Часть I. Лепестки

Ах, как неистово звенели бубны в тонких пальцах танцовщиц! Как вторили им монисты на смуглых шеях, в змеящихся по плечам чёрных косах! Как взлетали, взвихривались подолы цветастых юбок, приоткрывая на мгновение стройные ножки плясуний!

Но Павел Алексеевич, сидевший за столиком у самой сцены, лучшим столиком, за который господам офицерам случалось и на дуэли драться, Павел Алексеевич был совершенно равнодушен и к ножкам, и к песням о жгучей страсти. На его полном аристократическом лице застыло выражение пресыщенной скуки. Но надо сказать, что Павел Алексеевич был не настолько спокоен, как хотел показать. Предмет его беспокойства и заботы сидел рядом, за тем же столиком, и с интересом наблюдал за происходящим на сцене. Однако интерес этот был не таким, какого можно было бы ожидать от молодого человека, едва расставшегося с порой ранней юности. Черты юношеского лица были столь тонки и нежны, что его можно было бы принять за переодетую девушку. На молодом человеке был простой сюртук, и Павел Алексеевич заметил, как перешёптывались молодые франты за соседним столиком, глядя на его гостя. Павел Алексеевич усмехнулся, подумав, что мало кто во всём Версаново, кроме него самого, может по-настоящему оценить тонкое сукно и изящный покрой. Синее сукно выгодно оттеняло золото длинных волос юноши, скреплённых на затылке сапфировой заколкой. Довольно было одного взгляда, чтобы понять, что этот шедевр ювелирного искусства должен стоить целое состояние. А если учесть, что он был не просто украшением, а сильнейшим генератором иллюзий, то цены этой заколке просто не было. Тут Павел Алексеевич усмехнулся мысленно, радуясь своему умению видеть лицо, скрываемое генератором. Странно было, что княгиня Улитина, слава о которой, докатилась до самых отдалённых уголков Империи, прислала в Версаново в качестве своего доверенного лица вихрастого веснушчатого мальчишку, ещё немного нескладного и неуклюжего, мало походившего на элегантного красавца, чью иллюзию он нацепил.

Павел Алексеевич поднял руку, подзывая полового. Тот подбежал, изогнувшись в поклоне:

– Что будет угодно, Павел Алексеевич? Красного раденского?

– Нет, голубчик. Раденское в другой раз, – сказал Павел Алексеевич, бросив короткий взгляд на свою едва пригубленную рюмку. – Принеси-ка ты лучше нам синего версановского. Ручаюсь, Виталион, такого вы ещё не пробовали, – добавил он, обращаясь к соседу по столику.

– Синего? – во взгляде юноши мелькнуло любопытство.

– Да, дорогой мой. Не слышали?

– Нет. – Виталион развернулся к Павлу Алексеевичу, не обращая внимания на страстные взоры, которые со сцены бросали на него красавицы.

– В здешних лесах растёт лазурика, ягода ароматная, чуть горьковатая. Много её не съешь, зато вино из неё получается удивительное. Сейчас попробуете, – и Павел Алексеевич улыбнулся той чуть покровительственной улыбкой, какой умудрённая опытом зрелость смотрит на едва оперившуюся юность.

– Непременно попробую, – безмятежно улыбнулся Виталион, но Павел Алексеевич разглядел за улыбающейся иллюзией нахмурившиеся брови. Ссориться с мальчишкой в планы Павла Алексеевича совсем не входило. Наоборот, следовало заручиться его доверием и дружеским расположением. Но прежде, чем Павел Алексеевич сумел загладить свою неловкость, зазвучали аплодисменты, которыми восторженные поклонники благодарили прелестниц. Виталион мельком взглянул на сцену, взглянул на чернобородого Радха, вышедшего на смену танцовщицам, и застыл, не сводя с него глаз.

Павел Алексеевич с удивлением заметил, что пальцы Виталиона – и тонкие ухоженные пальцы иллюзии, и мальчишеские с обкусанными ногтями – повторяют движения пальцев томалэ, а губы беззвучно повторяют слова.

Любовь томалэ к коням давно вошла в поговорку, и в том, что Радху приходилось мчаться, обгоняя ветер, Павел Алексеевич не сомневался. Другое дело Виталион. Будь юнец хорошим всадником, разве отказал бы себе в удовольствии въехать в город верхом, гарцуя на горячем скакуне? Но он приехал в закрытой карете, и, глядя в окно на подъехавший экипаж с посланцем княгини, Павел Алексеевич, ожидавший увидеть дородного чиновника в летах, был приятно поражён видом выпрыгнувшего из кареты юноши.

Официант принёс бутылку с нежно-голубым напитком и застыл у столика, не смея отвлекать заслушавшихся гостей. Павел Алексеевич едва заметно шевельнул пальцем, указывая на бокал соседа. Вино из лазурики было коварным, как та, о которой пел томалэ. Чуть терпкое, ароматное, пилось оно легко, развязывая языки и заплетая ноги. Именно то, что требовалось, чтобы разговорить мальчишку, пытавшегося, очевидно, многозначительным молчанием скрыть свою неопытность.

Павел Алексеевич снова усмехнулся. Если у тридцатилетнего томалэ, перед чьим обаянием и напором не могли устоять ни простые горожанки, ни, если верить слухам, девицы из благородных семей, в груди поселился холод, страшно даже представить себе, что творилось, когда в ней пылал пожар. А уж на возраст… Ещё недавно Павел Алексеевич охотно предложил бы молодцу обменять своё «не стар» на его «не молод», но теперь всё изменилось. Если поручение будет выполнено удачно, и Виталион подпишет от имени княгини предложенный текст договора, то завидовать молодым больше не придётся.

Песня закончилась, и на сцену снова выбежали гибкие смуглянки.

– Ну-с, Виталион, извольте попробовать синенького, – предложил Павел Алексеевич.

– Отчего же не попробовать, – кивнул Виталион. Он сделал небольшой глоток с видом знатока и прикрыл глаза, смакуя. Павел Алексеевич позволил себе улыбнуться, пока мальчишка не видит. Что ж, для княгини поместьем больше, поместьем меньше, разница не большая, если прислала этого молокососа. Тем лучше, тем проще будет выполнить поручение.

Молокосос открыл глаза, сделал ещё глоток, и, задумчиво поворачивая в руке бокал, любуясь насыщенной голубизной вина, произнёс:

– Неплохое вино. Отчего же о нём не слышали в столице?

– Слышать-то, может, и слышали, – ответил Павел Алексеевич, – а пробовать навряд ли приходилось. Секрет лазуритовки знают только томалэ. Их девушки собирают ягоды, а мужчины делают вино. Делают для себя, и только здесь, в ресторане «У томалэ» можно угоститься этим удивительным напитком.

– Удивительный напиток, – согласился Виталион. – Мечта инуктора, – добавил он, сделав ещё глоток. – А что же вы его не пьёте, Павел Алексеевич? – спросил он после третьего глотка, заметив, бокал, наполненный до краёв красным вином.

– Это для вас, Виталион, синенькое в новинку, – ответил тот, мысленно досадуя на свою оплошность. – А мне, старику, больше рдеющее рденское по душе. Вот где терпкость, да букет, да крепость.

– Какой же вы старик, – улыбнулся юноша. – Вон господин Великий Инуктор куда старше будет, а за ним молодые с трудом поспевают. От упоминания Великого Инуктора по спине у Павла Алексеевича побежали мурашки, но ещё больше пугал тон, тон человека, который говорит о ком-то хорошо знакомом.

– А вы, Виталион, знакомы с Великим Инуктором? – спросил он, стараясь дрожью в голосе не выдать своего испуга. Блюстителей магического порядка побаивались все, но привлекать их внимание Павлу Алексеевичу не хотелось. А ведь достаточно пары неосторожных слов Виталиона…

– Издалека видел. Он иногда бывает у княгини, – ответил молодой человек после некоторой заминки.

– А я уж подумал, – сказал Павел Алексеевич, – что вы, Виталион, с ним близко знакомы.

Иллюзорный юноша усмехнулся, а мальчишка под иллюзией покраснел до ушей.

– Вы меня переоцениваете, Павел Алексеевич, – ответил он, – хотя иногда лучше переоценить человека, чем недооценить.

Павел Алексеевич вымученно улыбнулся, чувствуя, что беседа свернула в опасное русло. Но, прежде чем он успел сменить тему, Виталион, ещё раз пригубив лазуритовку, поднялся.

– Прошу прощения, Павел Алексеевич, но я должен вас покинуть. Мне пора домой.

– Помилуйте, Виталион, – возопил тот, поскольку на этот вечер был запланирован ещё и визит к очаровательной мадам Каро, – время ещё совершенно детское.

– Дети не могут оценивать последствия своих поступков, – глубокомысленно ответил Виталион. – Потому им нужны наставники и опекуны, – на последнем слове он сделал ударение, словно напоминая Павлу Алексеевичу о его собственных опекунских обязанностях. – Взрослые же люди в состоянии сами сопоставлять свои действия и их последствия, и я, как человек взрослый, полагаю, что сейчас мне самое время ехать домой. Честь имею.

Он поклонился, и уверенной походкой направился к выходу.

– Всего доброго, Виталион, – крикнул ему вслед Павел Алексеевич, и под нос себе добавил, – взрослый ты наш.

Тирада Виталиона его и в самом деле позабавила, поскольку вся история человечества являет собой нескончаемую череду примеров того, что взрослые люди либо плохо представляют последствия своих действий, либо игнорируют их. Но философствовать было некогда, и он махнул рукой Розе, глазами указав на Виталиона. Сам Павел Алексеевич, оставаясь равнодушным к чарам красавицы, не раз с восхищением наблюдал, как она манипулирует и юнцами, и вошедшими в возраст мужами, не раз пользовался её умением. Вот и сейчас он, пряча в седеющих усах усмешку, предвкушал, как поздравит Виталиона с возвращением.

Тем временем девушка спустилась со сцены и через весь зал направилась за молодым человеком. Она почти уже догнала его, но из-за последнего столика, одного из тех, где сиживали господа офицеры в дни перед выдачей жалования, когда состояние финансов не позволяло им располагаться ближе к сцене, поднялся молодой человек. В полутьме зрительного зала Павел Алексеевич не мог разглядеть его лица, но готов был поспорить, что это корнет Слепнёв. Афиноген Слепнёв, которому от родителей не досталось ничего, кроме звучного имени, был одним из завсегдатаев «У томалэ» и одним из самых преданных поклонников Розы. Он не упускал случая обратить на себя внимание красавицы, но, поскольку карманы корнета вечно были пусты, привлечь её подарками не получалось и приходилось прибегать к другим способам. Вот и сейчас он загородил собой проход, видимо, требуя поцелуй в качестве выкупа. Такие шутки здесь были нередки, но Павел Алексеевич нахмурился. Не хватало ещё, чтобы из-за притязаний Афиногена Виталион ускользнул от юной томалэ. Но ещё сильней он нахмурился, увидев, что его гость вернулся, чтобы помочь красавице. Со стороны противостояние смотрелось забавно: протеже княгини рядом с рослым офицером выглядел, словно карликовый пудель рядом с овчаркой. Но прежде, чем Павел Алексеевич успел подняться из-за стола, чтобы вмешаться, стычка закончилась. Виталион снова двинулся к выходу, Роза пошла за ним, а корнета усадили на место соседи по столику.

У самых дверей Виталион с Розой остановились. Судя по всему, девушка уговаривала молодого человека остаться и даже взяла за руку, предлагая погадать. Гадания Розы никогда не сбывались, но какое это имело значение, если они давали возможность почувствовать на ладони нежные прикосновения тоненьких пальчиков. На этот раз уловка, должно быть, не сработала, потому что молодой человек сам перехватил руку девушки и принялся рассматривать запястье, что-то говоря при этом. Радх, входя в зал, буквально налетел на стоящую пару и остановился, заговорив с Виталионом весьма решительно.

Павел Алексеевич вышел из-за стола и двинулся выручать гостя. Тот был человеком новым и вполне мог попасть в неприятную историю, а виноватым оказался бы Павел Алексеевич, пригласивший его сюда. С другой стороны, было бы полезным заручиться благодарностью протеже княгини.

Однако прежде чем Павел Алексеевич успел пересечь зал, положение разрешилось: юноша снял с руки перстень и передал его томалэ, после чего покинул зал. Следом за и ним Радх увел Розу, оставив гостей обсуждать странную сцену.

Павел Алексеевич подумал, что сегодня же вечером по городу разнесутся слухи один невероятней другого. С одной стороны, это хорошо, потому что ими можно будет воспользоваться, чтобы надавить на посланца княгини. Но с другой стороны, было в этом что-то подозрительное. Ох, не прост этот мальчишка, ох, не прост.