Книга: Загадка золотого кинжала (сборник)
Назад: Знакомые незнакомцы
Дальше: Ричард Марш Тайна Дубовой виллы

Эдгар Уоллес
Найти Рекса

Кеддлеру, молодому юристу из городской прокуратуры, прочили блестящее будущее. Увы, однажды он устал довольствоваться материалом по делу, предоставленным трудолюбивыми, но абсолютно лишенными воображения констеблями, и начал собственное расследование, в коем преуспел – и настолько, что даже несгибаемый шеф полиции этот успех признал и предложил Кеддлеру пост у себя в Новом Скотленд-Ярде.
Конечно, тот с радостью принял предложение.
Но опять-таки увы – на государственной службе нет места самодеятельности. Кеддлер был определен в следственное отделение и вскоре понял, что вся его работа состоит в том, чтобы подготавливать те самые материалы по делу для своего преемника в прокуратуре.
Через полгода такого времяпрепровождения он подал прошение об отставке.
Вернуться на прежнее место он не мог, а потому – вопреки мнению друзей и мрачным прогнозам недавнего начальства – открыл в центре Лондона собственный офис, предлагая всем желающим услуги частного детектива.
Вскоре, несмотря на перечисленные выше зловещие предсказания, он приобрел и богатство, и известность – но если первое радовало, то второе скорее огорчало. И не потому, что Джон Кеддлер страдал излишней скромностью; просто уже трижды его опознавали именно тогда, когда жизненно важно было остаться инкогнито.
Он начал с работы на Провинциальный Банк по делу о фальсификации документов, в котором полиция потерпела неудачу, и постепенно набирал клиентуру – пока наконец не был призван Скотленд-Ярдом на помощь в поимке Рекса Джодера, он же Том-Милашка, он же Ламберт Соллон.
Несколько департаментов полиции жаждали привлечь Рекса за страховое мошенничество, выдачу себя за других лиц, кражи, подделку документов и иные преступления против собственности – самого разного рода. Главным обвинением, впрочем, было страховое мошенничество: некая весьма известная компания из Чикаго потеряла на этом семьсот тысяч долларов, которые очень хотела себе вернуть, – и вернуть, пока они не утекли сквозь пальцы Рекса, печально известного своей способностью прожигать чужие деньги.
Ради достижения столь желанной цели компания и наняла Кеддлера. Увы, в третий раз! От чрезмерно болтливых журналистов хитрый и безжалостный вор выяснил, кто именно представляет для него главную опасность, и два дня просидел в деревне, где располагался скромный коттедж врага. Стоило припозднившемуся Кеддлеру выйти из машины и открыть ворота, как ему на плечо обрушилось шесть фунтов мокрого песка. Песок был увязан в длинный мешок наподобие сардельки. Предполагалось, что удар придется не в плечо, а в голову – и окажется смертельным.
При иных обстоятельствах грустить бы нашему герою по непойманному вору до самого Страшного Суда, когда все, как известно, встречаются, однако преступник сам себе навредил, решив довести дело до конца.
Кеддлер не упал, а выхватил револьвер – но на дуле блеснул красный огонек от стоп-сигнала и выдал его Рексу.
Тот нырнул в кусты и скрылся, а наш герой, сами понимаете, был слишком хорошо воспитан для того, чтобы пугать соседей, среди ночи стреляя по удирающему преступнику. В некотором роде его можно было назвать рабом общественного мнения… но, однако ж, эта забавная история сослужила Кеддлеру добрую службу: он сосредоточил все усилия на деле Рекса – да так, что не прошло и недели, как полиция вскрыла некий сейф и обнаружила в нем аккуратные стопочки пропавших денег, оставленные введенным в заблуждение вором.
К этому результату привела изящная комбинация, для которой понадобились талант детектива, пьяный мужчина, напуганная девушка (Рекс был весьма слаб по женской части) и вырванные у нее неосторожные слова о ключе на шее возлюбленного. Поймали бы и самого вора, но полиция немного перестаралась с подготовкой к операции.
