Попробуем помочь.

– Попробуйте, а то часто – бац! – и того, – не включается! – развел руками несчастный.

– Я вам кое-что порекомендую, – пообещал ученый. – Но в вашем случае лучше приехать на осмотр. Мы не спеша поговорим, разберемся. Сможете выбраться на неделе?

– Конечно, смогу! Прямо завтра. Говорят, эта штука у мужчин точно второе сердце?

– Можно и так выразиться. Но я слышал, Николай Александрович, что у вас не все скверно?

– Да нет, не скверно, – как бы оправдываясь, ответил маршал, – даже совсем у меня не скверно, но, как до дела доходит, огонька будто нет! Жару, так сказать, маловато!

– Ну, вам и не двадцать лет, – заметил профессор.

– В том-то и дело! В двадцать я все рекорды бил!

– Так, как раньше, функцию восстановить вряд ли получится, но усилить – безусловно, усилим, – пообещал Виноградов.

– Уж постарайтесь! Одним, знаете ли, вино подавай, кому-то баня жизнь спасает, а я без женщин чахну, дня в одиночестве не просуществую. А как до ответственного момента доходит, иной раз чувствую себя не в своей тарелке. Если попадется какая-нибудь незнакомка таинственная, может и срыв получиться, а если обычные, свои, – еще куда ни шло! – разоткровенничался министр.

– Не переживайте, подлечим.

– Вы Лаврентия по этому вопросу консультировали?

– Берию? – вскинул голову Виноградов. – Консультировал.

– Лаврентий справлялся?

– Справлялся.

– Вот и мне надо справляться. Справляться, справляться и еще раз справляться! – наливая коньяк, который предусмотрительно поставили на столик, заключил министр Вооруженных Сил.

– Будете? – приподняв бутылку, предложил гостю он.

– Извините, не пью.

В окнах потемнело. От радости слепящего солнца не осталось и следа. Началась пурга, снежинки липли на окна.

«Когда эта зима кончится?» – вздохнул профессор, глядя за окно. С двух на кафедре был назначен прием.

– Поеду, а то все дороги заметет, – вставая, сказал Виноградов.

– Я вам свою машину дам. Ребята быстро домчат.

– За машину спасибо, но мне и на и метро удобно. Жду вас завтра, в одиннадцать.

– Буду, буду! – пообещал Булганин. – А от машины не отказывайтесь. Идемте, дорогой, я вас провожу.

– Никите Сергеевичу передавайте поклон!

– Профессор – мужик что надо! – дождавшись Хрущева, заявил Булганин.

– Представляешь, каких людей мучили? Виноградов пятнадцать лет Сталина лечил, всю его семью, и Светку, и Ваську. Иосиф и собственного доктора не пощадил.

– Я ему медаль «За отвагу» дам, как думаешь? – спросил Николай Александрович.

– Ты всем медали дай, врачей человек сорок мучили.

– Правильно, всем, – согласился министр Вооруженных Сил и вытер салфеткой измазанные шоколадом пальцы. – Слушай, Никит, может, в субботу в баню рванем? Расслабимся, в прорубь прыгнем?

– Не могу. В субботу с Лобановым и Лысенко по целине разговор. Иди один.

– Одному скучно. Если в баню не пойдешь, я на Лосиный уеду.

Маршал налил еще коньяка.

– С Жуковым вчера разговаривал. Он к тактическим учениям готовится. Твой Серов у него постоянно вертится и Неделин сидит.

– Работают, значит?

– Работают. Неделину поручено атомную бомбу взрывать. В условиях реального ядерного взрыва солдаты учиться будут. Курчатов предостерегает, чтоб со взрывом не переборщили, а то не учение выйдет, а сплошные похороны! – допивая рюмку, предостерег Булганин.

– Тренироваться надо. Как без тренировок? – отозвался Хрущев. Стоя у окна, он наблюдал, как метет на улице, потом уселся напротив Николая Александровича. – Гостей из разных стран притащим, китайцев обязательно, пусть боятся!

