Глава VI. Немилосердное солнце

Фаэтон был сыном Аполлона и нимфы Климены. Однажды школьный приятель посмеялся над его заявлениями о том, что он, якобы, является сыном бога, и Фаэтон пришел в ярость, ему стало стыдно, и он рассказал об этом матери.

– Если я действительно небесного рода, мама, – сказал он, – докажи мне это как-нибудь и подтверди мои притязания на почет.

Климена простерла руки к небу и сказала: «Призываю в свидетели Солнце, которое смотрит на нас сверху, что я сказала правду. Если это ложь, пусть в последний раз вижу я его свет. Но тебе будет не трудно пойти и спросить у него самому; ведь страна, где встает Солнце, соседствует с нашей. Пойди и спроси у Солнца, признает ли он в тебе родного сына».

Фаэтон слушал мать с восхищением. А потом он отправился в Индию, которая находилась прямо в области восхода солнца; и, полный надежды и чувства гордости, достиг места, где его родитель начинал своей ежедневный путь.

Дворец Солнца стоял, поднятый на колоннах, сверкающий золотом и драгоценными камнями, тогда как полированная слоновая кость формировала потолок, а серебро – двери. Мастерство же строителя превосходило материалы, потому что на стенах дворца сам Вулкан изобразил землю, море и небеса с их обитателями. В море были нимфы: одни из них играли в волнах, другие ездили на спинах рыб, тогда как третьи сидели на скалах и сушили свои волосы цвета морской волны. Их лица были и похожими, и не похожими – такими, какими и должны быть лица сестер. На земле же мастером были искусно нарисованы города, леса, реки и сельские божества. Над всем было вырезано подобие славного неба; а на серебряных дверях двенадцать знаков зодиака, по шесть с каждой стороны.

Сын Климены поднялся по крутой лестнице и вошел в зал своего предполагаемого отца. Он приблизится к отцу, но остановился на расстоянии, потому что не мог вынести такого сильного света.

Феб, обряженный в пурпурное одеяние, сидел на троне, который сверкал словно усыпанный бриллиантами. По правую и левую руку от него стояли День, Месяц и Год, и через равные интервалы Часы. С головой, украшенной цветами, стояла Весна, а Лето – с отброшенной в сторону одеждой и с венком из побегов спелых зерен; Осень – с ногами, запачканными виноградным соком, а холодная Зима – с волосами, покрытыми инеем.

Окруженный такими слугами бог Солнца всевидящим оком заметил юношу, ослепленного невиданной и великолепной сценой, и спросил о цели его визита. Юноша ответил:

– О, свет безграничного мира, Феб, отец мой, – если ты позволяешь мне так тебя называть, – прошу тебя, дай мне какое-нибудь доказательство того, что я твой сын.

Он остановился; и его отец, отложив в сторону лучи, что сияли вокруг его головы, приказал ему подойти и, обняв, сказал:

– Сын мой, ты не заслужил, чтобы от тебя отрекались, и я подтверждаю то, что сказала тебе мать. Чтобы положить конец твоим сомнениям, проси, чего захочешь, и это будет тебе подарком. Я призываю в свидетели то ужасное озеро, которого я никогда не видел, но которым мы, боги, клянемся в самых торжественных случаях.

Фаэтон сразу же попросил разрешить ему хоть раз в жизни управлять колесницей солнца. Отец пожалел о своем обещании; трижды или четырежды он качал своей лучистой головой в предостережение.

