Глава IV
Донья Доминика решила, что наглость Боваллета должна быть соответствующим образом наказана, и взялась за осуществление этого плана. Юный Дэнджерфилд был для этого самой подходящей фигурой, она разыскала его и затеяла флирт, к немалому смущению молодого человека. Кокетка прибегла к игре длинных ресниц и была чрезвычайно ласкова с юношей, стремясь польстить его самолюбию. С Боваллетом она была по-прежнему вежлива, отвечала ему, когда он заговаривал с ней, скромно складывала ручки на коленях, а при первой же возможности снова обращалась к Дэнджерфилду. На долю Боваллета выпадали только величественные реверансы и холодные замечания, зато Дэнджерфилду она ясно давала понять, что всегда, когда он этого хотел, он мог рассчитывать на ее улыбки и веселую болтовню. Сердце юноши, конечно, таяло на глазах, он даже обнаружил прискорбную тенденцию к обожествлению Доминики. В другое время это могло бы понравиться ей, но теперь она не собиралась изображать из себя богиню. Она изо всех сил намекала Дэнджерфилду, что он мог бы быть немного посмелее. Но все ее старания пропадали даром. Краешком глаза донья Доминика с возмущением замечала, как открыто забавляется ее поведением сэр Николас. Боваллет наблюдал за ее игрой смеющимися, оценивающими глазами. Леди удвоила свои усилия. Она была вынуждена признать, что славный Дэнджерфилд немного скучноват и упрекала себя за то, что тайком страстно желала общества Боваллета — он приносил с собой неожиданности, пряный привкус риска, свежий ветер приключения. С ним хотелось говорить по душам. Доминика прогуливалась с Дэнджерфилдом по палубе, засыпая его вопросами об искусстве управлять кораблем, притворялась, что ее интересуют его ответы, а сама постоянно искала глазами сэра Николаса, и, когда ее острый слух улавливал его звенящий голос или ее бдительный взгляд замечал, как он быстрым шагом проходит по палубе, она чувствовала, как ее сердце начинает биться сильнее, и с стыдом обнаруживала, что горячий румянец заливает ее лицо. Она не могла больше противостоять его силе, которая вынуждала ее искать его взгляда. Она пыталась бороться, но рано или поздно все равно украдкой поднимала голову и убеждалась, что его искрящиеся смехом глаза устремлены на нее.
Поскольку гордость запрещала девушке обращать на него внимание, она находила некоторое утешение, беседуя о Боваллете с его лейтенантом. Дэнджерфилд охотно говорил на эту тему и был шокирован, узнав, какое ужасное впечатление сложилось у нее о его кумире. Он был согласен с тем, что сэр Николас был слишком неистов и беззаботен, чтобы сразу понравиться даме, но когда Доминика начала изливать перед ним все свое презрение к Боваллету, юноша был вынужден протестовать. Казалось, она только этого и ожидала.
— Я прекрасно могу себе представить, что Англия воспитывает только таких пустозвонов, задир и хвастунов, сеньор, — сказала она высокомерно.
— Задира и хвастун? — откликнулся Дэнджерфилд. — Сэр Николас? Нет, вы не должны так говорить на борту его корабля, сеньора.
— О, я ничуть не боюсь! — воскликнула Доминика.
— Вы и не должны бояться, сеньора. Но вы говорите с лейтенантом сэра Николаса. Возможно, те, кто служит под его началом, знают его лучше, чем вы!
Эти слова заставили леди широко раскрыть глаза.
— Что же, вы все околдованы? Вас так очаровал этот человек?
Лейтенант улыбнулся, глядя на нее сверху вниз.
— Многие из нас любят его, сеньора. Он настоящий… мужчина, если только вы меня понимаете…
— Настоящий хвастун! — поправила она, скривив губы.
— Нет, сеньора, вы не правы. Я допускаю, что вам не по душе его манеры. Но я еще ни разу не видел, чтобы он не сдержал своего обещания. Если бы вы узнали его получше…
— О, пощадите меня, сеньор! Я не желаю знакомиться с этим разбойником получше!
— Возможно, его поступки кажутся вам слишком стремительными: он всегда идет к намеченной цели прямым путем. Чтобы понравиться даме, он не прибегает ни к каким тонкостям.
Она ухватилась за эти слова и задала вопрос, который уже давно искала способ задать.
— Как я понимаю, ваши английские леди думают так же, как и я, сеньор?
— Нет, думаю, он им очень нравится, — ответил Дэнджерфилд, слегка улыбаясь. — Пожалуй, даже слишком, чтобы это могло понравиться ему.
Доминика заметила улыбку.
— Не сомневаюсь, он изрядный повеса! Дэнджерфилд покачал головой.
— Нет, хотя он и очень легкомысленный человек, но он никогда не обидит женщину. Доминика подумала над этим минутку. Дэнджерфилд прилежно продолжал: — Вы не должны думать, что он плохого мнения о женщинах, сеньора. Сказать по правде, мне кажется, он очень мягок в обращении со слабым полом.
— Мягок! — воскликнула леди. — Могу себе представить! Мне кажется, это грубый, неотесанный человек. Неистовый, резкий!
— Вы не должны бояться его, сеньора, — серьезно ответил Дэнджерфилд. — Клянусь честью, он никогда не причинит вреда тому, кто слабее.
Доминика была оскорблена.
— Бояться его? Сеньор, да будет вам известно, я не боюсь ни его, ни кого бы то ни было! — яростно заявила она.
— Храбрая девочка! — раздался сзади одобрительный возглас.
Доминика вздрогнула и, обернувшись, увидела Боваллета, который стоял небрежно, прислонившись к фальшборту. Он дружелюбно протянул руку.
— Раз уж вы ничего не боитесь, то подойдите поговорить с неотесанным и грубым человеком!
Дэнджерфилд поклонился и быстро отступил, предательски оставив даму в одиночестве. Она топнула маленькой ножкой.
— Я абсолютно не желаю разговаривать с вами, сеньор.
— Я не сеньор, дитя мое.
— Это верно, сэр Николас.
— Подойдите же! — настаивал он, требовательно глядя на нее. — Я смиренно молю вас!
— Благодарю, но мне хорошо и тут, — ответила Доминика и пожала плечом.
— Гора не желает идти. Ну что ж, вот вам и результат. — В два прыжка он оказался рядом с ней, и она инстинктивно отступила, почувствовал приятный испуг. Он нахмурился и опустил руки ей на плечи. — Почему вы отступаете? Думаете, я и в самом деле обижу вас?
— Нет… то есть… я совсем не знаю, сеньор, да мне и дела нет…
— Смелые слова, но все же вы отступаете. Неужели вы так мало знаете меня? Обещаю, что у вас будет случай узнать меня лучше.
— Мне больно! Отпустите меня!
Он слегка оттолкнул девушку от себя и с удивлением посмотрел на нее.
— Отчего же вам больно? Оттого, что я держу вас так?
— Ваши пальцы врезаются мне в тело до самых костей! — пожаловалась Доминика сердито.
Он улыбнулся.
— Вовсе нет, любимая, и ты сама это знаешь.
— Отпустите меня!
— Но если я это сделаю, вы сразу убежите! — заметил он.
— Мне непонятно, как вам может нравиться разговор с кем-то, кто… кто вас ненавидит!
— Не знаю… Мне кажется, ты не ненавидишь меня!
— Ненавижу! Ненавижу!
— Клянусь смертью Господней, тогда зачем же ты мучаешь бедного Диккона? Не для того ли, чтобы подразнить меня?
Это было уже слишком, и она резко ударила его прямо по улыбающимся губам. Тут же ее сердце куда-то сорвалось, ее охватило моментальное раскаяние, а Николас быстро нагнулся, поймал ее руки и отвел их ей за спину. Доминика подняла полуиспуганные, полувызывающие глаза и увидела, что он опять смеется.
— Как по-вашему, чего вы теперь заслуживаете? — спросил Боваллет.
В ответ она прибегла к самому сильному своему оружию и разрыдалась. Он тут же отпустил ее.
— Милая моя, любимая, — покаянно произнес Боваллет. — Не надо плакать! Неужели я такой страшный людоед? Я только дразнил тебя, дитя. Посмотри на меня. Нет, улыбнись! Видишь, я целую край твоего платья. Только не плачь!
Он опустился перед ней на одно колено, она взглянула сквозь слезы на его склоненную голову и вдруг услышала приближающиеся шаги. Девушка быстро тронула вьющиеся волосы.
— Не надо! Сюда идут! Встаньте, встаньте!
Боваллет поднялся на ноги и в ту самую минуту, когда на трапе появился его шкипер, быстро сделал шаг вперед, чтобы защитить Доминику от глаз этого морехода.
Теперь ничто не мешало ей бегством удалиться вниз. Внимание сэра Николаса отвлекал шкипер, так что путь был свободен. Донья Доминика осторожно подошла к фальшборту, тщательно вытерла глаза и немного постояла, успокаиваясь и глядя на море.
Спустя минуту-другую она услышала удаляющиеся тяжелые шаги шкипера и новую, более легкую поступь. Пальцы Боваллета накрыли ее руку, лежавшую на поручне.
— Простите неистового и неотесанного хвастуна! — умоляюще произнес он.
Доминика чуть было не улыбнулась.
— Вы чудовищным образом используете меня, — пожаловалась она.
— Но вы же не ненавидите меня? Этот вопрос она оставила без ответа.
— Я не завидую той леди, которую вы возьмете в жены, — сказала она.
— К чему вам завидовать самой себе?
При этих словах она резко взглянула на него, покраснела и отвернулась.
— Не понимаю, как английские леди выносят вас, сеньор.
Он весело посмотрел на нее.
— Да я ведь и не прошу их выносить меня, сеньора.
— Едва ли вам удастся заставить меня поверить, — повернулась к нему девушка, — что вы не флиртовали направо и налево. Несомненно, у вас очень плохое мнение о женщинах.
— Но о тебе я самого высокого мнения, Доминика.
Она надменно улыбнулась.
— Вы делаете заметные успехи. Скажите, с английскими дамами вы обращаетесь так же?
— Нет, хорошая, вот как я поступаю, — ответил сэр Николас и вновь крепко поцеловал ее.
Доминика задохнулась, яростно оттолкнула его и бросилась вниз по трапу. В своей каюте она застала камеристку, которая не замедлила обратить внимание на растрепанные волосы и раскрасневшееся лицо своей госпожи. Увидев все это, Мария уперла руки в бока со свирепым видом.
— Негодяй! — заявила она мрачно. — Он оскорбил вас, сеньорита? Неужели он осмелился прикоснуться к вам?
Доминика кусала платок, глаза ее бегали, и наконец, она нервно рассмеялась.
— Он поцеловал меня, — тихо ответила она.
— Да я ему глаза выцарапаю, — пообещала Мария и решительно направилась к двери.
— Вот глупая девчонка! Стой, дурочка! Не ходи никуда! — приказала Доминика.
— Больше вы и шагу не ступите одна, теперь я буду вашей дуэньей, — предложила Мария.
Доминика топнула ногой.
— Ты ничего не понимаешь. Я хотела, чтобы он поцеловал меня!
Мария открыла от удивления рот.
— Сеньорита?! Доминика рассмеялась.
— Он клянется, что приедет за мной в Испанию!
— Ни один англичанин не будет настолько глуп, сеньорита!
— Увы — нет! — вздохнула Доминика. — Но если бы он посмел! О, его безумие заражает меня!
Она подняла небольшое зеркальце, висевшее у нее на поясе, и нахмурилась, глядя на свое отражение. Поправив прическу и отбросив зеркальце, она покраснела, заметив, что Мария все еще удивленно смотрит на нее. Доминика улыбнулась ей и отправилась навестить своего отца.
В его каюте она нашла Джошуа Диммока, который к тому времени уже исчерпал все свои доводы в защиту щепочек виселицы. По правде говоря, Джошуа тайно надеялся, что эти щепочки помогут оттянуть кончину дона Мануэля до тех пор, пока он не окажется в безопасности на суше.
Дон Мануэль устало взглянул на дочь.
— Неужели никто ни избавит меня от этого болтуна? — взмолился он.
Джошуа решил прибегнуть к подобострастию.
— Видите, сеньор, они у меня надежно завернуты в мешочек, а купил я их у одного святого человека, хорошо осведомленного в этих делах. Если бы только вы согласились повесить их на шею, я мог бы пообещать вам скорое выздоровление.
— Бартоломее, открой пошире дверь, — приказал дон Мануэль. — А ну-ка, парень, убирайся!
— Мой благородный сеньор… Бартоломео с поклоном отступил от широко распахнутой двери. Доминика услышала голос, в котором, как ей казалось, звенел соленый ветер и играли солнечные лучи — все, чем хороши погожие дни на море.
— Что такое?
На пороге стоял сэр Николас.
Дон Мануэль приподнялся на локте.
— Сеньор, вы пришли просто необычайно вовремя! Ради всего святого избавьте меня от этого бездельника и его проклятых щепочек с виселицы!
Боваллет быстро вошел в каюту, увидел, что Джошуа с сокрушенным видом стоит около койки дона Мануэля, взял своего слугу за шиворот и, недолго думая, вышвырнул его вон. Закрыв дверь, он остановился, глядя на дона Мануэля.
— Могу я сделать для вас еще что-нибудь, сеньор? Только скажите…
Дон Мануэль откинулся на подушки и устало улыбнулся.
— Вы быстро действуете, сеньор.
— Согласитесь, что результат стоит того! Я пришел узнать, как вы себя чувствуете сегодня утром. Лихорадка еще мучает вас?
— Немного. — Дон Мануэль предупреждающе нахмурился.
Боваллет повернул голову, чтобы узнать причину. Около стола застыла Доминика.
Ей казалось, что этот невозможный человек обладает способностью находиться повсюду. Пожалуй, только в своей собственной каюте она может чувствовать себя в безопасности. Девушка величественно направилась к выходу. Бартоломео уже было начал приоткрывать дверь, но сильная рука отодвинула его в сторону. Сэр Николас сам широко распахнул дверь, и леди торопливо вышла.
— Бартоломео, ты тоже выйди, — приказал дон Мануэль.
Он лежал и смотрел на Боваллета. Затем сдавленно вздохнул. Этот красивый молодой человек, с пружинистой походкой, всегда такой проворный, казался больному джентльмену олицетворением жизни и здоровья.
Боваллет подошел к койке, пододвинул складной стул и сел.
— Вы хотели поговорить со мной, сеньор?
— Да, я хочу говорить с вами. — Дон Мануэль беспокойно подергал одеяло. — Сеньор, с тех пор, как мы оказались на борту вашего корабля, вы еще не говорили о том, что с нами будет.
Боваллет быстро поднял брови.
— Я полагал, что вполне ясно объяснил это, сеньор. Я высажу вас на северном побережье Испании.
Дон Мануэль попытался разглядеть лицо сидевшего перед ним человека. Голубые глаза смотрели прямо на него, четко очерченные губы под щегольскими усами готовы были улыбнуться. Если у Боваллета и были секреты, то он очень хорошо скрывал их под маской откровенности.
— Я могу верить, что вы говорите серьезно, сеньор?
— Клянусь честью, я никогда не был более серьезен. Не волнуйтесь из-за такой безделицы!
— Неужели вы так просто сможете войти в испанский порт, сеньор?
— Правду говоря, сеньор, ваши соотечественники еще не научились ловить Ника Боваллета. Можете молить Господа, чтобы он послал им хороших учителей!
Однако дон Мануэль был серьезен.
— Сеньор, вы враг, и опасный враг, враг моей стране, но, поверьте, мне было бы жаль видеть вас схваченным.
— Тысяча благодарностей, сеньор, вы этого и не увидите. Ведь я родился под счастливой звездой.
— Ваш слуга, сеньор, уже замучил меня предзнаменованиями и предчувствиями. Осмелюсь сказать, что, если вы высадите нас в Испании, ваша жизнь окажется в опасности. И ради чего? Это безумие. Иными словами я не могу это назвать.
— Назовите это поступком Боваллета, сеньор! — спокойно заметил англичанин.
Дон Мануэль ничего не сказал, он лежал неподвижно, наблюдая за своим собеседником. Минуту спустя он снова заговорил.
— Вы странный человек, сеньор. Много лет я слышал о вас самые невероятные рассказы и верил, возможно, только одной трети из них. Сейчас вы вынуждаете меня поверить даже в самые невозможные. — Он замолк, но Боваллет только улыбнулся. — Если вы говорите правду, я буду бесконечно обязан вам. Но вы можете действовать с самыми лучшими намерениями, и все же потерпеть неудачу в таком безрассудном начинании.
Сэр Николас повертел в пальцах золотой шарик с благовониями.
— Господь даст мне силы, сеньор, я не потерплю поражения.
— Молю Бога, чтобы на сей раз было именно так. Вы можете не говорить мне, что дни мои сочтены, но я бы очень хотел окончить свою жизнь в Испании, сеньор.
Боваллет поднял руку.
— Клянусь вам, сеньор. Вы окончите их там, — мягко сказал он.
Дон Мануэль беспокойно пошевелился.
— Я должен распорядиться моим домом. — Ведь я оставляю дочь одну в целом мире. У меня есть сестра. Но девочка интересуется лютеранским учением, и я сомневаюсь, что… — Он замолчал, вздыхая.
Боваллет поднялся на ноги.
— Сеньор, соблаговолите уделить мне минуту внимания.
Дон Мануэль поднял глаза и увидел, что его гость снова стал серьезен.
— Я слушаю вас, сеньор.
— Когда я иду к намеченной цели, сеньор, я всегда иду к ней только прямым путем. Возможно, вы знаете это из слышанных вами рассказов обо мне. Так будет и на этот раз. Я поверяю вам свою сокровенную тайну, это моя новая цель. В конце моего пути меня ожидает прекрасная награда. Придет день, дон Мануэль, и я возьму вашу дочь в жены.
В глазах дона Мануэля мелькнула растерянность.
— Вы хотите сказать, сеньор, что любите мою дочь? — сурово спросил он.
— Безумно, сеньор, и вы можете в этом не сомневаться.
Дон Мануэль задумался.
— А она? Нет, это невозможно!
— Пока не знаю, сеньор. Я не очень хорошо разбираюсь в женщинах. Но однажды она меня полюбит.
— Сеньор, будьте со мной откровенны. Что за новую загадку вы мне предлагаете?
— Никаких загадок, сеньор. Это чистая правда. Я мог бы увезти Доминику в Англию и принудить ее таким образом…
— Вы не сделаете этого! — резко прервал его дон Мануэль.
— Да, я никогда не стану принуждать девушку к сожительству против ее воли, можете не беспокоиться. Но вы понимаете, что это вполне в моей власти. — Он помолчал, вопросительно глядя на дона Мануэля.
Дон Мануэль посмотрел на то, как длинные пальцы теребят ароматический шарик, затем поднял глаза и встретил требовательный взгляд.
— Я прекрасно осознаю, что мы в ваших руках, — спокойно сказал он.
Боваллет кивнул.
— Я не хотел бы избирать этот легкий путь, сеньор. Меня никогда не привлекала роль насильника или предателя. Я отвезу вас в Испанию, и оставлю вас там. Но, сеньор! — прошу вас запомнить, что я всегда выполняю свои обещания, а теперь я клянусь вам, пусть хоть солнце погаснет, луна упадет с неба и земля перевернется, — я еще вернусь в Испанию, найду вашу дочь и покину вашу страну, увозя ее с собой! — Казалось, его голос наполнил всю комнату. Мгновение он смотрел на дона Мануэля горящими глазами, а затем пламя покинуло его так же внезапно, как и вспыхнуло, он тихо рассмеялся. — Судите сами, сеньор, люблю ли я ее так, как вы бы хотели этого сами.
Наступило молчание. Дон Мануэль повернул голову на подушке, разглаживая простыни беспокойной рукой.
— Сеньор, — сказал он наконец, — если бы вы не были моим врагом и еретиком, я не мог бы желать для моей дочери лучшего жениха. — Он улыбнулся, увидев изумление на лице Боваллета. — Да, сеньор, но вы и враг, и еретик, так что это невозможно. Невозможно!
— Сеньор, слово «невозможно» мне неизвестно. Я предупреждал вас. Принимайте какие угодно предосторожности, но что бы вы ни делали, ваша дочь будет моей, чего бы мне это ни стоило.
— Сэр Николас, вы отважный человек, и мне это очень нравится. Но мне не нужно будет принимать какие-либо меры предосторожности, так как вы никогда не сможете проникнуть в Испанию.
— Бог свидетель, сеньор, я сделаю это!
— Не надо клясться, сеньор. На море вы можете быть нам достойным соперником, но как вы один осмелитесь бросить вызов всем испанцам, в самой Испании?
— Будьте уверены, я сделаю это, сеньор, — ответил сэр Николас спокойно.
Дон Мануэль молча пожал плечами.
— Вижу, сеньор, что с вами бесполезно разговаривать. Возможно, вы просто хвастун, а, может, сумасшедший, как о вас говорят, я не знаю. Мне жаль, что вы не испанец. Больше я ничего не могу сказать.
Вот, что означал его жест.