Плод двухлетней работы – работы рискованной и требовавшей предельного напряжения ума – был утрачен. Сказать, что Рекс был в раздражении, – значит, ничего не сказать. Ему светило пожизненное заключение, причем светил им не кто иной, как Джон Кеддлер. И с точки зрения страховой компании, чью благодарность тот заработал, Кеддлер был гарантией неприятного для вора исхода.
Но… спрошенный своим доверенным лицом: «А как же Рекс?» – Кеддлер ответил:
– А он подождет. Если честно, он мне больше не интересен.
И тот ждал – в дешевой квартире на одной из узких улочек Ламбета. Ибо как раз ему детектив был по-прежнему весьма интересен.
* * *
Джон Кеддлер тем временем с удовольствием принял предложение развеяться и расследовать похищение драгоценностей леди Брессвел. Эта леди жила на озере Комо, а Кеддлер питал к итальянским озерам особые чувства.
Этой поездке было суждено свести его с маркизой Делла Гарда – несчастнейшей из смертных.
С самого начала ее замужество оказалось под косой вопросительного знака, который грозился целиком и полностью скосить всякую правдивую информацию, чтобы та, не дай Бог, не задушила цветник толков и сплетен.
Семейство Делла Гарда, несомненно, ненавидело маркизу, урожденную Мону Харрингэй, и ненависть их произрастала из глубочайшего разочарования. Маркизу они называли Secora Pelugnera (благородное семейство питало слабость к испанскому – языку своих предков Борджиа), то есть «госпожа Парикмахерша» – кличка, призванная подчеркнуть тот полузабытый факт, что ее отец был изобретателем «Эликсира Харрингэя для роста волос».
Этот брак во всех отношениях следовало охарактеризовать как «удивительный». Муж, Джокоми, не был обнищавшим троюродным кузеном знатных господ – он являлся невероятно богатым главой семейства Делла Гарда. Таким образом, обычное объяснение того, что именно связало итальянского аристократа и дочку американского богача, в данном случае не подходит.
Встретились они в доме Харрингэев на Лонг-Айленде, где Джокоми Делла Гарда был в гостях. То был первый раз, когда он покинул Европу столь надолго, потому Джокоми страдал от тоски по дому, ощущал себя глубоко несчастным и, естественно, едва лишь встретив Мону, чисто инстинктивно на ней женился. Она же не смогла устоять перед сочетанием его приятной внешности и неотступности его ухаживаний.
Свадьба стала гвоздем светского сезона.
Любовная горячка отпустила Джокоми лишь тогда, когда мыс Сэнди Хук скрылся за кормой лайнера, сменившись ужасом пред несомненно грядущим семейным скандалом. Несмотря на милую внешность и прекрасные манеры, во всем остальном милым Джокоми отнюдь не был. Если точнее, им всецело владела жажда чужого одобрения – страсть пагубная, но наиболее близкая человеческому сердцу. Чем ближе была Генуя, тем меньше места в его сердце занимала жена – которая, вдобавок, успела уже утратить тот покров тайны, который, подобно болотному огню, всегда манил Джокоми и нередко заводил его в дебри приключений, но доселе не приводил к алтарю.
Мона осознала всю унылую тяжесть своей участи задолго до того, как ступила под холодные и давящие своды мрачного дворца, бывшего домом для шестнадцати поколений Делла Гарда. Ни суровое величие палаццо, ни очарование виллы Мендоса на берегах прекрасного озера Комо не могли заменить новобрачной утраченных иллюзий.
Однако единственная поездка на виллу не прошла даром.
Леди Брессвелл, дама добросердечная и порой весьма склонная поболтать, как раз показывала Кеддлеру красоты озера – благо, драгоценности удалось вернуть, и без скандала, неизбежного в случае вмешательства полиции. Потому дорогая моторная лодка ее светлости как раз пристала к берегу близ Карденавии, а слуги накрывали к обеду.