– Я говорил опрометчиво, – сказал он, – только эту просьбу я вынужден отклонить. Я и тебя прошу отказаться от нее. Это опасный подарок, это вовсе не то, мой милый Фаэтон, что подходит твоей молодости и силе. Ты – смертный, а просишь того, что превосходит силы смертного. В своем незнании ты стремишься сделать то, что даже сами боги не могут. Никто, кроме меня, не может провести огненную колесницу дня. Не может этого сделать даже Юпитер, чья ужасная рука мечет молнии. Первая часть пути настолько крута, что и лошади, свежие поутру, с трудом могут подниматься; середина – настолько высоко в небе, я сам едва ли без страха могу смотреть вниз и наблюдать землю и море, простершиеся подо мной. Последняя часть пути отвесно спускается и требует наиболее внимательного управления. Тефида, которая ждет, чтобы принять меня, часто трепещет, как бы я не упал стремглав вниз. К тому же небо все-время крутится и носит звезды вместе с собой. Я должен постоянно заботиться, чтобы это движение, которое все с собой увдекает, не унесло и меня. Представь, если бы я дал тебе колесницу, что бы ты с нею делал? Сможешь ли ты сохранить свое движение, когда небесная сфера вращается под тобой? Может, ты думаешь, что там, на пути у тебя расположены леса и города, жилища богов, дворцы и храмы? Напротив, дорога твоя проходит между ужасными монстрами. Ты проходишь между рогов Тельца, напротив Стрельца, около пасти Льва и там, где Скорпион тянет свои клешни в одном направлении, а Рак – в другом. Тебе не покажется легким вести по этому пути коней, да не простых, а с огнем в груди, который пышет у них из ноздрей. Я и сам едва могу управлять ими, когда они непокорны и сопротивляются поводьям. Остерегайся же, сын мой, чтобы я не стал подателем рокового дара; измени свое требование, пока можешь. Ты просишь доказательства того, что произошел из моей крови? Доказательство тому – мой страх за тебя. Посмотри мне в глаза – если бы ты мог заглянуть в мое сердце, ты увидел бы всю отцовскую тревогу. Наконец, – продолжал он, – оглянись вокруг и выбери все, что есть на земле или в море прекрасного – проси этого и не бойся отказа. Только я прошу тебя не торопиться. Ты ищешь не славы, а разрушения.

Но почему ты бросился мне на шею и по-прежнему умоляешь меня? Ты получишь свое, если настаиваешь, клятва дана и должна быть выполнена, но я прошу тебя выбирать мудрее.

Он закончил; но юноша отклонил все увещевания и сохранил свое требование. Так, посопротивлявшись, пока это было можно, Феб, наконец, повел Фаэтона туда, где стояла величественная колесница.

Она, дар Вулкана, целиком была из золота; золотыми были вал, ось и колеса, а спицы – из серебра. Вдоль сидения были выложены ряды хризолитов и бриллиантов, которые отражали всюду вокруг блеск солнца. Пока храбрый юноша с восхищением осматривал колесницу, Утренняя Заря открыла пурпурные двери на востоке и показала проход, усыпанный розами. Звезды ушли, построенные Дневной звездой, которая также удалилась последней из всех. Отец, увидев, что земля начала озаряться, а Луна готова удалиться, наказал Часам запрягать лошадей. Те послушались и вывели из высоких стойл коней, напитавшихся досыта амброзией, запрягли их и прицепили поводья. Затем отец омыл лицо своего сына сильнодействующей мазью, чем сделал его способным выносить яркое пламя. Он надел лучи на голову юноши и с обреченным вздохом сказал:

– Если ты так желаешь этого, мой сын, по крайней мере, послушай моего совета: придержи кнут и крепко держи вожжи. Кони и сами бегут достаточно быстро; работа в том, чтобы сдерживать их. Не следуй самой прямой дорогой между пятью кругами, а поворачивай влево. Держись в границах срединной зоны и опасайся как северной, так и южной стороны. Ты увидишь следы колес, и они послужат для тебя ориентирами. И, так как небо и земля должны получать причитающуюся им долю тепла, держись и не слишком высоко, а не то сожжешь небесные жилища, и не слишком низко, а то земля загорится; средний путь самый безопасный и лучший. А теперь я предоставляю тебя судьбе, которая, надеюсь, будет к тебе благосклонней, чем я ожидаю. Ночь выходит из западных ворот, и мы не можем больше медлить. Возьми вожжи; но если в последний момент твое сердце подводит тебя, и ты воспользуешься моим советом, оставайся там, где ты в безопасности, и позволь мне самому освещать и согревать землю.

