8 сентября, среда

Мелкий, унылый дождь тарабанил в оконную раму. Начало сентября выдалось неласковым, кругом хлюпала вода. В комнате было зябко, неуютно. Чтобы уберечься от всепроникающей бессолнечной сырости, Надя принесла сухих полешек и затопила печурку, которая одновременно являлась и плитой. Марфа обернулась в сторону помощницы и заулыбалась:

– Тепленько!

Женщина вынула из сумки небольшой газетный кулечек. В корзинке у двери оставалось немного картошки.

– Картошечку отварим, – сказала она и стала разворачивать сверток.

Там оказалось с десяток голов жирных дунайских сельдей.

– Ну, запах! – всплеснула ручками Марфа.

– Сестренка передала. Из горкомовской столовой. Остатки унесть им позволяют, вот Таня с нами и поделилась! К вам, матушка, напрашивается.

– Пускай идет.

– Авось на выходных выберется.

– Будем ждать, – пообещала немощная и потянула носом вкусный запах.

Надя суетилась у плиты.

– Застудила твоя Танечка ножки по молодости, теперь мучается, – выдала Марфа.

– И это вам известно! – с благоговением перекрестилась помощница.

– Летом боль отпускает, а осенью становится нестерпимой. Скажи, пусть терпит, тут ей никто не поможет, к докторам ходить бестолку. И сама я страдаю немилосердно, – взмахнув своими крохотными ручонками, продолжала женщина-инвалид. – Помолюсь за нее, рабу божью Татьяну, и ей передай – пусть молится!

Марфа стала усиленно креститься:

– Помилуй нас, Господи! Помилуй нас! Многомилостивый и Всемилостивый Боже наш, Иисусе Христе, ради любви сошедший во спасение человеческих душ, заступись!

И Надя с усердием крестилась.

– Господь человека постоянно спасает, да только люди у нас, прости меня, грешную, слабые, от соблазнов, как дерево от ветра, прогибаются. Оттого Господь и болезни насылает, чтобы, преодолевая страдания, человек лучше становился, оттаивал, чтоб не огрубели вконец души, чтобы, глядя на мученья великие, мы делались лучше! – выговаривала молитвеница. – В немощи сила духовная крепнет! Еще неизвестно, у кого силы больше, у здорового человека или у болезного. Мне многие сочувствуют, смотри, говорят, какая калека-уродица, видать, крепко страдает! А я не страдаю, я всей душою радуюсь, каждой частичкой бренного тела к Господу тянусь, потому что любовь к Господу всякое зло истребляет и исцеляет! Одна великая любовь у меня на душе цветет! Любовь и Свет! Грешны мы, милая, сильно грешны, вот и страдаем за паденье человеческое! – заключила Марфа.

– Ты-то, матушка, тут причем? Ты-то никого в жизни не обидела!

– Так дано. И сестричку твою болезнью отметили, знай, терпи и молись! Спаситель ради нас смерть принял, – изрекла старица. – Пусть Танюша твоя прилежней молится.

– Ругают, матушка, сегодня за веру православную, но Таня втихаря иконки целует.

– Молиться и про себя можно, боженька нас за руку ведет! – отозвалась пророчица. – Сестренке твоей жить долго. Всегда она при памяти будет, хоть с болью, но на своих ногах. Ребятишек выучит, внуков доведется понянчить, да только супруг у нее пропащий, уж больно пьющий.

– Отчаянно пьющий! – подтвердила работница.

– А с ножками, пусть и с больными, проживет! Так и передай.

– Передам.

– Вот мы и потолковали про Таню твою. Теперь она может ко мне не спешить.

– Все равно придет!

– Ну, пусть, пусть!

– Вы что же, про каждого знаете?

– Ничего я, милая, не знаю, слушаю просто.

– Что же такое слушаете?

– Ответы.

– Кто же говорит их? Я ничего не слышу!

– Захочешь – услышишь! Знак будет.

– Никто мне знака не подает.

– Придет время – и откроется! Попои меня, что ль, чайком!

За разговором Надя почистила картошку, поставила на плиту воду и накипятила чайник.

– Сейчас, матушка испьем! – отозвалась женщина. – У меня еще и прянички есть!

Печь разгорелась, железная труба уютно завыла, тепло расползлось по комнатке.

– Отец-то Василий, про нас не забыл?

– Навестить обещался.

– Заскучали по нем!

– Угостим его сегодня на славу: и пряничками, и картошечкой, а то все он балует, – подавая чай, скороговоркой выдала Надя.

Поставив варить картошку, она добавила к ней жирные головы сельди. Засаливали селедку в пряном рассоле. Рыба придавала картофелю пикантный аромат. Надя раздобыла где-то сливочного масла.

– Настоящий пир получается! – ощущая невероятные запахи, выговорила Марфа.

– Гуляем, матушка, гуляем! – довольно улыбалась помощница. – Позволено ведь, поста нет.

– С молитвою невелик грех! – отозвалась Марфа.

Повернув голову в сторону плиты, она словно пыталась разглядеть своими невидящими глазами хлопоты: как Надя бережно чистит картофель, любуется на жирные, истекающие терпкой вкусностью головы сельдей, круто заваривает чай. На Пасху появилась у них литровая банка меда, медок тот мигом скушали, а сегодня вот – прянички! За комнатку, где ютилась Марфа, Надя отдавала треть собственной санитарской зарплаты. В родильном доме она работала акушеркой.

– Радуюсь я за тебя, родимая, – проговорила Марфа. – Каждый день ты новую жизнь встречаешь, с великим чудом соприкасаешься, с чудом рождения!

– И верно, рождение – чудо! – соглашалась Надя.

Сегодня у нее не получилось заплатить за марфину комнату, купила племяннику, которого после успешной сдачи экзаменов зачислили в горный институт брюки. А то что же получится – парень пойдет на занятия в обносках? Теперь женщина мучилась, как ей идти к злобливой марфиной хозяйке? В прошлый раз за опоздание в оплате жилплощади пришлось отдать бутыль молока и баночку смородинного варенья, а сейчас что нести?

– В отъезде наша хозяюшка, – нюхая аппетитные запахи, выговорила Марфа, – через недельку появится.

– И это известно! – изумилась Надежда.

Марфа пожала плечами.

– Скорей бы отец Василий нас ближе к себе перетянул! – вздохнула помощница.

Из-за дождей и серой промозглости вторую неделю не выносили Марфушку на прогулку. Сколько можно дождям идти, лето закончилось, а дожди льют и льют! В ближайшее воскресенье надеялись погреться на солнышке, подышать свежим воздухом, по приметам погода должна быть теплая, и обязательно – в храм! От того, что Марфа вторую неделю не появлялась в церкви, прихожане забеспокоились, ведь почти у каждого был к ней вопрос, многим помощь ее требовалась. Марфа никому не отказывала: помогла советом, заступилась молитвою. Со всей Москвы, с ближайших деревушек и с окрестных городков устремились в Коломну люди.