– Верно, а то Мао расхрабрился. Непререкаемый живой Бог во главе Китая сидит. Как Иосиф помер, сразу у него вопросы возникли.

– Они у него и раньше были. Особенно по Корее. Почему мы ему Корею не отдаем? Китай за Корею воевал, не Москва! – так излагает.

– Уже бузит, – заключил Николай Александрович. – Китайцев на ученья звать обязательно! Только взрыв атомный, Никита, не шутка, всю Оренбургскую область может угробить. Необходимо оно в таких масштабах, это ученье?

– Необходимо. Американцы с англичанами спят и видят советское государство в клочья разодрать. Сначала на республики раскромсают, а потом дальше делить начнут, такая у мерзавцев политика.

– Как колбасу, что ль, хотят нас порубать, эти чертовы американцы? – причмокнул Николай Александрович, закусывая коньячок лимоном.

– Именно.

– Ничего не выйдет! И то, что Советский Союз развалится – кукиш! – Показал фигу маршал. – Фантазер ты, Никита, – растащат! Любишь приврать! А по взрыву, по силе его, подумай, людей много поубивает! У нас и так одни смерти вокруг, и этот профессор по счастливой случайности жив остался.

– А ты предлагаешь сложа руки сидеть и ждать пока нас враги слопают?!

– Ничего я не предлагаю. Говорю только, что людей жалко, если с зарядом переборщим! Хочу, чтобы жертв меньше было. Жуков разойдется и столько людей угробит, не сочтем. Ты его тормози, Никита! Я ему говорю, а он не слушает!

Хрущев тяжело поднял свое грузное тело с мягких подушек, протопал к столу и набрал маршала артиллерии Неделина.

– Привет, Митрофан Иванович! Мы тут с министром Булганиным совещаемся, хотим тебя попросить, чтобы ядерный взрыв на предстоящем учении был минимальной силы. Лучше повторные учения сделаем, а на этот раз ставь самый минимальный заряд. Никого не слушай, если увеличить силу потребуют, категорически не делай, ясно? Это мы тебе приказываем. Раз ясно – молодец! У нас, по сути, первая тренировка с ядерным оружием, главная задача – максимально людей сберечь. Взорвем, поглядим последствия, тогда определимся, согласен? Согласен! – прикрывая ладонью трубку, озвучил ответ Хрущев. – В следующий раз взрыв можно сделать мощнее. Надо силу разумно наращивать, и военнослужащие будут опытнее. Вы меня поняли, товарищ Неделин? – переходя на «вы», говорил Никита Сергеевич. – Поняли. Ну и отлично! С Курчатовым и Сахаровым посоветуйтесь, и лично обо всем мне докладывайте. Николай Александрович правильно о людях беспокоится, он здесь, у меня, – Хрущев еще раз заострил внимание на военном министре. – Я товарища Булганина целиком поддерживаю. Вы того же мнения? Отлично. Ну, будьте здоровы! – и Никита Сергеевич дал отбой.

– И Жукову позвони, – протянул Булганин. Он порозовел от выпитого «Ахтамара».

– Жукову лучше при личной встрече сказать, он взрывной.

– Профессор Виноградов пообещал мне мужскую силу восстановить, – добродушно улыбнулся министр Вооруженных Сил.

– Будешь корку женьшеня сосать, а после за прислугой гоняться! – хмыкнул Никита Сергеевич.

– Ну тебя к лешему! Я уже и женьшень жрал, и печень трески с крабовым мясом вперемешку трескал, и морскую капусту килограммами лопал, и лимонник заваривал, а все больше одного раза не получается.

– Ну, один-то есть! – Никита Сергеевич бодро хлопнул товарища по плечу.

– Что один, я раньше за ночь три мог, а однажды пять получилось!

– Сколько-сколько?! Ты, как тот рыбак! – засмеялся Хрущев.

– Чего?

– Врешь, вот чего!

– Да не вру! – обиделся Булганин. – Правда, было. Хочешь, перекрещусь?

Хрущев махнул рукой.