Однако проворный юноша прыгнул в колесницу, выпрямился и схватил вожжи с восторгом, изливая слова благодарности своему недовольному отцу. Тем временем лошади наполняли воздух своим храпом и огненным дыханием и нетерпеливо топтали землю. Теперь ограждения опустились, и перед ним простерлась бескрайний простор Вселенной.

И кони понеслись вперед, рассекая облака и опережая утренние ветры, которые исходили из тех же восточных ворот. Вскоре они поняли, что груз, который они несут, легче, чем обычно; и как корабль, который без равновесия все сильнее и сильнее уносит в море, колесница без своего привычного веса помчалась, почти как пустая. Они понеслись безудержно и потеряли проезжую дорогу. Фаэтон был встревожен, он не знал, как управлять конями; а если бы и знал, то у него не хватило бы сил.

И вот Большая и Малая Медведица впервые опалились огнем и нырнули бы в воду, если бы могли; Змея, которая лежит, свернувшись в кольцо, на северном полюсе, спящая и безобидная, согрелась и с теплом почувствовала, как ожила ее ярость. Волопас, как говорят, убежал, хотя и обремененный своим плугом и совершенно не привычный к быстрому движению.

Когда несчастный Фаэтон взглянул вниз на землю, лежащую теперь под ним в огромной протяженности, он побледнел, и его колени затряслись от ужаса. Вопреки яркому свету везде вокруг, в его глазах потемнело. Он пожалел, что вообще оказался в доме своего отца, узнал о его отцовстве, что настаивал на своем требовании. Он несся, как корабль, который летит перед бурей, когда рулевой не может ничего другого, как положиться на свои молитвы. Что он мог сделать? Значительная часть небесной дороги осталась позади, но большая часть еще была впереди. Он смотрит то в одну сторону, то в другую: то на место, с которого он начал свой путь, то на царство заката, которое ему не суждено достигнуть. Он потерял самообладание и не знал, что делать: то ли крепко держать вожжи, то ли бросить их; он позабыл имена лошадей. С ужасом видит он кошмарные фигуры, разбросанные по поверхности неба. Вот Скорпион протянул к нему свои огромные клешни и хвост и скрючил ядовитый коготь простершийся над двумя знаками зодиака.

Когда мальчик увидел его, наполненного ядом и угрожающего своими клешнями, мужество оставило его, и вожжи выпали из рук. Лошади, когда почувствовали, что их отпустили, понеслись, сломя голову, и, необузданные, вошли в незнакомую область неба, среди звезд, швыряя колесницу в непроходимые места, то высоко в небо, то вниз почти к земле. Потрясенная Луна видела, как колесница ее брата несется прямо под ней. Облака начали дымиться, а вершины гор загорелись; поля опалились жарой, равнины высохли, на деревьях загорелась листва, урожай был в пламени! Но это еще не все. Большие города погибли со своими стенами и башнями; целые народы превратились в пепел! Лесистые горы горели, Афос и Таурус, и Тмол, и Уте; Ида, раньше знаменитая своими источниками, но теперь совершенно высохшая; и гора Муз Геликон, и Хаем; и Этна с огнями внутри и наружи, и Парнас с его двумя пиками, и Родоп, вынужденный, наконец, расстаться со своей снежной вершиной. Его холодный климат не спас Скифию, горел Кавказ, и Осса, и Пинд, и Олимп, что выше их обоих; и Альпы высоко в небе, и Апеннины, покрытые облаками.

Фаэтон увидел мир в огне и почувствовал невыносимый жар. Воздух, которым он дышал, был, как воздух в печи и полон горящего пепла, а дым был черный, смолистый. Он рванулся вперед, не зная куда. Поэтому, считается, что с того часу весь народ Эфиопии стал черным от крови, которая внезапно выступила на поверхности их тел, а ливийская пустыня высохла до состояния, в котором она пребывает по сей день. Нимфы источников с растрепанными волосами плакали о своих водах, и реки не были спасены– под своими берегами дымилась Танаис, и Кайкус, Ксанф и Меандр; вавилонские Ефрат и Ганг, Тахо с золотыми песками, Кейстер, где жили лебеди. Нил бежал и спрятал свою голову в пустыне, где он остается до сих пор. Там, где он выпускал свои воды через семь русел в море, остались семь пересохших каналов. Земля треснула, открывшись, и через трещины свет проник в Тартар и напугал бога и богиню теней.

