К огромному удовольствию Джозефа Хериарда, рождественский остролист был весь усыпан ягодами. Казалось, что это обстоятельство поддерживало его уверенность в том, что воссоединение семьи, которое он запланировал на Рождество, пройдет успешно. Когда Джозеф принес в дом колючие побеги, его румяное лицо сияло от удовольствия, седые волосы — он носил их довольно длинными и хорошо завитыми — растрепались под декабрьским ветром.

— Только посмотрите на эти ягоды! — говорил он, тыча ими прямо в нос Натаниелю или опуская пучок на карточный столик Мод.

— Прелестно, дорогой, — откликнулась Мод, однако ее ровный голос лишал слова малейшего намека на восторг.

— Убери эту дрянь! — прорычал Натаниель. — Терпеть не могу остролист.

Но ни равнодушие жены, ни недовольство старшего брата не могли омрачить детскую радость Джозефа в ожидании предстоящих святок. Когда свинцовое небо возвестило о приближении снегопада, он начал рассуждать о Рождестве старых добрых времен, сравнивая усадьбу Лексхэм с Дингли Деллом.

На самом деле между этими двумя домами общего было не больше, чем между мистером Вордли и Натаниелем Хериардом.

Лексхэм представлял собой большой особняк эпохи Тюдоров, значительно перестроенный, но все же сохранивший первоначальный вид настолько, чтобы оставаться местной достопримечательностью. Он не был родовым гнездом. Натаниель, который разбогател на продаже товаров из Восточной Индии, купил его за несколько лет до того, как отошел от активного участия в своем процветающем предприятии. Его племянница Паула Хериард не любила особняк и не могла представить себе, что заставило старого холостяка обосноваться в таком месте, разве что он хотел оставить его Стивену, ее брату. Тогда, добавляла она, как жаль, что Стивен, который любит этот дом, так мало заботится о том, чтобы вести себя прилично по отношению к старику.

Несмотря на привычку Стивена постоянно раздражать дядю, все прочили его в наследники Натаниелю. Он — единственный племянник, поэтому, если только Натаниель не оставит состояние своему единственному, оставшемуся в живых брату Джозефу (что даже Джозеф считал маловероятным), большая часть имущества, похоже, перейдет в руки неблагодарного Стивена.

В подтверждение этой теории можно сказать, что по всем признакам Натаниель относился к Стивену лучше, чем к остальным членам семьи. Стивена любили немногие. Единственным человеком, который стоически сохранял уверенность в том, что за нерасполагающими манерами скрывается золотое сердце, был Джозеф, чье безграничное благодушие побуждало его видеть во всех только самое лучшее.

— В Стивене много хорошего. Помяните мои слова, придет день, и наш дорогой грубиян удивит нас всех! — решительно провозгласил Джозеф как раз тогда, когда Стивен был особенно невыносим.

Стивен не выразил никакой благодарности за это непрошеное заступничество. На его смуглом, довольно угрюмом лице появилась усмешка, столь злобная, что несчастный Джозеф немедленно стушевался и замер с нелепо виноватым видом.

— Удивлять людей со слабым интеллектом — это занятие не по мне, — сказал Стивен, даже не вынув трубки изо рта.

Джозеф улыбнулся с мужеством, побудившим Паулу выступить в его защиту. Но Стивен только отрывисто рассмеялся и зарылся в книгу. К тому времени, когда Паула со свойственной ее поколению откровенностью высказала ему все, что она думала о его поведении, Джозеф оправился от обиды и игриво объяснил резкость Стивена легким расстройством печени.

Мод раскладывала сложный двойной пасьянс, на ее пухлом лице не отражалось ничего, кроме легкого интереса к расположению тузов и королей. Она отозвалась своим невыразительным голосом, предположив, что для вялой печени полезно принимать слабительное перед завтраком.

— О, Господи! — простонал Стивен, вытаскивая свое тощее тело из глубокого кресла. — Подумать только, когда-то в этом доме было довольно сносно!