В этот-то миг из-за небольшого мыса вывернула лодка с юной девушкой.
Она гребла сама – уверенно и спокойно – и, кажется, не замечала леди и ее спутника, хотя и была от них всего ярдах в двенадцати.
Для Кеддлера все женщины прежде были, в общем, на одно лицо – но сейчас он замер в изумлении. Его очаровывало все: блеск солнца в золотисто-рыжих волосах, печать грусти на нежном личике, грациозный силуэт… казалось, то была не девушка, а видение из мира грез.
Он смотрел на нее, не отрываясь, до тех пор, пока лодка не скрылась за кустом фуксии, растущим на краю белого причала.
Тогда детектив глубоко вздохнул – и пробудился от оцепенения, чтоб услышать веселый смех леди Брессвелл.
– Кто это был? – спросил Кеддлер почти шепотом.
– Я уже дважды говорила, но вы были весь в своих мечтах, – улыбнулась леди. – Она хороша, правда?
– Кто она?
– Маркиза Делла Гарда. Американка, на которой женился Джокоми. Бедняжка – он тот еще мерзавец.
– О… – только и сказал Кеддлер.
* * *
Шестнадцать поколений парикмахеров, рабочих, угольщиков и крестьян – предки Моны по отцовской линии – передали ей смирение, терпение и способность вынести многое. Но по материнской линии ее предками были скорые на руку ребята, которые делали жизнь многих шерифов Дикого Запада до отвращения веселой.
Когда Джокоми, пойдя на чудовищное нарушение брачных обетов, ударил жену, та достала из ящика туалетного столика пистолет.
Это было весьма разумно – потому что на тот момент ее мягкие упреки довели Джокоми до слез злости и тот отправился в соседнюю комнату за хлыстом. Обратный путь разгневанному супругу попытался преградить камердинер Пьетро Рома, тоже в слезах – бедняга обожал хозяйку и готов был за нее умереть. Ему едва не удалось это сделать: в ярости оттого, что кто-то посмел ему мешать, Джокоми использовал хлыст как палицу, изо всех сил раскроив Пьетро голову рукоятью.
Управляющий, когда его расспрашивали об обстоятельствах, при которых слуга получил рану, вспомнил, что услышал выстрел, но полагал, что это просто щелчок того самого хлыста, – до тех пор пока по лестнице не спустилась маркиза, в дорожной одежде поверх вечернего платья и со шкатулкой с драгоценностями в руках. Впрочем, даже и тогда он лишь удивился, с чего бы ее светлости собираться в дальний путь так поздно и в такую дурную погоду.
Потом были доктора, полицейские, чиновники… И наконец побледневшие Делла Гарда собрались на семейный совет.
Прошло больше недели с тех пор, как Джокоми упокоился в мрачном семейном склепе у святых Терезы и Иосифа, когда семья вдруг вспомнила про Джона Кеддлера.
Он пришелся к слову по случаю вестей о том, что Пьетро Рому, слугу с проломленной головой, в ту же ночь скрывшегося из поместья, видели в Лондоне.
– Если и она там, – задумчиво сказал Филипп Делла Гарда, – нам ее не найти, будьте уверены. Англичане – те же американцы, они сделают все, чтобы ее спрятать. Надо нанять Джона Кеддлера. Тем летом он нашел драгоценности леди Брессвелл, да и в посольстве о нем говорят с уважением.
Старший родич Филиппа, князь Паоло Кречивикка, задумчиво огладил седую бороду:
– Я буду в отчаянии, пока эта женщина не предстанет перед судом. И согласен – по всему выходит, что этот проклятый мерзавец Пьетро может быть с ней связан. Деллимоно говорит, это он рассказал Парикмахерше о том, что у бедного Джокоми была связь с девицей из оперы. Наверняка эти плебеи сдружились. Любой ценой найми сеньора Кеддлера. Телефонируй ему немедленно.
Тридцать шесть часов спустя Джон Кеддлер был уже в Риме. Чудесную скорость ему обеспечили воздушные перелеты Лондон – Париж, Париж – Милан и Милан – Рим. Хотя такая быстрота реакции породила у Делла Гарда обоснованную уверенность, что детектив заинтересован в работе, особого энтузиазма он не проявлял. Окончательно поскучнел Кеддлер после того, как ему сообщили все, по выражению князя Кречивикка, прискорбные факты.
– В Англии ее, несомненно, оправдали бы, – поджав губы, сказал он. – Даже и в Италии… вы уверены, что разумно доводить дело до суда? Пресса… скандал…
– Мы, – самодовольно обнажил в улыбке мелкие зубы Филипп Делла Гарда, – выше общественного мнения. Лет двести назад мы разбирались бы с Парикмахершей без помощи суда, но теперь…
Теперь, по мнению всего семейства Делла Гарда, следовало опозорить мерзавку публичным разбирательством – а вердикт присяжных значения не имел.
– Понятно, – только и сказал Кеддлер. – У вас есть ее фотография?
И лишь увидев фото, он осознал, что ему предстоит идти по следу той, что владела его мечтами, своей «Девушки на лодке». Он нахмурился, и лицо его приняло странное выражение.
– Сделаю что смогу, – сказал он.
Когда он покинул Рим, оставив своих нанимателей странно недовольными, Филипп Делла Гарда – считавшийся среди знакомых чем-то вроде спортсмена – принял решение.
– Quis custodiet ipsos custodes? – вопросил он. – Я отправляюсь в Лондон.
* * *
На аэродроме в Париже Кеддлера поймал журналист и взял интервью – которое, по удивительному стечению обстоятельств, прочла, сидя в Баттерси, Мона Делла Гарда:

 

Среди знаменитостей, предпочитающих воздушный транспорт для путешествия по континенту, оказался и известный частный детектив Джон Кеддлер. Как он сам заметил, авиация стала для него неоценимым благом. Например, когда он был вызван в Рим по делу об убийстве Делла Гарда, ему удалось совершить путешествие всего за сутки, тогда как сухопутным транспортом дорога заняла бы четыре-пять дней. Сейчас знаменитый детектив снова направляется в Лондон и, по его словам, надеется в скором времени передать маркизу в руки правосудия.

 

Разумеется, ни о Делла Гарда, ни о своих надеждах Кеддлер ничего не говорил. Он буркнул рекламному агенту авиационной компании хмурое: «Добрый вечер» – тем интервью началось и закончилось. Но Моне неоткуда было это знать, и она впала в дикую панику.
Ныне священный гнев оставил ее, и в силу вступила кровь шестнадцати законопослушных и богобоязненных парикмахерских поколений, ценивших человеческую жизнь и полагавших убийство явлением из мира газетных статей, столь же далеким от повседневности, как луны Сатурна.
– Вот интересно, мисс, читаете ли вы те клятые статьи в газетах? – спросила миссис Флеммиш, квартирная хозяйка.
То была провинциалка родом из Западного Девона, с вечно засученными рукавами и неукротимой энергией, у нее плита сияла ярче, чем корпус лимузина. Мона вышла на нее случайно и ныне жила в совершенном комфорте: миссис Флеммиш свято верила любому слову своих сестер по полу и ни разу не усомнилась, что мисс Смит – юная журналистка (Моне надо было как-то объяснить свой лихорадочный интерес к ежедневной прессе).
– Д-да, – кивнула она и побледнела.
Она часто бледнела последнее время; это делало ее еще более хрупкой и даже болезненной на вид и заронило в добрую хозяйку подозрение, что у ее гостьи – легочная хворь.
– Интересно, кто такой этот «Папа», который все пишет какой-то М. и просит ее телефагриговать… то есть телеграфировать… Вы не знаете, мисс, где это – Лонг-Айленд?
– В-в Америке, – быстро ответила та. – Близ Нью-Йорка.
– У-у! Небось из дому сбежала, – задумчиво заключила миссис Флеммиш. – Девки есть девки, даже в Америке. Но пусть бы отцу-то написала, да, мисс?
Мона кивнула.
Написать, да – отправить письмо. И это письмо уже было в пути – но оно разминется с адресатом посреди океана, потому что мистер Харрингэй в великом расстройстве сел на борт первого же корабля, шедшего в Англию.
Если бы можно было связаться с преданным Пьетро! Бедняга был в Лондоне, искал ее – безумие, конечно, ведь за ним наверняка следили. Как он мог найти ее и при этом не выдать?
Идея пришла на третий день после прибытия Кеддлера в Англию, и подали ее опять газеты: какой-то журналист нашел Пьетро среди бродяг и нищих на набережной Темзы и вытянул из него «неплохую историю». Может быть, он всегда там ночует? Стоило поискать. Мужская рука была бы сейчас очень нелишней в деле Моны, даже рука бедного преданного слуги.
– Вечером я должна кое-куда сходить, – сказала она хозяйке.
Та скривилась.
– Я б на вашем месте не выходила нынче, туман же поднимается, сами понимаете. Клятый этот лондонский туман. Читали про итальянскую леди-то в сегодняшней газете?
– Н-нет. – У Моны замерло сердце. – А что, есть свежие… то есть что за леди?
Миссис Флеммиш уселась в обитое цветастым хлопком кресло и зашуровала кочергой в камине.
– Они на нее детектива натравили. Как думаете, может, ее папаша объявления в газету шлет?
Мона с трудом, но взяла себя в руки и почти спокойно ответила:
– Может быть.
Миссис Флеммиш все смотрела в оранжевые и красные глубины камина.
– На ее месте, была б я богатая молодка, я бы уж знала, что делать, – вот те крест, знала бы.
Мона заинтересованно сдвинула брови – неожиданно было бы получить ключ к выходу из сложной ситуации от этой тетки, но…
– И что бы вы сделали?
– Замуж бы вышла за местного, вот что! Мой муженек был умница, как все эти валлийцы, и работал у адвоката в конторе. Он мне часто говорил: нельзя жену англичанина привлечь за преступление, совершенное за границей.
Мона сморгнула. Такая идея ей в голову не приходила – а если бы такое и случилось, она бы никогда не пошла на это. Даже самый безумный ученый не станет повторять эксперимент, который чуть было не стоил ему жизни.
– Денежки-то у нее всяко есть… – Кочерга ловко скользила между поленьев, охотясь за переливающимся разными цветами угольком. – Купит себе мужа, потом разведется, ее по-любому никто и после развода тронуть не посмеет.
Мона стояла и задумчиво кусала свои алые губы; только когда миссис Флеммиш обернулась, она кивнула самой себе и резко ожила.
– Я пойду, – сказала она. – Ключ возьму с собой.
* * *
Бледно-желтый туман окутывал улицы, на которых даже сейчас было полно людей, – шел Адвент, как легко было понять по праздничным витринам. Пятна золотого света, прорывавшегося сквозь туман, отмечали большие магазины, а вдоль тротуара выстроились киоски, странно выглядевшие в неверном, дрожащем свете керосиновых фонарей.
Она сглотнула, вспоминая иные недели Адвента, которые прежде были в ее жизни, и ускорила шаг. Вдали, над сереющей пустотой реки, проступила мрачная громада моста.
До Вест-Энда она добиралась на такси, вышла в самом темном углу Трафальгарской площади и отправилась пешком к Нортумберленд-авеню. Она успела миновать сияющее огнями крыльцо Гранд-отеля и скрыться в тумане, когда молодой человек, поджидавший там машину, осознал, кого он видел, и в изумлении вскрикнул.
Она услышала голос, оглянулась и, с ужасом узнав Филиппа Делла Гарда, побежала – быстро, не глядя, сквозь густой туман; пересекла оживленную трассу и нырнула в улицу Грейвен.
Филипп Делла Гарда!
Он ненавидел Лондон в любое время года. Привести его сюда в декабре могло только одно, в страхе думала Мона. Они поймают ее и утащат в Италию, чтобы навсегда заточить в тюрьму. Об итальянских тюрьмах ходили жуткие слухи – как известно, убийц там заживо хоронят в подземных камерах, куда не достигает ни свет солнца, ни человеческий голос, с ними запрещено говорить даже охранникам и священникам, и так, во тьме и молчании, они медленно сходят с ума…
Кажется, она кричала; страх только усилился оттого, что она оказалась в плотной, непроходимой мгле, ныне казавшейся символом грядущей участи.
Замужество ее спасет!
И безумная паника с безумной надеждой вкупе погнали ее вниз по Стрэнду. Она вглядывалась в лица мужчин, которые появлялись из тумана и в нем исчезали, не подозревая о ее великой задаче. Кто-то искоса подмигивал, кто-то, напротив, встречал ее изучающий взгляд холодно и сурово, а она пыталась решить свою судьбу в считаные мгновения, пока мужчина был еще на свету.
А потом ее накрыло вдохновение, и она ринулась вниз, на набережную. Там уже собирались бездомные – смутные, как тени, оборванные существа, так укутанные в лохмотья, что за людей их было сложно принять.
– У меня к вам дело. – Сердце ее отчаянно билось, когда она присела на самим Провидением уготованное пустое место близ мужчины, чье лицо только что рассмотрела в свете трамвайных огней.
Решение пришло мгновенно. В лице этого бродяги было что-то благородное, что-то выбивающееся из общей картины. Он не ответил, но подвинулся ближе.
Рядом с ними забормотал во сне нищий. У Моны сбилось дыхание.
– Не знаю, с чего начать… Я в беде. Скажу правду: я сделала кое-что в Италии, и теперь меня ищет полиция…
Продолжать она не могла физически.
– Полиция ищет, э? – В голосе бродяги мелькнуло странное удивление. – Сочувствую. Я и сам нынче в розыске.
Она невольно шарахнулась. Тот заметил и засмеялся. Мона взяла себя в руки: надо было идти до конца, каким бы горьким он ни был.
– У вас есть английское гражданство? – Минутное замешательство, кивок. – Вы женаты? – Мужчина помотал головой. – Если я вам дам денег, много-много денег, вы на мне женитесь? Срочно, прямо сейчас?
Он обернулся и уставился на нее в недоумении.
– Зачем?!
– Если… если я стану женой британского гражданина, они не смогут меня арестовать. Мне нужно только ваше имя, и я заплачу – чем угодно, сколько угодно!
Голос у нее совсем охрип от страха и волнения.
– Понял. Значит, хотите натурализоваться через замужество… Так?
Она кивнула.
– Это можно сделать быстро?
– Пожалуй, да. – Тот поскреб подбородок. – Завтра четверг, значит, если сделать оглашение, брак можно заключить в субботу. Вы где живете?
Она сказала.
– Годится: Баттерси мне почитай что родной. Если я… А-а, в любом случае встретимся в палате регистрации браков в субботу. Как вас зовут?
Она ответила, он задал еще несколько уточняющих вопросов. Умолк довольно надолго – кажется, что-то обдумывая. Мимо прошел, освещая путь фонарем, полицейский; бродяга наклонил голову, пряча лицо.
– И еще кое-что, – с мужеством отчаяния добавила Мона. – От вас мне нужно только гражданство. Как только все закончится – сразу разводимся, ясно?
– Угу, – кивнул тот и поднялся. – Пройдемся, – сказал он. – Провожу вас до Вестминстерского моста. Не удивляйтесь, если я вдруг перейду дорогу: будет очень неловко кое с кем встретиться, будучи в вашем обществе.
Она не возражала, и они пошли вдоль парапета. Стоило им поравняться с Иглой Клеопатры, как бродяга вдруг ухватил Мону за руку и оттащил в сторону. Туман развеялся, и стало видно, что вдоль тротуара идет высокий незнакомец, внимательно вглядываясь в лица спящих. Мону и ее спутника он не замечал – но сам был замечен.
– Если бы не вы, мисс, свел бы я с тем господином старые счеты… – пробурчал бродяга.
Они дошли до конца набережной, и Мона отправилась домой, не смея ни о чем думать.
* * *
Пятница стала для нее днем адских мук. Мона осознавала, что вручает свою судьбу в руки человеку, который, по собственному признанию, бежит от правосудия, и все же… и все же одна мысль страстно билась в ней: она должна, должна, должна рискнуть, иначе никак!
Утренние газеты сообщили новые подробности по делу Делла Гарда. В частности, там было интервью с Филиппом, который примерно половину полосы мелким шрифтом повествовал, как именно он увидел и опознал беглянку. Там же было сообщение, давшее Моне понять, с кем именно она собралась сочетаться браком. Касалось оно, вполне ожидаемо, Джона Кеддлера:
Мистер Кеддлер, нанятый семейством Делла Гарда для помощи полиции в поисках убийцы, также идет по следу международного преступника, известного мошенника Рекса Джодера, предположительно британца по происхождению. Его разыскивают за преступления, совершенные в Лондоне и в Нью-Йорке.
Осознание пронзило ее вспышкой молнии. Значит, тот прохожий на набережной был Кеддлер! Детектив, которого наняли ее разыскать. А ее жених – международный преступник. От такого озарения руки опустились, а уверенность в правоте серьезно поколебалась.
И все же после бессонной ночи, проведенной в размышлениях и тщательном взвешивании всех «за» и «против», она приняла решение, приведшее ее в офис регистрации гражданских актов.
С собой у нее была немалая часть денег, взятых из Италии: Мона давно предполагала, что ей придется бежать от жестокого мужа, и на этот случай держала деньги при себе. Внезапно она поняла, что не оговорила точную сумму платы за брак. Удовольствуется ли муж четырьмя тысячами фунтов? Впрочем, не важно. Стоит заключить брак – и она сможет связаться с отцом, а уж он-то способен удовлетворить любые запросы.
Оставалась одна опасность: вдруг этот человек не пожелает выполнить свою часть сделки – или, того хуже, не сможет? Но страх оказался пустым: стоило зайти в просторную прихожую офиса, как она увидела жениха. Сейчас, в наглухо застегнутом пальто, он выглядел куда презентабельнее, чем вчера. Мона даже нашла его симпатичным.
– Свидетельство будет выписано на вашу девичью фамилию, – сказал он шепотом. – Не волнуйтесь, оно от этого не перестанет быть действительным.
Она кивнула (на большее сил не было), и они прошли в зал, где пожилой джентльмен медленно и старательно писал что-то, сидя за большим столом.
Он глянул на них поверх очков.
– Так, это у нас мистер… э-э-э… – Он глянул в свидетельство. – Минуточку, молодые люди, минуточку.
Они сели, и Мона решила, что самое время оплатить услугу.
– Деньги, – сказала она и переложила в протянутую руку свернутые в трубочку банкноты.
Тот равнодушно взял их и, не пересчитывая, сунул в карман пальто.
Клерк как раз закончил писать и подал им знак подойти.
Монотонный его голос, зачитывающий положенные слова, доносился до Моны как сквозь сон. В какой-то момент ее холодный палец обхватил ободок кольца.
– Вот и все! – радостно сообщил новобрачный. – А теперь идемте-ка пообедаем, вы плохо выглядите.
Мона отрешенно переводила взгляд с него на кольцо и обратно.
– Нет! Я не пойду! – с неожиданной силой сказала она. – Я ведь говорила! Я сейчас же ухожу, только сообщите, где я могу вас найти.
– Юная леди! – Голос говорившего был почти ласковым. – Я ведь рискнул для вас кое-чем, так? Теперь окажите мне ответную услугу. Там, под дождем меня ждет один джентльмен. Он за мной шел все утро, и для меня единственный шанс избежать неблагоприятных последствий – выйти отсюда в вашем обществе.
– Но я не хочу… – начала было Мона, но выражение его лица ее переубедило. – Хорошо. Идемте в ресторан.
И они вышли под дождь.
Шаг, два, три – и вдруг раздался звук вроде удара бича, и мимо лица Моны пронеслась на безумной скорости свинцовая пчела в смертоносном полете, а ее спутник бросился на незнакомца, стоявшего в дюжине шагов от них. Второй выстрел был в небо, и через мгновение Мона с ужасом смотрела, как двое мужчин катаются по земле, сцепившись в смертельной схватке.
Бой не продлился долго: словно из ниоткуда, возникли трое полицейских, одного из мужчин забрали, а второй вернулся к Моне, счищая с пальто налипшую грязь.
– Такого я от него даже не ожидал! – искренне сообщил он.
Мона, сама не своя от страха, только выдохнула:
– Кто это был?
– Рекс Джодер, мой старый приятель. Уже месяц за мной охотится, – пояснил ее муж.
– А вы, значит…
– Джон Кеддлер, да. И, кажется, я только что потерял клиента. Идемте пообедаем, и заодно я расскажу, как вы можете получить развод, – я ведь немного юрист, сами знаете. И да: позвольте вернуть вам деньги…
* * *
Ни один юрист не посмел бы однозначно утверждать, насколько, исходя из условий договора об экстрадикции между Британией и Италией, можно было бы привлечь Мону Кеддлер за совершенное в Риме деяние. Джон Кеддлер мудро воздерживался от этих споров. Он имел беседу с нанимателем; тот обрушился на него водопадом гневных угроз и отправился восвояси. Мона пережидала бурю в безопасном месте – но эта буря была лишь легким ветерком.
Зима сменилась весной, а весна – летом. Итальянское правительство заверило всех заинтересованных лиц, что «история» с убийством Делла Гарда – семейная трагедия, в которой нельзя найти виноватого. Когда лето вновь сменила осень, Мона Кеддлер отправилась в Нью-Йорк.
Как ни странно – хотя супруги встречались за обедом, за ужином и за чаем бесчисленное количество раз, – они доселе ни разу не обсудили как следует вопроса о разводе. И как ни странно, только стоя у трапа отправлявшегося на Нью-Йорк корабля, Мона задала так мучивший ее вопрос.
– Не понимаю, Джек, зачем вы на это пошли…
– На что?
Помедлив, Мона пояснила:
– На этот брак. Вы ведь, по сути, разрушили свою карьеру детектива. И развод… не представляю, как его можно будет получить без… без неприятных подробностей. В Англии ведь все так строго с разводами. И вы теперь, по сути, соломенный вдовец. С моей стороны все это было диким актом эгоизма, но с вашей… Я не понимаю!
Он посерьезнел.
– Все это было сделано по самой невероятной причине.
– По какой же?
Но он был тверд и незыблем:
– Пусть она останется в тайне. Но если пожелаете, я сообщу ее вам в письме – только пообещайте не вскрывать конверт до тех пор, пока корабль не выйдет в открытое море.
Она пообещала, и он печальным взглядом с легкой болью в душе провожал уходивший из Саутгемптона «Олимпик» до тех пор, пока тоненькая фигурка на прогулочной палубе и носовой платок, которым она махала, не слились с другими фигурами и другими отчаянно трепетавшими носовыми платками.
Тогда он вернулся в город с камнем на сердце и четким пониманием, что жизнь его кончена.
В это время Мона в сотый раз перечитывала неровные карандашные строки:
Потому что я люблю вас с того дня, как увидел в лодке на озере Комо.
Ее багаж лежал на палубе, и она смотрела на приближающийся французский берег с невыразимо радостной надеждой в глазах.
Кеддлер забыл, что корабль останавливался в Шербуре на пути в Америку.
Назад: Знакомые незнакомцы
Дальше: Ричард Марш Тайна Дубовой виллы