Глава 10

Камера 282,

Блэкхетская тюрьма строгого режима,

Норт-Йорк-Мур,

15 миль к югу от Мидлсборо, 1:09 ночи

Единственным звуком, который Денни Морган слышал этой ночью, лежа на своей койке, было тихое, ритмичное похрапывание Пита Таллета, который занимал нары под ним, а также шаги охранников, патрулировавших коридор по ту сторону толстой стальной двери. В камере было темно, хоть глаз выколи, если не считать маленького квадратика тусклого лунного света, лившегося из единственного окна.

Денни лежал неподвижно, закрыв глаза, но не спал: мысли, от которых он не мог избавиться последние несколько дней, бурлили в его мозгу, прогоняя сон.

Денни Морган был парнем, который точно знал, что ему нравится, а нравилось ему всегда одно и то же. Когда он был свободным человеком, то всегда пил один и тот же сорт пива с одними и теми же приятелями в одном и том же пабе под аккомпанемент одних и тех же мелодий из музыкального автомата. Каждую среду цыпленок тандури навынос из одного и того же индийского ресторана, всегда один и тот же стейк с жареной картошкой по пятницам. Он всегда был таким — находил комфорт в заведенном порядке вещей и упорно сопротивлялся любым переменам. До такой степени, что когда его жена Мэнди однажды пришла домой без длинных белокурых волос — которые носила с восемнадцати лет и которые теперь сменила короткая стрижка и черный цвет, — Денни, вполне обоснованно, на его взгляд, избил ее до смерти пустой бутылкой из-под пива, ньюкаслского темного эля, своего любимого.

Любовь Денни к неизменному порядку помогла привыкнуть к жизни в тюрьме, где он находился уже восемь лет, причем последние два года в камере 282 с двумя другими заключенными, с которыми неплохо ладил. Пит Таллет был подвержен внезапным приступам метеоризма, при которых испускал невероятно вонючие газы, но компенсировал это неиссякаемым запасом шуток. Кев Дойл был хмурым и печальным человеком, говорил мало, но ему можно было доверять во всем. Оба серьезные, надежные парни. Последние пару лет Денни был в целом доволен своей жизнью.

Пока появление в камере четвертого постояльца не изменило все.

Денни был в ярости, считая нынешнее положение абсолютно неприемлемым — и дело не только в нарушении устоявшегося режима в камере 282, что само по себе никуда не годилось. И Пит, и Кев соглашались, что новый парень, которого им навязали, настоящий псих.

Денни открыл глаза и повернул влево голову, лежавшую на тонкой подушке. В восьми футах от него, у другой стены камеры, на верхней койке абсолютно неподвижно лежал новый парень. Тюремное одеяло укрывало его с головы до ног, так что в слабом лунном свете виднелся лишь неясный силуэт. Денни различал скрещенные на груди руки, ладони которых были прижаты к плечам.

Этот чокнутый ублюдок лежал так весь день. Не шевелился. Не разговаривал, не вставал в туалет, не храпел и, казалось, не дышал. Как будто они делили камеру с реанимированным трупом.

Все остальные заключенные Блэкхетской тюрьмы знали о новом постояльце камеры 282 из газет и телевизионных передач, которые можно было посмотреть в комнате отдыха, причем на недостаток информации никто не жаловался. Его жестокое нападение на маленькую приходскую церковь в Корнуолле так широко освещалось шокированными средствами массовой информации Великобритании, что вести о нем достигли даже тех, кто сидел в одиночках. Многие заключенные, будучи ревностными христианами, и особенно те, кто обратился к религии уже в тюрьме, пытаясь замолить прошлые грехи, злились на нового парня. Этого Эша, этого самозваного «вампира» с подпиленными зубами и странными манерами, не любили и опасались.

Денни Морган не был верующим, однако новичок раздражал его не меньше, чем их, и еще он злился на тюремное начальство, выбравшее для него именно эту камеру. «Почему надо было помещать его к нам?» — думал он, пристально глядя на койку напротив, словно мог передать свои мысли с помощью телепатии.

— Почему обязательно было помещать тебя к нам, ты, чертов ублюдок? — уже вслух прошептал Денни.

Никакой реакции. Тело на койке оставалось совершенно неподвижным.

И что за дурацкое имя, Эш?