В его диком замечании присутствовал несомненный намек, но, как только Стивен вышел из комнаты, Джозеф бросился уверять Паулу, что не стоит беспокоиться: он слишком хорошо знает Стивена, чтобы на него обижаться.

— Конечно, бедный старина Стивен не возражает против гостеприимства Ната, — сказал он, улыбаясь одной из своих фантастических улыбок.

Джозеф и Мод не всегда жили в особняке Лексхэм. Еще два года назад Джозеф был перекати-полем. Вспоминая свое прошлое, он ссылался на неудачи, охоту к перемене мест и, выводя из себя Стивена, рассказывал о своих прошлых триумфах на актерском поприще, сопровождая повествование вздохом, улыбкой и печальным: "Как летит время!".

Джозеф был актером. Выучившись в юности на стряпчего, он вскоре оставил это занятие ("неудача") ради радужных перспектив выращивания кофе на востоке Африки ("охота к перемене мест"). С тех пор он перебрал все мыслимые профессии, начиная от свободного золотоискателя и кончая актером. Никто не знал, почему он оставил сцену: он играл в труппах, гастролирующих по колониям и Южной Америке, и его уход едва ли можно было списать на "охоту к перемене мест", из-за которой он бросил столько других занятий. Он, казалось, был создан для сцены. "Идеальный Полоний!" — как-то отозвалась о нем Мод.

Именно в актерский период своей карьеры он встретил Мод и женился на ней. Каким бы невероятным это ни казалось молодым Хериардам, которые узнали Мод только пятидесятилетней, в свое время она занимала почетное место во втором ряду хора. С годами она располнела, на ее пухлом маленьком лице с крохотным ртом между глубокими складками розовых щек и с отсутствующим взглядом бледно-голубых глаз трудно было отыскать что-либо напоминающее ту хорошенькую девушку, которой она когда-то была. Мод редко говорила о своей молодости, те замечания, которым она время от времени позволяла вырваться, были случайными и не раскрывали, как предполагала Паула, тайн ее прошлого.

До тех пор, пока два года назад море не вынесло Джозефа и Мод на берега Англии в Ливерпуле, для молодых Хериардов и Матильды Клар, их дальней родственницы, они были чем-то вроде легенды. Они приехали из Южной Америки, платежеспособные, но не преуспевающие. Их занесло в Лексхэм, там они и остались, не слишком гордые, как выразился Джозеф, для того, чтобы стать пансионерами Натаниеля.

Натаниель распростер свое гостеприимство на брата и его жену с удивительной готовностью. Возможно, как осмеливалась утверждать Паула, он считал, что Лексхэму не хватает хозяйки. Если так, то он должен был разочароваться, потому что Мод не выказала ни малейшего желания взять бразды домашнего правления в свои маленькие ручки. Казалось, представление Мод о счастье ограничивалось едой, сном, бесконечным раскладыванием пасьянсов и беспорядочным чтением бульварных биографий членов королевских семей и прочих знаменитостей.

Джозеф был полной противоположностью своей жены. Он кипел энергией. Все было бы хорошо, но, к несчастью для необщительного Натаниеля, он обожал устраивать большие вечера и ничто так не любил, как заполнять дом молодежью и самому принимать участие в их развлечениях. И вот морозным декабрем, к ужасу Натаниеля, Джозефа осенила идея организовать семейный съезд. После стольких лет, проведенных вдали от дома, Джозеф страстно мечтал о настоящем английском Рождестве. Натаниель, окинув его презрительным взглядом, сказал, что настоящее английское Рождество исходя из его опыта означает множество ссор между неприятными друг другу людьми, связанными лишь случайностью рождения и сведенными устаревшим обычаем, по которому на Рождество семьи должны собираться вместе.

Это язвительное замечание привело лишь к тому, что Джозеф рассмеялся, хлопнул Натаниеля по спине и любовно обвинил его в скупости. И то, что Натаниель в конце концов все-таки пригласил "молодых людей" в усадьбу на Рождество, говорило многое о даре убеждения Джозефа. Потребовалось немало времени для того, чтобы упросить Натаниеля забыть прошлое, потому что всего за месяц до этого он поссорился со своим племянником Стивеном и продолжал решительно отказываться финансировать пьесы, в которых хотела играть его племянница Паула.

— Понимаешь, Нат, — проникновенно сказал Джозеф, — такие старые перечники, как мы с тобой, не могут себе позволить ссориться с молодым поколением. Где бы мы были без них, со всеми их недостатками, благослови их Бог!

— Я могу ссориться с кем захочу, — ответил Натаниель, и это было чистой правдой. — Пусть Стивен с Паулой приезжают, если хотят, но я не потерплю, чтобы эта девица Стивена отравляла воздух своими противными духами, и я не собираюсь терпеть приставания Паулы. Она хочет, чтобы я поддерживал какую-то пьесу. Ее написал человек, о котором я ничего не слышал и не желаю слышать. Твоя драгоценная молодежь хочет только одного — денег, я-то знаю! Когда я думаю, сколько я на них выложил…

— Ну-ну, а почему бы и нет? — весело возразил Джозеф. — Меня не проведешь! Ты любишь притвориться скрягой, но я знаю, как приятно дарить, и никогда не поверю, что ты этого не знаешь!

— Иногда, Джо, — ответил Натаниель, — меня просто тошнит от твоих слов.

Тем не менее после долгих убеждений он согласился пригласить "молодую женщину" Стивена в Лексхэм. В конце концов под Рождество в усадьбе собралась целая компания: Паула привезла с собой неизвестного драматурга, против которого так решительно возражал Натаниель; Матильда Клар пригласила сама себя; и в самый последний момент Джозеф решил, что было бы некрасиво нарушать традицию, не пригласив компаньона Натаниеля Эдгара Мотисфонта.

Всю неделю перед Рождеством Джозеф украшал дом. Он купил бумажные гирлянды и развесил их по потолку, искололся в бесконечных попытках украсить побегами остролиста все картины в доме, развесил букеты омелы на всех видных местах. Он был занят именно этим, когда приехала Матильда Клар. Она вошла в дом как раз тогда, когда он устанавливал шаткую лесенку посередине холла, готовясь приладить букет омелы к люстре.

Джозеф воскликнул:

— Тильда, дорогая моя! — Стремянка с грохотом рухнула, а он поспешил навстречу первому гостю. — Ну-ка, ну-ка!

— Привет, Джо! — ответила Матильда Клар. — Рождественская уборка и все в таком роде?

Джозеф просиял и сказал:

— Вот я тебя и поймал! Посмотри! — Он поднял над ее головой омелу и обнял ее.

— Пещерный человек, — отстраняясь, сказала Матильда.

Джозеф восторженно засмеялся и, взяв ее под руку, повел в библиотеку, где Натаниель читал газету.

Натаниель посмотрел на нее поверх очков и без энтузиазма протянул:

— А, это ты! Как поживаешь? Рад тебя видеть.

— Ну, это уже кое-что, — сказала Матильда, пожимая ему руку. — Кстати, спасибо, что разрешили приехать.

— Думаю, тебе что-то надо, — проворчал Натаниель, но подмигнул ей.

— Ничегошеньки, — ответила Матильда, зажигая сигарету. — Просто сестра Сары сломала ногу, а миссис Джонс не может ее заменить.

Сара была преданной служанкой мисс Клар и составляла весь штат ее домашней прислуги, так что причина приезда Матильды в усадьбу полностью объяснялась. Натаниель буркнул, что он должен был это предположить. Джозеф схватил Матильду за руку, уговаривая не обращать внимания на Ната.

— У нас будет настоящее рождественское веселье! — сказал он.

— Черта с два! — сказала Матильда. — Хорошо, Джо, я помогу. Идеальный гость — вот я кто. А где Мод?

