Сердцевина 16
Стоило мне, уютно устроившись на плече Радха, закрыть глаза, и открыла я их уже во сне. Я нисколько не удивилась, обнаружив себя лежащей рядом с Аэртом на огромной пушистой шкуре. Голова моя покоилась на его могучем плече, он же одной рукой по-хозяйски обнимал меня, второй лениво играл моими волосами.
И вечность бы нежиться мне в надёжных объятиях Охотника, но какая-то беспокойная мысль не давала мне покоя. Я попыталась отмахнуться от неё, словно от надоедливой мошки, но она вилась вокруг меня, вилась, пока я не стряхнула с себя ленивую негу и не взялась за неё всерьёз. И тут же вздрогнула, вспомнив: прорыв! Рассказ капитана Менцева о смерти Алексея!
– Аэрт, – позвала я.
Ответом мне был довольный взгляд, похожий на взгляд сытого кота. Но он мгновенно изменился, когда я спросила:
– Аэрт, что происходит с людьми, погибшими во время Прорыва?
Теперь передо мной был кот, изготовившийся к прыжку.
– Прорыва? Почему ты спрашиваешь?
– Мне рассказали сегодня, что мой муж погиб во время Прорыва, – ответила я.
Охотник нахмурился.
– Когда это было? – спросил Аэрт.
– Несколько месяцев назад.
– А точнее?
– Девятнадцатого ноября прошлого года, – ответила я. И, заметив, что он нахмурился ещё сильнее, спросила:
– Тебе это что-то говорит?
Он кивнул.
– И что же? – нетерпеливо спросила я. – Что?
– Что ты знаешь о Прорывах? – вместо ответа спросил Аэрт.
Я пожала плечами.
– С помощью магии крови можно помочь прорваться на Этот свет демонам с Того и натравить их на врагов, – ответила я. Страшные сказки о Прорывах я слышала ещё до Аспидника, но только там поняла, насколько они на самом деле страшные. – Это правда?
– Почти, – ответил он. – Никакая магия не поможет вырваться с Того света. Другое дело – Предгранье. Здесь нет ни стихийных духов, ни демонов, только души людей, по разным причинам оставшихся по эту сторону Грани.
– Разве светлые Стражи не провожают души всех усопших за Грань? – удивлённо спросила я.
– Провожают, – вздохнул тёмный Страж. – Но нет правил без исключений. Бывают души, которых что-то привязывает к Этому свету слишком крепко. Кого-то долг, кого-то месть, а кого-то ритуал «обманутой смерти».
– Никогда о таком не слышала, – призналась я.
– О нём, к счастью, мало кто слышал, – усмехнулся Аэрт. – Крайне мучительный и малоаппетитный ритуал, с помощью которого маги крови пытаются избежать наказания за свои грехи на Том свете. Глупцы! То, что происходит с ними в Предгранье, куда страшнее всех тогосветных наказаний.
– А что с ними происходит? – с беспокойством спросила я.
– Они скитаются в Предгранье, не ведая покоя, томимые неутолимым голодом и вечной жаждой, терзаемые страхом перед тёмными Стражами… И сами питаются страхом и смятением живых.
– Значит кошмарники…, – начала я, но Аэрт перебил меня.
– И они тоже, – сказал он. – Но они не единственные, и не самые страшные. Страшнее те матёрые твари, что прорываются на Этот свет. Они выпивают души живых, исветлым Стражам уже нечего провожать через Грань.
Я вздрогнула.
– И что, души всех, погибших в Прорыве, выпиты? – с трудом выдохнула я.
– Почти всех, – ответил Охотник.
– А что происходит с теми, которые не почти?
– Их забирают с собой, чтобы превратить в таких же тварей, – хмуро ответил он.
– И скольких увела с собой тварь девятнадцатого ноября? – тихо спросила я.
– Не знаю, – глухо ответил он, отводя глаза. – Я из-за привязки к Этому свету не доглядел тогда. Но то, что тварь тогда обзавелась выводком, это точно.
– Выводком? Души перерождаются в тварей не сразу?
– Да.
– А спасти их можно? – с надеждой спросила я.
– Если перерождение не зашло слишком далеко, если я сумею убить тварь, не уничтожив выводок, если не оплошают светлые Стражи…
– Сплошные если, – понимающе кивнула я. И добавила, умоляюще глядя на него: – Но неужели нельзя попробовать?
Мысль о том, что душа Алексея может переродиться, казалась мне невыносимой. Почему я была уверена, что он в плену у твари? Не знаю. И всё же…
– Думаешь, я не пробовал? – горько ответил Охотник. – Тварь слишком хитра. Мне так и не удалось выманить её из логова. А там к выводку не подобраться.
Невероятное признание для того, кто никогда не упускает добычу. Я с подозрением посмотрела на Аэрта и спросила:
– А чем ты пытался выманить тварь?
Судя по тому, как едва заметно дрогнул уголок рта тёмного Стража, вопрос я задала правильный.
– Псом, – пожал плечами он. – Псом, который ещё совсем недавно был человеком.
– Был человеком, – задумчиво повторила я, чувствуя, что снова встаю перед выбором. Нет, перед псевдовыбором, потому что поступить иначе я просто не могу. Как и в ту ночь, когда состоялось знакомство с Охотником. – Думаешь, на человека клюнет?
– Да, – кивнул он. А затем, сообразив, к чему я клоню, добавил:
– Нет.
– Да, – возразила я.
– Нет, – повторил Аэрт, но уже не так категорично. Судя по блеску в глазах, он уже начал прикидывать, что получится из моей безумной идеи. – Ты понимаешь, как рискуешь?
– Не больше, чем тогда, когда бросила вызов тебе, – пожала плечами я. – Даже меньше.
И, чуть помолчав, добавила с улыбкой:
– Ты ведь меня спасёшь.
Это был вызов, который Охотник не мог проигнорировать. Но Аэрт не торопился его принимать. Долг стража и азарт охотника боролись в нём с нежеланием рисковать мной и в конце концов победили.
– Да будет так, Таливайдена, – кивнул он.
Вот так я и очутилась в Лесу. В том самом, через который меня недавно вёл Охотник. То же леденящее дыхание, та же мёртвая, в прямом смысле этого слова, тишина… Вот только на этот раз я шла одна.
И мне было страшно. Нет, не так. Мне было СТРАШНО. Страх стучал в висках, сжимал горло, каплями пота тёк по лицу… Но если в ту ночь, когда я мчалась от Охотника, страх был единым целым, то сейчас вокруг меня клубился целый рой страхов и опасений. Притом страхи перед Лесом и Тварью не были самыми сильными. Я верила обещанию Охотника. Куда сильней я боялась, что хитрая Тварь почует ловушку, что она оставит выводок в логове или не придёт вовсе…
Но мои опасения были напрасны. Она пришла. Точнее сказать, я сама пришла к ней. Лес неожиданно расступился, выпуская меня на прогалину, поросшую высокими пепельными иглами вместо травы. В дальнем конце прогалины меня ждали четыре тени. Три бледные, неровно очерченные, словно рисовавший их художник до конца не был уверен, что именно он хотел изобразить. Зато четвёртая казалась и не тенью вовсе – зияющим провалом в Неотвратимое и Неизбежное, разрывом в ткани реальности. Сердце моё при виде Твари сковал ужас… Краткую бесконечность Тварь упивалась моим ужасом, смакуя его, как знатоки смакуют вино. А потом дала знак выводку. Прозрачные тени двинулись ко мне, и их очертания вихрились, плыли, изменялись с каждым шагом. Средняя, чуть более плотная, с каждым шагом приобретала очертания звероподобные – вытянутая зубастая пасть, длинные лапы с огромными когтями, косолапая, чуть неуклюжая походка. Две другие же, наоборот, с каждым шагом бледнели, становясь всё более похожими на человеческие. И вскоре я уже могла рассмотреть лица: суровое – князя Алексея Улитина и полное мальчишеского упрямства – Альберта фон Раубена.
До них оставалось всего несколько шагов, когда Алексей поднял руку с возникшим в ней палашом, а фон Раубен выхватил откуда-то цобермейстерский жезл.
– Беги, – приказал мне муж, шагая наперерез своему товарищу по несчастью, завершавшему перерождение в тварь.
– Мы задержим, – крикнул фон Раубен, становясь рядом плечом к плечу с ним.
Я, словно опомнившись, повернулась и бросилась бежать со всех ног. Теперь дело было за Охотником, а мне здесь делать было нечего. Вот только у Твари были другие планы. Не успела я сделать и десятка шагов, как она возникла прямо передо мной. Теперь я могла как следует рассмотреть и огромные кожистые крылья, и клешни, и лапы, и щупальца… Вблизи она была ещё отвратительней, чем издали. Я ощущала смрад ненависти, источаемый Тварью, и была готова к тому, что она бросится на меня, но Тварь замерла, хищно вытянув тонкие стебельки усиков, на концах которых покачивались большие круглые глаза – дюжина, если не больше. Она смотрела мне за спину, туда, где вели свой последний бой Алексей и фон Раубен.
Я обернулась и увидела, что две полупрозрачные человеческие фигуры с трудом сдерживают напор звероподобной тени. Оставалось надеяться, что они смогут продержаться до появления Охотника.
Вновь повернувшись к Твари, я увидела, как налились тьмой её глаза. И ужаснулась при мысли, что за всеми этими лапами, щупальцами и глазами на стебельках скрывается нечто, прежде бывшее человеком. Тварь – я продолжала думать о ней в женском роде, хотя откуда-то пришла уверенность, что переродившаяся душа принадлежала в своё время мужчине – вздрогнула как от удара. И перевела на меня взгляд. И я захлебнулась текучей тьмой её взгляда. Тьма на бесконечное мгновение, пропитанное страхом и липким отчаяньем, поглотила и поляну, поросшую серым пеплом, и тварь, и меня саму, заставив позабыть, кто я и что я.
А потом тьма схлынула, и я обнаружила себя в странном месте. Во все стороны тянулась бесконечная равнина, покрытая камешками, камнями и валунами всех оттенков серого от светлого, почти белёсого до грязно-серого. Тускло-серое небо над головой мрачнело с каждой секундой и вдруг разразилось дождём отвратительного оранжево-бурого цвета. Тяжёлые, маслянистые капли обрушились на меня, обжигая и ослепляя. Я, прикрывая глаза рукой, бросилась к лежавшим неподалёку валунам, надеясь найти там хоть подобие укрытия. Но, пробежав нескольких шагов, казалось отделявших меня от камней, обнаружила, что нисколько не приблизилась к ним. Жалкая попытка протереть лицо осклизшей от дождя манжетой не помогла, и я продолжала бежать вслепую. И вскоре, зацепившись ногой за камень, потеряла равновесие, и со всего размаха полетела… Но не на усеянную серыми камнями землю, а в разверзшуюся под ногами бездонную пропасть.
Я открыла глаза и посмотрела вниз, страшась увидеть быстро приближающееся дно. Но там, внизу, далеко-далеко внизу клубился багровый туман. Клубился, клокотал, тянулся ко мне щупальцами. Щупальца взлетали над туманом, переплетались между собой, змеились, на глазах превращаясь в змей. И мгновение спустя подо мной шипел клубок извивающихся багровых змей. Змеи шипели…
Нет, это шипели змеи моего браслета. Все три змеи, приподняв головы с чёрноопаловыми глазками, шипели на Тварь, стоявшую передо мной. А Тварь, между тем, стояла неподвижно, и лишь стебельки её глаз шевелились беспокойно, да тревожно подрагивали кончики её длинных ушей. Один глаз в удивлении таращился на меня, второй смотрел куда-то мне за спину, откуда доносились звуки сражения, ещё пара глаз косила по сторонам, остальные были полуприкрыты. Похоже было, что Тварь одновременно наблюдает за своим наполовину взбунтовавшимся выводком, изучает меня, вырвавшуюся из круговерти насланных ею кошмаров, и прислушивается к чему-то… Или к кому-то. К тому, кому уже пора бы быть здесь…
Должно быть, Тварь что-то почуяла, и начала бледнеть, таять. Ещё мгновение, и она исчезнет отсюда, возникнув где-то в другом месте. Вот как она ускользала от Охотника!
Гнев охватил меня при мысли, что эта мерзость, сгубившая Алексея и завладевшая его душой, виновная в смерти моего недоношенного сына, снова скроется, чтобы и дальше безнаказанно творить зло.
Нет, я не могла позволить ей уйти. Я призвала Дар и ударила Тварь, вложив в удар всю свою ненависть. Удар мой не смог бы сильно повредить ей, будь Тварь здесь целиком, но для истончившейся, полусчезнувшей он оказался болезненным. Она содрогнулась… Сумерки летней ночи, до цвета которых успела выцвести Тварь, стремительно сгустились до непроглядной тьмы. Тварь вернулась. Вернулась, чтобы обрушить на меня свою ярость.
Она больше не пыталась затянуть меня в кошмары, но огненными бичами взметнулись её тонкие длинные щупальца. Я поднырнула под одно, увернулась от другого, и почти ускользнула от третьего. Почти.
Ударом бича обрушилось оно на левую руку чуть ниже плеча, и рука безжизненно повисла. Боль обожгла меня, но я только стиснула зубы. А потом отзеркалила боль Твари. Та снова вздрогнула и зашипела. Сразу дюжина щупалец метнулась ко мне.
Я отпрянула, с ужасом понимая, что следующим броском Тварь достанет меня. Но поляна уже наполнилась лаем и клёкотом, а широкая спина Аэрта, возникшего передо мной, заслонила от меня Тварь. А в следующее мгновение его золотое копьё пронзило средоточие тьмы, и Тварь с жалобным воем растаяла, исчезнув теперь уже навсегда. И мне показалось, что в этом вое прозвучало «Жофруа дю Тенль! Меня звали Жофруа дю Тенль».
Прощай, Жофруа. Я не чувствую больше ненависти к тебе. Я вообще больше ничего не чувствую, кроме боли.
– Тали!
Аэрт склоняется ко мне. Странно, а я и не заметила, как опустилась в пепельную траву.
– Тали, посмотри на меня!
Посмотреть? Это слишком сложно. Но я поворачиваю голову и смотрю. Не на Охотника, а туда, где псы рвут с остервенением молодую тварь. Я ищу взглядом Алексея. И он, и фон Раубен ещё здесь. Только теперь они больше не выглядят неясными тенями. Они так же ярки и вещественны, как Аэрт. Полупрозрачны лишь их крылья, огромные крылья.
– Натали, девочка моя!
Это Алексей опускается на траву рядом со мной.
Но я закрываю глаза, позволяя боли забрать меня в благословенную явь.