Глава XIV. Путешествия душ

Кеик был царем Фессалии, где мирно правил, без насилия и несправедливости. Он был сыном Геспера, утренней звезды, и сияние славы Кеика напоминало славу его отца. Его женой была преданная и глубоко привязанная к нему Альциона, дочь Эола. В то время Кеик пребывал в глубокой печали из-за потери своего брата, и ужасные знамения, которые сопровождали эту смерть, заставили его чувствовать, что боги враждебны также и к нему. Поэтому он думал, что лучше всего предпринять морское путешествие в область Карлос в Ионии, чтобы посоветоваться с оракулом Аполлона.

Но как только он раскрыл свое намерение жене Альционе, дрожь пробежала по ее телу, и лицо ее смертельно побледнело.

– В чем моя вина, дорогой супруг, что ты разлюбил меня? Где та любовь ко мне, которая была превыше всего в твоих мыслях? Ты думаешь, что будешь себя чувствовать легче в отсутствии Альционы? Для тебя было бы лучше, если бы я была подальше?

Она также пыталась отговорить его, описывая силу ветров, которую хорошо знала, когда жила в доме своего отца – Эол был богом ветров и делал все, чтобы мог, чтобы сдержать их.

– Они набросятся вместе, – говорила она, – с такой яростью, что огонь вспыхивает от удара. Но если ты должен идти, – добавила она, – дорогой супруг, то дай и мне пойти тобой, иначе я буду страдать не только от реальных бед, которые ты должен встретить, но и от тех, которые внушают мне эти опасения.

Эти слова тяжелым грузом легли на ум Кеика, и теперь желание взять ее с собой стало не только ее, но и его собственным желанием, но он не мог подвергать ее опасностям моря. Поэтому он отвечал, утешая ее, как только мог, и закончил такими словами:

– Клянусь лучами моего отца – Утренней звезды, что, если судьба позволит, вернусь раньше, чем луна дважды обернется по своей орбите.

Сказав это, он приказал, чтобы корабль был вытащен из укрытия, а весла и паруса установлены на борту. Когда Альциона увидела эти приготовления, она задрожала, как в предчувствии зла. Со слезами и стонами она сказала ему последнее «прощай» и упала без чувств на землю.

Кеик еще бы задержался, но молодые люди уже схватили весла и стали решительно грести против волн сильными и размеренными ударами. Альциона подняла свои сияющие глаза и увидела мужа, стоящего на палубе, машущего ей рукой. Она отвечала на его знаки, пока судно не удалилось настолько, что она больше не могла отличить его фигуру от других. Когда и самого корабля уже не было видно, она напрягала глаза, чтобы поймать последний отсвет паруса, пока и тот тоже не исчез. Потом, вернувшись в свою комнату, она бросилась на одинокое ложе.

Тем временем они вышли из гавани, и ветерок играл среди тросов. Моряки гребли веслами и подняли паруса.

Когда было пройдено полпути или чуть меньше, и наступила ночь, море начало белеть вздымающимися волнами, подул восточный ветер, и начался шторм. Капитан приказал убрать паруса, но шторм этому помешал, потому что при таком шуме ветра и волн его приказ не был услышан. Люди по своей инициативе были заняты тем, что спасали весла, укрепляли корабль, подбирали паруса. Пока они делали, каждый – то, что считает нужным, шторм усиливался. Крики людей, треск вантов и плеск волн смешивались с раскатами грома.

Вздымающееся море, казалось, поднималось до небес, чтобы разбросать свою пену среди облаков; потом, оседая до дна, принимало цвет мели – стигийскую черноту.

Корабль разделял все эти изменения. Он казался диким зверем, который бросается на копья охотников. Дождь падал потоком, словно небеса спустились вниз, чтобы соединиться с морем. Когда молнии на мгновение прекращались, ночная темнота, казалось, усиливала темноту шторма; потом приходила вспышка, которая прорывала мрак и освещала все ярким сиянием. Сноровка пропала, мужество ослабло, и смерть, казалось, может прийти с каждой волной. Люди оцепенели от ужаса. Мысли о родителях, и детях, и поручителях, оставшихся дома, приходили им на ум. Кеик думал о Альционе. Только ее имя было у него на губах, и в то время, как он тосковал по ней, все же он радовался, что ее здесь нет. И тут мачта была разбита ударом молнии, руль сломан, и торжествующие волны, закручивающиеся сверху, обрушились на корабль и разломили его на части. Некоторые из моряков были оглушены ударом, потонули и больше не поднялись; другие – взбирались на обломки корабля. Кеик рукой, привыкшей сжимать скипетр, быстро схватился за доску, зовя на помощь (увы, напрасно) своего отца и тестя.

Но чаще всего на его губах было имя Альционы. К ней устремлялись его мысли. Он молил, чтобы волны вынесли его тело к ней, чтобы оно было похоронено ее руками. Наконец, воды накрывают его, и он тонет. Утренняя звезда была тускла этой ночью. Так как она не могла покинуть небо, то закрыла свой лик облаками.

Тем временем Альциона, не знавшая обо всем этом ужасе, считала дни до обещанного возвращения мужа. Она уже держала наготове одежды, которые наденет он, и которые будут на ней, когда он вернется. Она часто курила фимиам всем богам, но более всего Юноне. Она постоянно молилась за мужа, которого уже не было в живых: чтобы он был спасен; чтобы он мог вернуться домой; чтобы он не увидел никого, кто может любить его больше, чем она. Но из всех этих молитв только последней было суждено исполниться. Богиня, наконец, не могла больше выносить прошения за того, кто уже мертв, и руки, поднимающиеся перед ее алтарем, которые должны бы приносить жертвы на ритуале похорон. Поэтому, позвав Ириду, она сказала: «Ирида, мой верный вестник, иди в царство Сна и скажи ему, чтобы он послал Альционе видение в образе Кеика, чтобы она узнала о том, что случилось».

Ирида надела свою разноцветную хламиду и, окрасив небо радугой, разыскала дворец Царя Сна. У страны киммерийцев есть горная пещера – жилище унылого бога Сна. Сюда Феб не смеет приходить ни на рассвете, ни в полдень, ни на закате. Облака и тени испаряются из земли, и свет слаб. Рассветная пташка с хохолком на голове здесь никогда не зовет громко Аврору, и бдительный пес или еще более чуткий гусь не нарушают молчание. Ни дикий зверь, ни скот, ни ветка, движимая ветром, ни звук человеческого разговора не нарушает тишины. Здесь царство молчания; лишь со дна скалы течет река Лета, и ее журчание усыпляет всё и вся. Перед входом в пещеру обильно растут маки и другие травы, из сока которых Ночь выделяет сон, который распыляет на покрытую тьмой землю. Здесь нет ни ворот во дворец, скрипящих на петлях, ни охранника; но в середине стоит кровать из черного эбенового дерева, украшенная черными перьями и черными занавесками. Здесь лежит бог Сна, его члены отдыхают во сне. Вокруг него лежат сны, соответствующие самым разным образам – их столько, сколько стеблей приносит урожай, сколько листьев в лесу или песчинок на берегу моря.

Как только богиня вошла и смахнула сны, которые парили вокруг нее, сияние осветило пещеру. Бог, едва открыв глаза и вечно роняя бороду на грудь, наконец, встряхнулся и, свесив руку, спрашивал о ее деле (потому что он знал, кто она). Она ответила:

– Сон, благороднейший из богов, успокоитель умов и врачеватель измученных заботой сердец, Юнона приказывает тебе, чтобы ты наслал Альционе в город Трахина сон, показывающий ей потерю мужа и все события кораблекрушения».

Доставив свое сообщение, Ирида поспешила прочь, потому что не могла больше выдерживать спертый воздух, и, почувствовала, что ее одолевает некдержимая дремота; она ушла и возвратилась по своей радуге тем путем, которым пришла. Потом Сон позвал одного из своих многочисленных сынов – Морфея – самого опытного в обманных видениях и имитации походки, и выражения лица, и разговора, даже одежды и самых типичных характеристик любого. Но Морфей изображает только людей, оставляя другим братьям своим играть роль птиц, зверей и змей. Одного из них называют Айкелос; а третьего – Фантазом – он превращается в скалы, воды, леса и другие неживые предметы. Они являются царям и великим людям в часы сна, когда другие божества сновидений движутся среди простых людей. Сон выбрал из всех братьев Морфея, чтобы исполнить приказ Ириды; потом положил свою голову на подушку и предался приятному отдыху.

Морфей летел, не создавая шума своими крыльями, и вскоре прибыл в эмонийский город, где, отбросив крылья, принял вид Кеика. В этом обличье, но бледный, как мертвец, обнаженный, он предстал перед ложем бедной жены. Его борода казалась пропитанной водой, и вода стекала с его волос утопленника. Склоненный над кроватью со слезами, струящимися из глаз, он сказал:

– Узнала ли ты Кеика, несчастная жена, или смерть настолько уж сильно изменила мой облик? Узри меня, знай меня – тень твоего мужа вместо него. Твои молитвы, Альциона, ничего мне не дали. Я мертв. Не обманывайся больше напрасными надеждами о моем возвращении. Штормовые ветры потопили мой корабль в Эгейском море, волны залили мой рот, когда я громко звал тебя. Не какой-то неопределенный вестник говорит тебе это, и не смутный слух донес это до твоих ушей. Я пришел лично, погибший в кораблекрушение человек, чтобы рассказать тебе свою судьбу. Встань! Плачь обо мне, причитай по мне, не дай мне уйти в Тартар не оплаканным.

Эти слова Морфей произносил голосом, который казался голосом ее мужа; он словно проливал истинные слезы; его руки делали жесты Кеика.

Альциона, плачущая, застонала и простерла руки во сне, чтобы обнять его тело, но хватала только воздух.

– Останься! – кричала она, – куда ты улетаешь? Давай уйдем вместе.

Она проснулась от собственного голоса. Вскочив, она напряженно глядела вокруг, чтобы увидеть, не здесь ли он еще, и слуги, встревоженные ее криками, зажгли свет. Когда она не обнаружила персонажа ее сна, то стала бить себя в грудь и рвать на себе одежды. Она не заботилась о том, чтобы распустить волосы, но дико рвала их. Няня Альционы спросила, в чем причина ее горя.

– Альционы больше нет, – отвечала та, – она погибла со своим Кеиком. Не говори мне слов утешения, случилось кораблекрушение, и он мертв. Я видела его, я узнала его. Я протягивала руки, чтобы поймать его и удержать его. Его тень растаяла, и это действительно была тень моего мужа. Не с привычными чертами, не в своей красе, но бледный, обнаженный и с волосами, мокрыми от морской воды, он явился ко мне, бедной. Здесь, на этом самом месте, стояло грустное видение, – и она посмотрела на пол, ища следы воды. – Именно это я предчувствовала, когда заклинала его не покидать меня, доверяясь волнам. О, как я желала, чтобы, если ты должен идти, ты взял меня с собой! Так было бы гораздо лучше. Тогда мне не пришлось бы провести остаток жизни без тебя и умереть одной. Если бы я могла выносить жизнь и продолжать борьбу, я была бы к себе более жестокой, чем море. Но я не буду бороться, я не буду отделяться от тебя, несчастный супруг. Сейчас, по крайней мере, я составлю тебе компанию. В смерти, если нас не может заключать одна могила, будет одна эпитафия; если я не могу положить свой прах к твоему, мое имя, по крайней мере, не будет отделено.

Горе положило конец потоку слов, и он прервался слезами и стонами.

Но вот настало утро. Альциона вышла на морской берег и посмотрела на место, где в последний раз видела Кеика при его отъезде.

– Когда он задерживался здесь и отдавал швартовы, он в последний раз поцеловал меня.

Пока она осматривала каждый предмет и старалась припомнить каждый эпизод, посмотрев на море, она разглядела неясный предмет, плывущий в воде. Сначала она сомневалась, что это, но постепенно волны принесли его ближе, и это было, точно, человеческое тело. Хотя еще неизвестно чье, но то было тело погибшего при кораблекрушении. Она залилась слезами, причитая:

– Увы! Несчастный ты и несчастна твоя жена, если она у тебя есть!

Приносимый волнами, он приблизился. Чем ближе и ближе она его видела, тем сильнее и сильнее трепетала. И вот, и вот он достиг берега. Теперь его можно было узнать. Это был ее муж! Протянув дрожащие руки к нему, она воскликнула:

– О, дорогой супруг, так ты вернулся ко мне?

В том месте был построен мол, чтобы разрушать атаки моря, и сдерживать его напор. Она прыгнула на этот барьер и (удивительно, как она смогла это сделать!) полетела, ударяя по воздуху тут же появившимися крыльями, едва касаясь поверхности воды, несчастная птица. Когда она летела, из ее глотки изливались звуки, полные горя, как голос плачущей женщины. Когда она коснулась молчаливого и бескровного тела любимого, она обняла его своими новообразованными крыльями и пыталась целовать своим клювом.

Кеик почувствовал это, или то было просто действие волн (те, кто смотрели, сомневались) но тело, казалось, подняло голову. Но он действительно это чувствовал, и милосердными богами оба они были превращены в птиц– зимородков. Они и поныне супруги и имеют детенышей. В течение семи тихих дней зимой Альциона высиживает яйца в гнезде, которое плывет по морю. Тогда путь безопасен для моряков. Эол сторожит ветры и сдерживает их, чтобы они не волновали море. Море сдается на время для того, чтобы мать смогла понянчить его внуков.

Следующие строчки из «Лузиады» Камоэнса раскрывают нам трагизм этой легенды: