III

София появилась на Беркли-Сквер почти неделю спустя после Пасхи. Единственным известием, полученным ee тетей за десять дней, прошедших после визита сэра Гораса, была короткая записка от него, подтверждающая информацию о том, что его отплытие немного задержано, и уведомляющая, что вскоре прибудет племянница. Цветы, которыми Сесилия украсила комнату кузины, завяли, и их пришлось выбросить; а мисс Ладсток, педантично аккуратная экономка, дважды проветрила простыни, прежде чем в один светлый весенний день у дверей дома остановилась четверка лошадей, запряженная в забрызганный грязью экипаж.

Сесилия и Селина в сопровождении матери катались в парке, и прошло не больше пяти минут после их возвращения. Они направились к лестнице, когда им навстречу сверху сбежал мистер Хьюберт Ривенхол, бросив на ходу:

– Должно быть, это кузина: на крыше экипажа целая гора чемоданов! Какой конь! Клянусь Юпитером, я никогда не видел такую прекрасную гору мяса и крови!

Такая необычная тирада заставила трех леди озадаченно уставиться на него. Дворецкий, минуту назад покинувший холл, вернулся в сопровождении помощников, и, пройдя по мраморному полу ко входной двери, обернулся и с поклоном объявил своим госпожам, что только что прибыла мисс Стэнтон-Лейси. Помощники распахнули двери, и взорам трех леди, помимо экипажа на дороге, открылись благоговейные и любопытные лица младших членов семьи, которые играли в мяч в саду и теперь, несмотря на окрики мисс Эддербери, сгрудились у решетки, уставившись на животное, которое привело в такой восторг Хьюберта.

Прибытие мисс Стэнтон-Лейси было впечатляющим. Четыре лошади тянули ее экипаж, два верховых сопровождали его, а сзади ехал средних лет грум, ведя в поводу превосходного вороного коня. Слуга откинул ступеньки кареты, открыл дверцу, и изнутри выпрыгнула итальянская борзая, а минутой позже показалась худощавая женщина с несессером, тремя зонтиками от солнца и птичьей клеткой в руках. Наконец появилась и мисс Стэнтон-Лейси; вместо того, чтобы опереться на предложенную руку, она кивком поблагодарила лакея и передала ему Жако. Жако оказался обезьянкой в красном пальтишке, и как только этот чудесный факт дошел до детей, они оттолкнули свою наставницу, бросились открывать садовую калитку и выбежали на дорогу, крича:

– Обезьянка! Она привезла обезьянку!

Леди Омберсли стояла, как вкопанная, на пороге и с возмущением осознавала, что образ дочери, который нарисовал высокий и крупный джентльмен, очень далек от реальности. Малышка Софи сэра Гораса была ростом пять футов девять дюймов, отличалась крепким телосложением, Длинными ногами и маленькой грудью; веселое лицо обрамляли густые блестящие каштановые волосы, на голове была надета самая лихая из всех когда-либо виденных ее кузинами шляпок. Она была в меховой накидке, застегнутой до горла, длинное соболье боа свешивалось с ее плеч, а Руки были спрятаны в огромной собольей муфте. Чтобы поздороваться с Амабель, которая первая подбежала к ней, она бросила муфту второму лакею.

Ее тетя с изумлением наблюдала, как она грациозно наклонилась к девочке, поймала ее руки в свои и, смеясь, подтвердила:

– Да, да, я и есть твоя кузина София, но ты зови меня просто Софи, хорошо? Когда меня называют Софией, мне кажется, что я в чем-то провинилась, а это очень неприятное чувство. Скажи мне твое имя!

– Амабель, и, пожалуйста, можно я поговорю с обезьянкой? – взмолилась младшая мисс Ривенхол.

– Конечно, можно, ведь я привезла его для тебя. Будь с ним повежливей сначала, он очень пуглив.

– Привезла его для меня? — задохнулась Амабель, побледнев от волнения.

– Для всех вас, – сказала Софи, ласково улыбаясь Гертруде и Теодору. – А еще попугая. Что вы больше любите: животных или игрушки и книги? Я всегда предпочитала животных и подумала, что вы, возможно, тоже.

– Кузина! – прервал Хьюберт горячие уверения младших детей в том, что их новая родственница разбирается в их вкусах лучше, чем все остальные взрослые. – Это твой конь?

Она обернулась, рассматривая его с беззастенчивой прямотой; улыбка все еще играла у нее на губах.

– Да, его зовут Саламанка. Он тебе нравится?

– Я думаю! Он испанец? Ты привезла его из Португалии?

– Кузина Софи, а как зовут твою собачку? Какой она породы?

– Кузина Софи, а попугай умеет говорить? Эдди, можно мы будем держать его в классной?

– Мама, мама, кузина Софи привезла нам обезьянку!

Этот последний выкрик Теодора заставил Софи быстро оглянуться. Увидев тетю и двух других кузин в дверях, она бросилась вверх по ступенькам, восклицая:

– Дорогая тетя Элизабет! Прошу прощения! Я заводила дружбу с детьми! Здравствуйте! Я так рада видеть вас! Спасибо за разрешение пожить у вас!

Леди Омберсли еще не оправилась от изумления, пребывая в плену быстро тающей картины ее воображения застенчивой маленькой племяннице, но при этих словах вялая девица из ее фантазии была без сожаления предана забвению. Леди Омберсли сжала Софи в объятиях, подняв лицо к сияющему лицу племянницы и взволнованно произнесла:

– Дорогая, дорогая Софи! Такая счастливая! Так похожа на своего отца! Добро пожаловать, дорогая моя девочка, добро пожаловать!

Ее переполняли чувства, и прошло несколько мгновений, прежде чем она смогла представить Софи Сесилии и Селине. Софи пристально взглянула на Сесилию и воскликнула:

– Ты и есть Сесилия? Ты такая красивая! Почему я тебя такой не помню?

Сесилия, чувствуя себя побежденной, рассмеялась. Софи была не из тех, кто говорит комплименты из любезности. Нет, она высказывала то, что приходило ей в голову.

– Ну, тебя такой я тоже не помню! – парировала Сесилия. – Ты была маленькой смуглой кузиной, состоящей только из ног и запутанных волос!

– Да, но я и сейчас – ну, наверное, не запутанные волосы, но одни ноги и ужасно смуглая! Я не стала красавицей! Сэр Горас говорит, что мне надо отказаться от всех претензий на красоту – а ему можно верить!

Сэр Горас был прав. Софи никогда не станет красавицей. Она была чересчур высока; нос и рот – слишком велики; а выразительные серые глаза не могли полностью компенсировать эти недостатки. Но тот, кто ее видел, уже не мог ее забыть, даже если не запоминал форму лица или цвет глаз.

Она снова повернулась к тете:

– Сударыня, прикажите, пожалуйста, вашим людям проводить Джона Поттона туда, где он сможет поставить Саламанку. Только на одну ночь! И нет ли комнаты для него самого? Я буду всем заниматься сама, как только немного огляжусь!

Мистер Хьюберт Ривенхол вызвался проводить Джона Поттона к конюшням. Она улыбнулась и поблагодарила его. Леди Омберсли заверила, что найдется и комната для Джона Поттона, и стойло для Саламанки, не стоит Софи забивать этим голову. Но Софи была другого мнения.

– Нет, нет, мой конь не должен быть на вашем попечении, дорогая тетя! – быстро ответила девушка. – Сэр Горас всегда требовал, чтобы я сама занималась своими делами. Если мне необходима конюшня, то я сама должна все организовать! Но если бы сегодня вы распорядились вместо меня, это было бы так великодушно с вашей стороны!

Она сказала достаточно, чтобы в голове ее тети начали путаться мысли. Что же это за племянница, если она сама устраивает свою конюшню, сама отдает распоряжения и называет отца сэром Горасом? В это время подошел Теодор с испуганной обезьянкой на руках и потребовал от матери, чтобы та приказала Эдди разрешить держать зверька в классной. Леди Омберсли отпрянула от обезьянки и тихо произнесла:

– Любовь моя, мне кажется… дорогой, подумай, что скажет Чарльз?

– Чарльз не такая шляпа, чтобы испугаться обезьяны! – объявил Теодор. – Ну, мама, пожалуйста, скажи Эдди, что мы можем держать его там!

– В самом деле, Жако ведь никому не причинит вреда! – сказала София. – Я купила его на прошлой неделе. Это кротчайшее создание! Вам не придется выгонять его, мисс… Мисс Эдди? Нет, вероятно, не так!

– Мисс Эддербери, но мы всегда зовем ее Эдди! – объяснила Сесилия.

– Здравствуйте! – сказала Софи, протягивая руку. – Простите меня! Это было очень дерзко, но я не нарочно. Разрешите, пожалуйста, детям приютить бедного Жако!

Мисс Эддербери запуталась в чувствах, раздираемая между нежеланием, чтобы обезьянка тыкалась в нее, и стремлением услужить этой румяной девушке, которая так по-доброму улыбалась ей сверху и искренне жала руку. Леди Омберсли сказала, что надо спросить Чарльза, это предложение немедленно истолковали как разрешение взять Жако наверх, так как никто из детей не мог столь плохо подумать о брате, чтобы поверить, что у того будет хоть малейшее возражение против их нового любимца. Затем Софи провели в голубой салон, где она сразу же сбросила своих соболей на кресло, расстегнула накидку и стянула свою модную шляпку. Тетя, предложив ей присесть рядом на софе, спросила, не устала ли она после долгого путешествия и не хочет ли немного подкрепиться.

– О нет! Благодарю вас, я никогда не устаю, и хотя поездка была немного долгой, я не считаю ее путешествием! — ответила Софи. – Я бы приехала сегодня утром, если бы не пришлось заезжать в Мертон.

– Заезжать в Мертон? – эхом откликнулась леди Омберсли. – Но, милая моя, зачем? У тебя там знакомые?

– Нет, нет, но сэр Горас очень этого хотел!

– Дорогая София, ты всегда называешь папу сэром Горасом? – спросила леди Омберсли.

В серых глазах вновь заплясали огоньки.

– Нет, если я на него сержусь, то называю папой! – ответила Софи. – Он этого терпеть не может! Бедняжка, он должен смириться с тем, что его дочь такая верзила, а кто же это выдержит! – Она заметила, что тетя слегка шокирована, и с обезоруживающей искренностью добавила. – Вам это не по душе. Я так сожалею; но все-таки он замечательный отец, и я очень сильно люблю его! Но одна из его максим гласит: никогда из-за личного пристрастия не стоит закрывать глаза на недостатки другого.

Предположение, что дочь поощряют замечать ошибки отца, так ужаснуло леди Омберсли, что она не могла сказать ни слова. Селина, любившая добираться до сути вещей, спросила, почему сэр Горас очень хотел, чтобы Софи заехала в Мертон.

– Только чтобы перевезти Санчию в ее новый дом, – объяснила Софи. – Вот почему меня сопровождали эти дурацкие верховые. Ничто не может убедить бедную Санчию в том, что на английских дорогах нет бандитов и разбойников.

– Но кто такая эта Санчия? – спросила леди Омберсли в некотором недоумении.

– О, маркиза де Виллачанас! Сэр Горас не назвал вам ее имени? Она вам понравится; без сомнения, онадолжна вам понравиться! Она совершенно глупа и ужасно ленива, как и все испанцы, но так красива и добра! – Она заметила, что ее тетя была теперь полностью сбита с толку, и сдвинула густые прямые брови. – Вы ничего не знаете? Он вам не сказал? Как низко с его стороны! Сэр Горас собирается жениться на Санчии!

– Что? — задохнулась леди Омберсли.

София взяла ее руку в свои и успокаивающе сжала.

– Да, это так, и вам надо радоваться, потому что она очень ему подходит. Она вдова и ужасно богата.

– Испанка! – сказала леди Омберсли. – Он даже не заикнулся об этом!

– Сэр Горас говорит, что объяснения так утомительны, – извиняюще заметила Софи. – Он, вероятно, подумал, что они займут много времени. Или, – добавила она с озорным огоньком в глазах, – что я все объясню за него!

– Никогда не слышала ничего подобного! – почти гневно сказала леди Омберсли. – Это так похоже на Гораса! А когда он собирается пожениться с этой маркизой, дорогая?

– Ну, – серьезно произнесла София, – я думаю, именно из-за этого вопроса он не стал ничего объяснять вам. Сэр Горас не может жениться на Санчии, пока я под его опекой. Бедняжка, это так для него неудобно! Я обещала постараться, но не могу же я выйти за того, кто мне не нравится! Он очень хорошо меня понимает. Должна сказать, что сэр Горасникогда не требует невозможного!

Леди Омберсли показалось, что такие рассуждения совсем не подобает слушать ее дочерям, но она не знала, как этого избежать. А дотошная Селина продолжала допытываться:

– Почему твой отец не может жениться, пока ты живешь под его опекой, Софи?

– Из-за Санчии, – с готовностью ответила Софи. – Санчии совсем не хочется становиться моей мачехой.

Леди Омберсли была поражена в самое сердце.

– Бедная моя девочка! – сказала она, положив руку на колено Софи. – Ты такая храбрая, но мне можешь довериться! Она ревнует к тебе. Все испанки ужасно ревнивы! Горас так дурно поступает! Если бы я знала об этом! Софи, она злая? Она чувствует к тебе неприязнь?

Софи расхохоталась.

– Ах, нет, нет, нет! Она не почувствовала неприязни ни к одному человеку за всю свою жизнь! Дело в том, что если она выйдет за сэра Гораса, пока я нахожусь под его опекой, ей придется играть роль моей матери, а она для этого чересчур ленива! Помимо того, из лучших побуждений я могу продолжить командовать сэром Горасом, управлять его домом и делать все то, что привыкла. Мы это обсудили, и я согласилась с ее доводами. Но что касается ревности – ни в коем случае! Она слишком порядочна, чтобы ревновать ко мне и вообще очень хорошая! Она призналась, что чувствует ко мне искреннюю любовь, но делить со мной дом не станет. Я ее не виню! Пожалуйста, не думайте, что я виню ее!

– Должно быть, она очень странная женщина, – неуверенно сказала леди Омберсли. – Хорошо, почему она живет в Мертоне?

– О, сэр Горас нанял там для нее превосходную виллу! Она собирается жить уединенно до его возвращения в Англию. Потому что, – весело добавила Софи, – она исключительно ленива. Она будет до полудня нежиться в постели, есть конфеты, читать романы и будет рада приветствовать Друзей, если они возьмут на себя труд навестить ее. Сэр Горас говорит, что она – самое спокойное существо из всех, кого он когда-либо знал. – Софи нагнулась погладить свою собаку, которая во время разговора сидела возле ее ног. – Кроме Тины, конечно! Сударыня, надеюсь, вы любите собак? Она очень хорошая, честное слово, и я не смогу с ней расстаться!

Леди Омберсли уверила ее, что не возражает против собак и неравнодушна к обезьянкам. Софи рассмеялась и сказала:

– О Боже! Может, мне не стоило привозить Жако детям! Но когда я увидела его в Бристоле, я не могла не купить его. Теперь, после того как они получили обезьянку, мне кажется, будет трудно убедить их расстаться с ней.

Леди Омберсли подумала, что это будет просто невозможно, а так как тема была исчерпана и она чувствовала себя выбитой из колеи рассказами Софи, то предложила в сопровождении Сесилии подняться в комнату, чтобы немного отдохнуть и переодеться к обеду.

Сесилия быстро поднялась с кресла, готовая присоединить свой голос к предложению матери, возникни в этом необходимость. Она сомневалась, что Софи нуждается в отдыхе, потому что за то малое время, что она наблюдала за ней, она убедилась в том, что существо, столь полное жизненной энергии, вряд ли будет искать покоя. Но ее очень тянуло к кузине, и ей хотелось как можно скорее завязать с ней дружбу.

Поэтому, когда выяснилось, что в комнате Софи ее горничная распаковывает вещи, Сесилия пригласила кузину к себе. Селина, поняв, что ей не предложат разделить компанию, надула губы и вышла, утешая себя мыслью, что ей выпала обязанность подробно рассказать мисс Эддербери о разговоре в голубом салоне.

Сесилия была очень застенчива, и хотя ее манерам не была присуща отталкивающая сдержанность, как у брата, им было далеко до доверительных. Несмотря на это, она обнаружила, что уже через несколько минут рассказывает кузине о своих неприятностях. Софи слушала с интересом и сочувствием, но казалось, ее задевало постоянное упоминание мистера Ривенхола, наконец она прервала кузину вопросом:

– Прошу прощения, но этот Чарльз – он разве не твой брат?

– Мой старший брат, – ответила Сесилия.

– То, что я и хотела узнать. Но почему он может что-нибудь решать?

Сесилия вздохнула.

– Ты скоро увидишь, Софи, что в этом доме ничего не происходит без санкции Чарльза. Это он всем приказывает, все улаживает и всем управляет.

– Подожди, подожди! – сказала Софи. – Ведь мой дядя еще не умер, а? Уверена, сэр Горас никогда не говорил мне об этом!

– О нет! Но у папы – вероятно, мне не стоит об этом говорить, ведь я не знаю точно, – мне кажется, что у папы какие-то проблемы! Во всяком случае они были, потому что однажды я увидела маму очень расстроенной, и она мне кое-что рассказала, так как была в смятении и едва осознавала, что делает. В обычном состоянии ей бы и в голову не пришло говорить с кем-нибудь из нас о папе – ну, может быть, с Чарльзом и Марией, потому что сейчас та уже замужем. Только потом умер наш двоюродный дедушка Матиас и все свое состояние оставил Чарльзу, который что-то, я не очень хорошо понимаю что, сделал с закладными. Что бы это ни было, но оно поставило папу в зависимость от Чарльза. И я абсолютно уверена, что это именно Чарльз платит за Хьюберта и Теодора, кроме того, он погасил все долги, мне об этом сказала мама.

– Ей богу, это, вероятно, очень неудобно для твоего отца! – заметила Софи. – Судя по всему, мой кузен Чарльз очень неприятный человек!

– Он отвратительный! — сказала Сесилия. – Мне иногда кажется, что ему нравится делать людей несчастными, ему жалко доставить нам хоть малейшее удовольствие, его волнует только как выдать нас замуж за почтенного человека с большим состоянием, среднего возраста и рассудительного, который не может ничего, кроме как заражаться свинкой!

Так как Софи была слишком умна, чтобы предположить, что эта страстная речь была простым обобщением, она убедила Сесилию подробнее рассказать про почтенного человека, подхватившего свинку.

После непродолжительного колебания и попыток сменить тему Сесилия не только сообщила ей о предстоящей свадьбе с лордом Чарльбери (хотя еще не было оглашения), но и одарила ее ярким описанием благородного Огэстеса Фонхоупа, которое любому, не имеющему чести знать этого чудесного молодого человека, показалось бы исступленным бредом. Но Софи уже приходилось с ним встречаться, поэтому вместо того, чтобы уложить кузину в постель и дать ей успокоительных капель, она самым обычным тоном заметила:

– Да, это правда. Я никогда не видела лорда Байрона, но говорят, что он не идет ни в какое сравнение с мистером Фонхоупом. Он самый красивый мужчина, которого я когда-либо видела.

– Ты знаешь Огэстеса! – задохнулась Сесилия, прижав руки к трепещущей груди.

– Да… можно сказать, мы знакомы. Кажется, я даже один или два раза танцевала с ним в Брюсселе в прошлом году. Он имеет какое-нибудь отношение к сэру Чарльзу Стюарту?

– Огэстес один из его секретарей, но ведь он поэт по натуре и совсем не разбирается в делах! По-моему, это-то больше всего и злит Чарльза! Ах, Софи, когда мы встретились – это было в Олмакском Большом зале, у меня было платье с шелковыми розочками и серебристыми бантами, и не успели мы увидеть друг друга, как… он сказал, что то же произошло и с ним! Я даже представить не могла, что возникнет хоть малейшее возражение! Он ведь из Фонхоупов! Их род известен со времен завоевания Англии норманнами или около того! Ах, если меня не интересуют титул и богатство, какое до этого дело Чарльзу?

– Никакого, – живо ответила Софи. – Дорогая Сесилия, я тебя умоляю, не плачь! Скажи мне! Что думает твоя мама о свадьбе с мистером Фонхоупом?

– Дорогая мамочка, конечно же, сочувствует мне! – ответила Сесилия, послушно вытирая глаза. – Она сама сказала. Но она не осмелится перечить Чарльзу! Это он, Софи, правит всем в этом доме!

– Сэр Горас как всегда прав! – заявила Софи, поднявшись и оправив юбки. – Я умоляла его взять меня с собой в Бразилию, потому что, если честно, не могла представить, чем смогу заняться в Лондоне, кроме развлечений в доме тети! Он меня заверил, что я найду себе дело; видишь, как он был прав! Интересно, он знал заранее? Моя дорогая Сесилия… а можно мне называть тебя Сили? Сесилия! Как церемонно! Поверь мне! Ты сейчас подавлена, и притом без малейшего повода! В затруднительной ситуации не может быть ничего хуже этого! Кажется, что ничего нельзя сделать, хотя малейшее усилие может все исправить. А сейчас мне надо зайти в свою комнату и переодеться к обеду, а то я опоздаю. Что может быть отвратительнее гостя, опаздывающего к столу!

– Софи, что ты имеешь в виду? – изумилась Сесилия. – Чем ты можешь мне помочь?

– Не имею пока ни малейшего представления, но должна быть тысяча способов. Все, что ты мне рассказала, убедило меня в том, что ты – и все вы – поддались ужасной меланхолии! Твой брат! Ради Бога, как вы позволили ему стать таким тираном? Я не даю сэру Горасу стать даже Диктатором, а это единственное, что остается мужчине, если женщины в его семье так глупы, что поощряют его! Это ведет лишь к тому, что он становится занудой! Чарльз зануда? Уверена, что да! Но ничего! Если он так любит устранить приличные браки, он начнет искать мне мужа, и это его отвлечет от тебя. Сили, пожалуйста, пойдем со мной в мою комнатку! Сэр Горас посоветовал мне купить в подарок тебе и твоей маме мантильи, и, думаю, Джейн их уже распаковала. Как права я была, выбрав для тебя белую! Сама я слишком смугла, чтобы носить белое, но ты будешь выглядеть в ней изумительно!

С этими словами она увлекла Сесилию в свою комнату, где лежали аккуратно завернутые в серебряную бумагу мантильи, одну из которых она тут же отнесла в туалетную комнату леди Омберсли и вручила ей со словами любви от сэра Гораса. Леди Омберсли пришла в восторг от великолепной черной мантильи и была очень тронута (как она призналась Сесилии) устным посланием, сопроводившим ее, ни одному слову которого она не поверила, но которое указывало на деликатность ее племянницы.

К тому времени, когда Софи сменила свой дорожный наряд на вечернее платье из светло-зеленого крепа, пышно отделанное шелком на груди и перетянутое на талии поясом с кисточками, Сесилия тоже переоделась и была готова сопровождать кузину в гостиную. Пока Софи надевала жемчужное ожерелье, ее худощавая горничная, умоляя госпожу не ерзать, застегивала манжеты ее длинных пышных рукавов. Сесилия, одетая со вкусом, но не вызывающе, в узорчатое кисейное платье с голубым кушаком, завистливо подумала, что платье Софи сделано в Париже. Она была абсолютно права; почти все наряды Софи были из Парижа.

– Одно утешение, – наивно сказала Сесилия, – Эжени оно очень не понравится!

– Боже милосердный, кто такая Эжени? – воскликнула Софи, резко повернувшись – Почему платье ей не понравится? Оно ведь не безобразно, правда?

– Мисс Софи, вы будете сидеть спокойно? – вмешалась Джейн Сторридж, встряхнув ее.

– Нет, конечно нет! – ответила Сесилия Софи. – Но Эжени никогда не носит модные платья. Она говорит, что есть много вещей важнее, чем платья.

– Какая глупость! – заметила Софи. – Конечно, есть, но не тогда, когда надо одеваться к обеду. Кто она такая?

– Мисс Рекстон. Чарльз помолвлен с ней; мама послала предупредить меня, что та сегодня обедает у нас. Мы забыли об этом в суматохе твоего приезда. Она, вероятно, уже в гостиной, так как всегда очень пунктуальна. Ты готова? Мы можем идти?

– Если моя дорогая Джейн немного поторопится! – сказала Софи, протягивая вторую руку горничной и бросив плутовской взгляд на ее нахмуренное лицо.

Горничная довольно мрачно улыбнулась, но промолчала. Она закончила застегивать крошечные пуговки, набросила на плечи хозяйки вышитый золотом шарф и одобрительно кивнула. Софи наклонилась и чмокнула ее в щеку, сказав:

– Спасибо! Иди спать и не думай, что я позволю тебе раздеть меня, не дождешься! Спокойной ночи, дорогая Джейн!

Сесилия, сильно удивленная, сказала, пока они спускались по лестнице:

– Должно быть, она у вас давно? Боюсь, мама удивилась бы, увидев, что ты целуешь горничную!

Софи приподняла брови.

– Неужели? Джейн была горничной у моей матери, а когда мама умерла, моей доброй няней. Мне не хотелось изумлять тетю.

– О! Конечно, мама все правильно поймет! – поспешно сказала Сесилия. – Только, знаешь, это так необычно!

Решительная искорка в глазах кузины показывала, что ей не слишком пришлась по душе критика ее провожатой, но так как в это время они подошли к двери гостиной, то она смолчала и позволила ввести себя в комнату.

Леди Омберсли, два ее старших сына и мисс Рекстон уже сидели возле огня. Они оглянулись на открывшуюся дверь, и два джентльмена тут же встали, глядя на кузину: Хьюберт – с искренним восхищением, а Чарльз – критически.

– Входи, дорогая Софи! – радушно произнесла леди Омберсли. – Видишь, вместо шали я надела эту чудесную мантилью! Какое изумительное кружево! Мисс Рекстон очень понравилось. Позвольте представить вам мисс Стэнтон-Лейси, моя дорогая Эжени. Сесилия расскажет тебе, Софи, что скоро мы будем иметь счастье считать мисс Рекстон членом семьи.

– Да, конечно! – сказала Софи, улыбнувшись и протянув руку. – Я желаю вам счастья, мисс Рекстон, и моему кузену тоже. – Она повернулась, быстро пожав руку мисс Рекстон, и протянула ее Чарльзу. – Здравствуй!

Он пожал протянутую руку и заметил, что его так же критически рассматривают, как и он сам до того. Это и удивило его, и пришлось ему по душе; он улыбнулся.

– Здравствуй! Не скажу, что хорошо помню тебя, кузина. Уверен, никто из нас не может этим похвастаться!

Она рассмеялась.

– Это правда. Даже тетя Элизабет на помнила меня. Кузен – Хьюберт, не так ли? – пожалуйста, скажи мне о Саламанке и Джоне Поттоне! Они удобно устроены?

Она немного подалась назад, чтобы поговорить с Хьюбертом. Леди Омберсли, с тревогой следившая за старшим сыном, обрадовалась, увидев, что он ведет себя очень любезно, и даже уважительно. Полуулыбка играла у него на губах и он продолжал разглядывать Софи, пока его внимание не отвлекла невеста.

Благородная Эжени Рекстон была стройной молодой женщиной, значительно выше среднего роста; она привыкла, что ее описывали, как высокую и элегантную девушку с аристократическими чертами лица. Ее можно было бы назвать красивой, если бы она была чуть поярче. Она была одета с большой тщательностью, но скромно в крепово-сизое платье, спокойный цвет которого напоминал о полутрауре. Ее волосы мягкого оттенка между коричневым и золотым, были изящно повязаны лентами; у нее были длинные, узкие ладони и ступни; довольно худая грудь, которая, однако, редко открывалась взорам, так как ее мать была категорически против таких низко вырезанных платьев, как у мисс Стэнтон-Лейси. Она была графской дочерью и хотя старалась не показаться надменной, никогда об этом не забывала. Имея очень приятные манеры, она стремилась, чтобы в ее присутствии люди чувствовали себя непринужденно. Она намеревалась отнестись к Софи с особой теплотой, но когда поднялась, чтобы пожать руку, оказалось, что ей приходится смотреть на Софи снизу вверх, что делало ее намерение затруднительным. Она слегка смешалась, но потом овладела собой и громко сказала Чарльзу, сопровождая свои слова спокойной улыбкой:

– Какая мисс Стэнтон-Лейси высокая! Я просто карлик рядом с ней!

– Да, очень высокая, – согласился он.

Мисс Рекстон не могла не обрадоваться тому, что он, по-видимому, не восхищался своей кузиной. Хотя при ближайшем рассмотрении Софи оказалась не такой красивой, как она сама, но поражала с первого взгляда. Теперь она понимала, что была введена в заблуждение размером и блеском глаз Софи; остальные же черты не были столь замечательны. Она сказала:

– Да, но она очень грациозна.

В тот момент, когда Софи садилась рядом с тетушкой, Чарльз увидел похожую на игрушку маленькую борзую, которая жалась к ногам Софи, испугавшись такого количества чужаков. Он поднял брови и заметил:

– Кажется, у нас две гостьи. Кузина, как ее зовут?

Он протянул руку к борзой, но Софи сказала:

– Тина. Боюсь, она не пойдет к тебе, она очень пугливая.

– Да нет же, пойдет! – возразил он, пощелкивая пальцами.

Софи не понравилась его холодная уверенность, но когда она увидела, что он оказался прав и ее собака кокетливо виляет хвостом в знак дружбы, она простила его и подумала, что, может, он и не так плох, как его рисуют.

– Какая милая малютка! – любезно заметила мисс Рекстон. – Вообще-то я не люблю животных в доме. Моя мама, дорогая леди Омберсли, никогда не заведет даже кота, вы знаете, но это должно быть исключение.

– Мама очень любит собак, – сказала Сесилия. – У нас всегда живет хотя бы одна, правда, сударыня?

– Жирные перекормленные мопсы, – сказал Чарльз матери, состроив гримасу. – Что до меня, я предпочитаю эту элегантную леди.

– О, это не самое чудесное из животных кузины Софи! – заявил Хьюберт. – Подожди немного, Чарльз, и ты увидишь, что еще она привезла из Португалии!

Леди Омберсли встревоженно зашевелилась, так как еще не рассказала старшему сыну о новом короле классной комнаты – обезьянке Жако в красном пальтишке. Но Чарльз только сказал:

– Я знаю, кузина, что ты привезла с собой своего коня. Хьюберт ни о чем другом не может говорить. Испанский жеребец?

– Да, объезженный мамелюками. Он очень красивый.

– Могу поручиться, ты прекрасная наездница, кузина! – сказал Хьюберт.

– Не знаю. Мне приходилось много ездить верхом.

В это время отворилась дверь, но не затем, как думала леди Омберсли, чтобы впустить дворецкого с докладом о том, что обед накрыт. Вошел ее муж, говоря, что должен хоть мельком увидеть свою маленькую племянницу, прежде чем уехать в «Уайт». Леди Омберсли считала, что с его стороны и так некрасиво пропустить домашний обед в честь мисс Рекстон, а тут еще это доказательство его невоспитанности, но она не показала своего негодования, а только заметила:

– Однако она не такая уж маленькая, как видите, мой дорогой.

– Боже мой! – воскликнул его светлость, когда Софи поднялась поздороваться с ним. Затем он рассмеялся, обнял Софи и сказал:

– Ну, ну, ну! Ты почти такая же высокая, как твой отец, моя дорогая! И чертовски на него похожа.

– Мисс Рекстон, лорд Омберсли, – сказала его жена с упреком.

– Э? А, да, здрасти! – сказал его светлость, любезно поклонившись мисс Рекстон. – Я уже считаю вас членом семьи и не церемонюсь с вами. Садись рядом со мной, Софи, и расскажи, как поживает твой отец?

Он указал Софи на софу и углубился в занимательный разговор, вспоминая случаи тридцатилетней давности, от души смеясь над ними и являя собой зрелище человека, который абсолютно забыл о своем обещании обедать в клубе. Он всегда очень хорошо относился к прелестным молодым девушкам, а когда к обаянию добавлялась еще и живость и они поддерживали его флирт, ему чрезвычайно нравилась их компания, и он не спешил ее покинуть. Дассет, вошедший несколько минут спустя, мгновенно оценил ситуацию и, обменявшись взглядом со своей госпожой, вышел распорядиться, чтобы на стол поставили еще один прибор. Когда он вернулся, чтобы пригласить к столу, лорд Омберсли воскликнул:

– Что это? Уже время обеда? Заявляю, я буду обедать дома!

Затем он взял Софи под руку, игнорируя права на эту честь мисс Рекстон, и, как только все заняли свои места за столом, потребовал у Софи ответа на вопрос, что за блажь пришла в голову ее отцу, что он отправился в Перу.

– Не в Перу, в Бразилию, сэр, – поправила Софи.

– Одно и то же, одинаково далеко! Никогда не видел человека, кроме него, который путешествовал по всему миру! В следующий раз он, наверное, поедет в Китай!

– Нет, в Китай поехал лорд Эмхерст, – сказала Софи. – Кажется, в феврале. Сэра Гораса послали в Бразилию, потому что он хорошо разбирается в португальских делах и, возможно, сможет убедить Регента вернуться в Лиссабон. вы ведь знаете, маршал Бересфорд теперь исключительно непопулярен. Ничего удивительного. Он абсолютно не умеет мирить, и у него нет ни крупицы такта.

– Маршал Бересфорд, – сообщила Чарльзу мисс Рекстон хорошо поставленным голосом, – является другом моего отца.

– Тогда простите меня за то, что я назвала его бестактным, – сразу же сказала Софи, быстро улыбнувшись. – Это правда, хотя никто не сомневается, что в остальном он превосходный человек. Жаль, что ему приходится так насиловать себя.

Последняя фраза заставила расшевелиться лорда Омберсли и Хьюберта, но мисс Рекстон резко выпрямилась, а Чарльз бросил на Софи недовольный взгляд, как бы пересматривая свое первое благоприятное впечатление о ней. Его невеста, которая всегда строго придерживалась приличий, не могла даже за неофициальным семейным обедом позволить себе переговариваться через стол и поэтому проигнорировала замечание Софи, демонстрируя свое отличное воспитание, и завела с Чарльзом разговор о Данте, особенно ссылаясь на переводы мистера Кэри. Он учтиво слушал ее, но когда Сесилия, следуя примеру кузины, вмешалась в их разговор, чтобы расписать преимущества лорда Байрона, не только не осадил ее, но напротив, казалось, даже обрадовался. Софи с энтузиазмом одобрила вкус Сесилии, заметив, что ее копия «Корсара» была настолько зачитана, что распадалась на отдельные листки. Мисс Рекстон заметила, что не может высказать своего мнения о достоинствах этой поэмы, так как ее мама не держит в доме ни одной книги его светлости. Семейные проблемы лорда Байрона были самыми скандальными в городе… ходили слухи, что по настоятельной просьбе друзей он собирается покинуть страну. Это замечание придало разговору нежелательное беспутное направление, поэтому все вздохнули с облегчением, когда Хьюберт, заявив о нелюбви к поэзии, начал восхищаться превосходным романом «Колыхание». И опять мисс Рекстон не могла ничего сказать, но заметила, что для романа это не очень подходящее название. Леди Омберсли сказала, что они все очень начитаны, но лучше бы Хьюберт любил «Проводника в Торф» Руффа, и отвлекла Софи от этого разговора, закидав ее вопросами о своих старых друзьях, которых она могла бы знать, так как они являлись украшением многих посольств.

После обеда лорд Омберсли даже не появился в гостиной, а мисс Рекстон мило попросила разрешить детям спуститься вниз, добавив, обернувшись с улыбкой к Чарльзу, что ей еще не довелось видеть своего маленького друга Теодора после того, как он приехал на пасхальные каникулы домой. Однако, когда ее маленький друг появился с Жако на руках, она резко отпрянула на стуле и вскрикнула.

Ужасный момент разоблачения настал, и благодаря (зло подумала леди Омберсли) прискорбному отсутствию контроля мисс Эддербери за своими воспитанниками, в самый неподходящий момент. Чарльза сначала это появление позабавило, но очевидное неодобрение мисс Рекстон быстро привело его в чувство. Он сказал, что как бы хорошо обезьянка ни чувствовала себя в классной комнате, а об этом будет разговор позже, гостиная матери была неподходящим для нее местом, и велел Теодору тоном, не допускавшим возражений, немедленно унести Жако. Теодор сердито нахмурился, и одно ужасное мгновение его мать чувствовала себя на пороге безобразной сцены. Но Софи быстро выступила вперед и сказала:

– Да, унеси его наверх, Теодор! Мне надо было предупредить тебя, что больше всего он не любит находиться в компании! И, пожалуйста, поторопись, я собираюсь показать тебе интересную игру в карты, которой меня научили в Вене.

Она подталкивала его к выходу, пока говорила, а затем закрыла за ним дверь. Обернувшись и заметив, что Чарльз холодно смотрит на нее, она сказала:

– Я попала в немилость из-за того, что привезла детям животное без твоего позволения? Уверяю тебя, он очень спокойный; не стоит его бояться!

– Я его совершенно не боюсь! – огрызнулся Чарльз. – Очень любезно с твоей стороны подарить его детям!

– Чарльз! Чарльз! – позвала Амабель, дергая его за рукав. – Она привезла нам еще и попугая, и он прекрасно говорит! Только Эдди накинула на его клетку шаль, потому что ужасные и грубые матросы учили его говорить. Скажи ей не делать этого!

– О Боже мой! Я погибла! – воскликнула Софи в комическом отчаянии. – Тот человек обещал, что несчастная птица не скажет ничего, что заставит краснеть! Что же теперь делать?

Но Чарльз уже смеялся. Он сказал:

– Скажи своей наставнице, Амабель, чтобы она воспитала попугая. Кузина, дядя Горас говорил, что ты хорошая малышка и не доставишь нам хлопот. Ты с нами менее чем полдня. Боюсь даже представить, что ждет нас к концу недели!