— Чертов придурок, псих ненормальный, — пробормотал Денни. — Вампир, твою мать. — Он снова закрыл глаза.

Через несколько минут негодование наконец уступило место сонливости. Тело на тонком матрасе расслабилось, дыхание стало тихим и ритмичным. Уголки рта подергивались во сне. Денни снилось, как он входит в свой гараж и медленно снимает брезентовый чехол, открывая колеса с блестящим хромированным ободком и ярко-красный капот «Доджа Випера». Его, это все его. Он проводит ладонями по прохладному, гладкому, покрытому лаком корпусу. Ключ в кармане. Только он, его красавец и пустая дорога. Денни почти слышал рокот безупречно настроенного восьмицилиндрового мотора…

Денни открыл глаза, снова повернул голову к соседней койке и похолодел.

Пустая.

А пустая она была потому, что Эш встал. В бледном прямоугольнике лунного света Денни увидел, как высокая, мускулистая фигура пересекает узкую камеру и приближается к нему. Сердце его затрепетало. Мужчина приподнялся на локте.

— Эй! Что ты задумал? — спросил он хриплым голосом, который прозвучал гораздо тише, чем ему хотелось.

Эш остановился рядом с койкой и, склонив голову, с любопытством посмотрел на Денни. Кривая улыбка обнажила заостренные зубы.

На истошные, нечеловеческие крики из камеры 282 первыми отреагировали два тюремных охранника, патрулировавших коридор. Звук их шагов по твердому полу гулко отражался от стен, когда они бежали к двери, вытащив раскладные дубинки и готовые пустить их в ход. Леденящие кровь звуки не смолкали. Один из охранников отстегнул от пояса связку ключей. Другой повернул внешний выключатель рядом с клепаной стальной дверью, резким движением открыл крышку глазка и попытался заглянуть внутрь.

— О боже, — простонал он. Стекло было залито густой ярко-красной кровью. — Быстрее!

Пока его коллега возился с ключами, крики перешли в жуткий вой, пропитанный болью и страхом, какого оба охранника никогда в жизни не слышали, хотя проработали в тюремной службе больше тридцати пяти лет. Они ворвались в камеру с дубинками наперевес, но замерли, пораженные представшей перед ними картиной.

— О господи! Нет!

В камере стоял горячий запах смерти. Такое впечатление, что помещение поливали кровью из шланга. Лужи на полу, потеки на стенах, а белая накрахмаленная простыня тюремного белья буквально сочилась кровью.

В растекающейся на полу луже крове лежали искалеченные тела Таллета и Дойла. Голова Тал лета была вывернута почти на 180 градусов. Подбородок и нижние зубы отсутствовали — челюсть вырвали с корнем. У Дойла сквозь обломки черепа просвечивал мозг, серовато-белая масса, похожая на цветную капусту.

Денни Морган еще дышал, но жить ему оставалось несколько секунд. Он трепыхался, словно выброшенная на берег рыба, и громко кричал, разбрызгивая темную кровь. Лицо его было изуродовано до неузнаваемости, глаза вырваны из глазниц.

Четвертый обитатель камеры 282, заключенный по имени Эш, стоявший в самом центре помещения, спокойно повернулся к охранникам. Выглядел он так, словно окунулся в озеро крови, а его заветным желанием было купаться в ней, размазывать по всему телу, наслаждаться вкусом теплой жидкости, стекающей в горло. Окинув вошедших бесстрастным взглядом, Эш занялся тем, что держал в руке.

Несколько секунд охранники молча смотрели, не веря своим глазам, затем один из них вскрикнул от отвращения, узнав предмет, зажатый в окровавленном кулаке Эша. Это был язык — длинный, красный, блестящий и извивавшийся, как живой. Эш вырвал его изо рта Денни Моргана вместе с куском трахеи и пищевода.

Под ошеломленными взглядами охранников Эш поднес свою добычу ко рту и принялся рвать зубами. Потом вздохнул и довольно улыбнулся; с губ его свисала искромсанная плоть с обрывками сосудов. Кровь текла по его шее и груди, стекала на пол, собираясь в ярко-красные лужи, в которых отражался свет белых неоновых ламп.

Один из охранников наконец обрел дар речи и схватил висевшую на поясе рацию.

— Чрезвычайная ситуация на уровне 2. Всем сюда, немедленно!