Моря сжались. Там, где раньше была вода, стала сухая равнина; а горы, которые лежали под волнами, подняли свои вершины и стали островами. Рыбы искали глубин, а дельфины больше не рисковали, как обычно, резвиться на поверхности. Даже Нерей и его жена Дорида с нереидами, их дочерями, искали самых глубоких пещер для убежища. Трижды Нептун попытался поднять голову над поверхностью, но трижды уносился обратно в глубь моря от невыносимой жары. Земля, раньше окруженная водами так, что только ее голова и плечи были обнажены, закрывая лицо руками, посмотрела в небо и хриплым голосом позвала Юпитера:

– О, властелин богов, чем я заслужила такое с собой обращение? А если ты желаешь, чтобы я погибла в огне, почему не используешь для этого свои молнии? Дай мне, по крайней мере, пасть от твоей руки. Это ли награда за мое плодородие, за мою покорную службу? За то что, что я снабжала травами скот, фруктами – людей, а ладаном – твои алтари? Но если я недостойна твоего уважения, то что сделал мой брат Океан, чтоб заслужить такую судьбу? Если мы не можем вызвать твою жалость, подумай, молю тебя, о твоих небесах и посмотри, как обе опоры, которые поддерживают твой дворец, дымятся, и он непременно должен упасть, когда они разрушатся. Атлант устал, и едва держит свою ношу. Если море, земля и небо погибнут, то мы все вновь впадем в древний Хаос. Сохрани, по крайней мере, то, что осталось от пожирающего пламени. О, подумай о нашем спасении в этот ужасный момент!

Так говорила Земля, и, превозмогая жару и жажду, больше уж не могла и слова вымолвить. И тогда всемогущий Юпитер, призвав в свидетелей всех богов, включая того, кто одолжил свою колесницу, и, показав им, что без применения срочных мер все будет потеряно, поднялся на высокую башню, с которой он распылял облака над землей и бросал разветвленные молнии. Но в то время нельзя было найти ни облака, чтобы сделать щит для земли, ни единого дождя, оставшегося неисчерпанным. Юпитер прогремел громом и, размахивая стрелой молнии в правой руке, пустил ее в колесницу, и одним ударом лишил Фаэтона сидения и жизни!

Фаэтон с горящими волосами стремглав упал вниз, как подстреленная звезда, которая освещает небо своим светом при падении, и Иордан, великая река, приняла юношу и остудила его горящее пламя. Италийские наяды соорудили для Фаэтона гробницу и написали на камне такие слова:

Сестры Фаэтона, Фэтуса и Лампетия, которых прозвали Гелиадами, оплакивая его судьбу, сами превратились в тополя на берегу реки, и их слезы, которые продолжают течь, становятся янтарем, когда капают в поток.

Великий португальский поэт Луис Камоэнс в своей бессмертной поэме «Лузиады» рассказывает о прибытии португальцев в Индию:

Клития была водной нимфой и обожала бога-Солнце, который после короткого романа к ней так и не вернулся. И так она тосковала, сидя целый день на холодной земле, а ее распущенные волосы струились по плечам.

Девять дней она сидела, не ела и не пила; ее единственной пищей были слезы и прохладная роса. Она смотрела на солнце, когда оно вставало и проходило свой дневной путь до заката; она не видела ничего другого, ее лицо постоянно поворачивалось за ним. Наконец, говорят, ее тело приросло к земле, лицо стало цветком – подсолнечником, который поворачивается на своем стебле так, чтобы всегда быть обращенным лицом к солнцу на протяжении всего его дневного пути; ибо он в такой мере сохраняет чувство нимфы, от которой произошел.

Английский поэт Худ в своих «Цветах» так обращается к Клитии:

Подсолнечник – любимый символ постоянства. Великий английский поэт Томас Мур так использует этот образ: