Несмотря на поздний час, большая шестиместная карета неслась по лесной дороге, и колокольчик верстомера каждые несколько минут возвещал об ещё одной версте, отделивший путников от Версаново.

– Шестнадцать верст в час делаем, – гордо сообщил Арсений. Поощряемый Аннет, мальчик вывалил на спутниц ворох сведений о плоских рессорах, верстометре, амулетах ровного ходах и прочих новшествах, и усовершенствованиях, позволявшим пассажирам не ощущать даже на такой скорости ухабов и кочек. Покончив с каретой, Арсений перешёл на лошадей и битых полчаса расписывал их стати и достоинства.

Наконец он выдохся и в карете наступила тишина. Аннет попыталась было разговорить свою соседку, госпожу Федоткину, но та ото всех вопросов отделывалась сухими «да» и «нет», не отрывая напряжённого взгляда от Розы, крепко спавшей на противоположном сидении. Тогда Аннет заговорила сама, столь стремительно перепархивая с одной темы на другую, что Яшка с трудом успевала следить за ней. Многое из того, о чём рассказывала девушка, было непонятным, о чём-то можно было только догадываться… Внезапно щебет Аннет перекрыл зычный голос Андрея, сидевшего на козлах:

– Тпру, залётные!

Что-то клацнуло, скрипнуло, качнулись и мигнули магические светильники, парившие под потолком, и карета остановилась.

– Что случилось, Пётр Андреевич? – сурово спросила госпожа Федоткина у подъехавшего штабс-ротмистра.

– Неворчь, – коротко ответил он. – Аглая Степановна, соблаговолите поспособствовать переправе.

Неворчь! Яшка чуть не подпрыгнула от восторга. Дядюшка Сафл частенько повторял, что настоящим томалэ может считаться только тот, кто повидал мир за Неворчью. И теперь она, Яшка, может считать себя настоящей томалэ.

Но тут же восторг угас от мысли, что настоящей томалэ ей не быть никогда. Вспомнились отблески костра на лице Сафла, утратившего обычное выражение «доброго дядюшки». Смотреть на него было страшно даже Яшке, не говоря уже о Розе, которая, хоть и пыталась хорохориться, утратила свою обычную надменность.

Голос Сафла прозвучал глухо и беспристрастно.

– Темна тропа твоя, Роза. Корысти ради отвела ты на заклание сестру свою, – произнес он.

– Она не сестра мне, – взвизгнула Роза. – Она – чужачка, чужачка…

– Мы разделили с ней хлеб и кров, и благословение Хозяина дорог, – спокойно ответил Сафл. – И наш путь – больше не твой путь.

– Я и без вас проживу! – лицо Розы, до самого конца не верившей в неотвратимость наказания, исказила злая гримаса. – А как вы проживете без денег, что я приносила?

– Благословение Хозяина дорог дороже монет, – твердо ответил Сафл.

– Вы об этом ещё пожалеете, – выкрикнула Роза. Она хотела ещё что-то сказать, но со своего места поднялась Фатха и подошла к танцовщице, протягивая кубок. Яшка знала, что в нем плещется сонное зелье.

– Пей, – приказала старуха.

– Не буду, – заупрямилась Роза и взмахнула рукой, пытаясь выбить кубок из рук старухи.

Но Сафл оказался быстрее. Он перехватил руку девушки, а Фатха посмотрела ей прямо в глаза. И девица покорно выпила зелье, а потом безвольно опустилась на траву.

У Яшки при воспоминании о том вечере на глаза навернулись слёзы. Тогда она ещё не знала, что предстоит навсегда покинуть томалэ, что впереди другая жизнь, другой мир, которому она принадлежит по праву рождения. Но прежде, чем Яшка успела задуматься о том, что в новом мире, том, о котором только что рассказывала Аннет, она будет чувствовать себя вдвойне чужой, госпожа Федоткина внимательно посмотрела на безмятежно спавшую Розу и степенно ответила штабс-ротмистру:

– Отчего же не поспособствовать, Петр Андреевич, коли Луна в силе. Поспособствую, пока, – тут она ещё раз внимательно оглядела Розу, – моя подопечная спит.

– Переправа? – в глазах Аннет вспыхнул огонёк. И штабс-ротмистр поспешил удовлетворить её любопытство:

– Доберись мы сюда засветло, переправились бы через реку на пароме. А сейчас мы воспользуемся помощью Аглаи Степановны, чьего мастерства и силы хватит, чтобы перебросить через Нерочь мост, тонкий, как паутинка, и прочный, как деревянный.

– Паутинный мост?

Совсем уже засыпавший Арсений оживился.

– Госпожа Федоткина, – учтиво сказал он, – я много слышал от батюшки о паутинных мостах. Дозвольте посмотреть, как он строится.

Речь эта сопровождалась таким умоляющим взглядом, что госпожа Федоткина не устояла.

– Хорошо, – сказала она. – Только соблаговолите не отвлекать меня вопросами и восклицаниями.

Несколько минут и десяток обещаний сохранять полную тишину спустя, Яшка вместе с попутчиками стояла на пологом берегу за спиной обозницы. На всякий случай, не сомневаясь в искренности обещаний, но сомневаясь в способности спутников хранить молчание, госпожа Федоткина наложила на себя чары отстранённости. И теперь даже небо, упавшее на землю, не смогло бы отвлечь её от создания моста. Закончив с приготовлениями, она протянула руки, и тончайшая лунная нить, первая нить будущего моста, решительно зазмеилась к противоположному берегу. Следом за ней устремились вторая, третья… Яшка не могла оторвать глаз от серебристых нитей, сплетавшихся друг с другом, сливавшихся в узенькую полоску, почти перебравшуюся через реку.

Стрекотали в траве цикады, где-то в лесу ухала сова, а люди, затаив дыхание, следили за чудом рождения паутинного моста. Неожиданно от кареты донеслось громкое:

– Куда это ты собралась, красавица?!

Яшка обернулась и увидела Розу, выбравшуюся из кареты. Девочка охнула. Она совсем забыла предупреждение Фатхи о том, что чужие чары могут разорвать тенета сна, опутавшие танцовщицу. И теперь девица, выбравшись из кареты, растеряно оглядывалась по сторонам.

– Вернись в карету, милая. – Вкрадчиво посоветовал с козел Андрей.

– Зачем? Мне и здесь хорошо, – фыркнула Роза.

– А в карете будет ещё лучше, – сказала дюжая служанка, сидевшая рядом с Андреем, и спрыгнула на землю.

Танцовщица попятилась от неё, только для того, чтобы налететь спиной на незаметно подобравшегося улана.

– Попалась, милочка! – воскликнул он, схватив девицу в охапку. Но Роза, извернувшись, полоснула его по руке выхваченным откуда-то из-под юбок ножом. Улан от неожиданности на мгновение ослабил хватку. И этого мгновения хватило, чтобы танцовщица вывернулась и бросилась бежать. Случись это на лесной дороге, Роза нырнула бы в лес с обочины и ускользнула бы от погони. Но здесь, на пологом берегу, бежать было особо некуда: впереди Неворчь, слишком широкая и глубокая, чтобы пытаться её переплыть, позади – обозлённые ранением товарища уланы. Девица рванулась было к реке, и тут заметила Яшку. Лицо танцовщицы перекосило от злобы.

– Это ты во всем виновата, – крикнула она по-томальски. – Даром тебе это не пройдёт.

И высоко подняв окровавленный нож, Роза воскликнула:

– Лаадат та нур! [“Приди и возьми!” Перевод с тарского]

Снедаемый голодом, Жаждущий скитался по Предгранью в тщетной надежде набрести на душу безумца или сновидца. И тут до него донёсся слабый, еле различимый зов. Не теряя времени скользнул он в образовавшийся не Прорыв даже, а Прокол, в который не удалось бы протиснуться кому-то покрупнее. И сразу понял, что ему невероятно повезло. Здесь не было ни пентаграммы, ни защитных рун. Безмозглая смертная не озаботилась даже произнесением заключительной части призыва «на ар охтар» [ «не причиняя мне вреда» Перевод с тарского], и потому он волен был сделать с ней что угодно. О, Жаждущий был голоден и легко мог выпить её в один присест. Будь смертная одна, он так бы и поступил. Но здесь ждало настоящее пиршество: кони, люди, включая, к его великой радости, несколько одарённых – настоящее лакомство, способное если и не унять вечный голод, то хотя бы приглушить.

Потому, набросив на них оцепенение, Жаждущий жгучими чёрными каплями закапал с ритуального ножа.

– Нет, не меня! – взвизгнула смертная. – Возьми иииих.

Но капли уже текли с поднятой руки вниз, обжигая лицо и тело. И от прикосновений Жаждущего плоть чернела и истлевала.

– Нееет, – нечеловеческим голосом кричала жертва, и Жаждущий упивался букетом её страданий, приправленным ужасом остальных смертных.

Увлекшись трапезой, он не заметил, как мальчишка, с трудом преодолевая оцепенение, вытолкнул из себя одно единственное слово: «Папенька!» Зато появления призрачной борзой Жаждущий не пропустил. Сам по себе пёс был ему нестрашен, но вот хозяин пса… С досадой подумав, что с трапезой следует поторопиться, Жаждущий одним глотком осушил то, что оставалось от жертвы.

Крик оборвался. Прошелестела одежда, звякнули о землю монисты. И в наступившей тишине Жаждущий чёрной тучей, почти неразличимой в ночи поплыл к смертным, надеясь выпить хотя бы парочку до появления Охотника.

Странное оцепенение, сковавшие не только члены Яшки, но и все её мысли, с появлением призрачного пса не спало, но ослабело. И Яшка вспомнила как бежала от Охотника, и как надетый на палец перстень с опалом развеял страх, принёс успокоение. Вспомнила, как разглядывала перстень бабушка Фатха, что-то бурча себе под нос.

– Добрый перстенек, – сказала Фатха наконец. – И от дурного сна тебя защитит, и от чёрного колдовства. Носи его, девочка, не снимай.

И Яшка не снимала даже во сне. И не потому, что боялась плохих снов, или страшилась потерять его. Перстень был дорог уже тем, что подарен был красавцем Виталионом. Но Виталион Павлович был не только красив, но благороден и отважен. Никто из завсегдатаев «У томалэ» не мог сравниться с ним ни удалью, ни мудростью. И ни капли Яшка не жалела, что вняла странному сну и признала перед ним долг жизни. Когда-нибудь она сможет доказать Виталиону… Что именно нужно доказать, Яшка ещё не знала, и всё же…

Ей вспомнился разговор в кабинете Виталиона Павловича.

– Твой собственный Дар, – сказал он тогда, – едва пробудился. И тебе нужен наставник, который научит тебя обращаться с ним.

– А сейчас я что-нибудь могу? – спросила с волнением Яшка.

– Сможешь, – ответил, чуть помедлив, Виталион Павлович. – Но ты не умеешь себя контролировать. И, зажигая свечу, ты можешь спалить дом, а пытаясь прихлопнуть комара – убить лошадь. Но главное, что ты – брежатая. Твой Дар – защищать Этот Свет от прорвавшихся в него тварей из Предгранья.

Яшка слушала, затаив дыхание, но, услышав про брежатую, вспомнила про Охотника и спросила:

– И как мне воспользоваться Даром?

– Не знаю, – к её разочарованию, пожал плечами Виталион Павлович. – Я не силён в этой области. И надеюсь, что тебе не скоро придётся практиковаться в ней.

Тонкие нити-щупальца протянулись от чёрной кляксы, пожравшей Розу, к призрачной гончей. И Яшка поняла, что времени на воспоминания у неё нет. Всё, что у неё есть, это опаловый перстень и огромное желание уничтожить или хотя бы изгнать страшную тварь.

Девочка по-прежнему не могла пошевелить даже пальцем, и потому потянулась к перстню, мысленно погладив его и сосредоточившись на своём желании. И упала на колени от неожиданно охватившей слабости, когда сноп ярких разноцветных искр рванулся от кольца к чудовищному пришельцу. Пчелиным роем закружили они вокруг него. Забыв о борзой, он принялся беспорядочно размахивать щупальцами, отращивая всё новые и новые. Но искры лишь мельтешили вокруг него, без труда уворачиваясь от твари.

Жаждущий недолго колебался, выбирая между вожделенной добычей и собственной шкурой. И бежал от назойливых искр, каждое прикосновение которых обжигало его нежную субстанцию.

Чёрная клякса исчезла с громким хлопком. Погасли искры. На мгновение воцарилась тишина, которую нарушил громкий голос обозницы.

– Ну, вот и всё, – удовлетворённо сказала она. – Можно ехать.

Госпожа Федоткина сбросила чары отстранённости, и обернулась к спутникам, привычно ожидая восторга зрителей. Но восторга не было. Яшка сидела на траве, закрыв лицо руками, Аннет рыдала в объятиях штабс-ротмистра, а на его висках серебрилась седина, которой не было ещё несколько минут назад.