Мод нашлась в гостиной. Она рассеянно обрадовалась Матильде, подставила ей щеку для поцелуя.

— Бедный Джозеф так настроился на Рождество в старых традициях! — равнодушно сказала она.

— Ну хорошо, я готова ему помочь, — ответила Матильда. — Что мне делать — гирлянды? Кто будет еще?

— Стивен и Паула, невеста Стивена и, разумеется, мистер Мотисфонт.

— Звучит невероятно весело. В присутствии Стивена любой вечер пройдет как по маслу.

— Натаниелю не нравится невеста Стивена, — изрекла Мод.

— Скажи пожалуйста! — вульгарно отозвалась Матильда.

— Она очень хорошенькая, — сказала Мод.

Матильда усмехнулась.

— Что есть, то есть, — согласилась она.

Матильда не была хорошенькой. Правда, у нее были выразительные глаза, красивые волосы, но даже в розовой юности она не обманывалась, считая себя привлекательной. Она благоразумно смирилась с тем, что ей досталась вполне заурядная внешность и, как сама говорила, сделала ставку на стиль. Ей было уже ближе к тридцати, чем к двадцати; она была обеспечена, жила в коттедже, расположенном не слишком далеко от Лондона, что было очень удобно, и подрабатывала случайными занятиями журналистикой и выращиванием бультерьеров. Валерия Дин, невеста Стивена, слегка завидовала ей, потому что Матильда одевалась с отменным вкусом и при самой заурядной наружности привлекала большое внимание на вечерах, на которых Валерия тайно рассчитывала на то, что все взоры будут прикованы к ней.

— Конечно, дорогой, дело не в том, что мне не нравится твоя родственница, — говорила Валерия Стивену, — но так глупо называть ее потрясающей. Потому что она почти страшненькая, правда, Стивен?

— Разумеется, — отвечал Стивен.

— Ты считаешь, она такая ужасно умная, Стивен? Я тебя спрашиваю.

— Не думай об этом. Она чертовски славная.

— Ну, дорогой, это звучит просто уныло! — удовлетворенно сказала Валерия. — Ты ведь не хочешь, чтобы она приезжала в Лексхэм?

— Хочу.

— Стивен, ты просто свинья! Почему?

— Мне она нравится. Пожалуйста, захлопни свой маленький прелестный ротик. Ненавижу, если ко мне пристают, когда я веду машину.

— Низкий негодяй! Ты меня любишь?

— Да, черт тебя побери!

— Ну, что-то по твоим словам не похоже. Я красивая, правда?

— Да, моя маленькая глупышка, ты прекрасна. Афродита и Елена в одном лице. Прекрати нести чепуху!

— Не могу понять, почему я влюбилась в тебя, дорогой. Ты такой скверный, — проворковала мисс Дин.

Стивен не удостоил это замечание ответом, и его нареченная, по-видимому, догадавшись, что он не в самом лучшем расположении духа, зарылась подбородком в меховой воротник пальто и погрузилась в молчание.

Они приехали в усадьбу Лексхэм одновременно с Эдгаром Мотисфонтом. Всех троих приветствовал Джозеф, который рысью выбежал на крыльцо, сияя от удовольствия, и, ссылаясь на привилегию старого актера, потребовал разрешения обнять Валерию.

Его восторги по поводу прелестной картинки, которую являла собой Валерия, сделали выражение лица Стивена еще более зловещим, но были благосклонно встречены самим объектом внимания. Мисс Дин, действительно прелестная, любила слушать восхищенные отзывы о своем очаровании и удостоила ответом игривые реплики старика. Она подняла на Джозефа большие голубые глаза и сказала ему, что он ужасно испорчен. Это замечание привело Джозефа в восторг и заставило Стивена огрызнуться:

— Если бы старость могла…

— Стивен! — окликнул его Эдгар Мотисфонт, выходя из машины, которую посылали за ним на станцию.

— Привет! — равнодушно отозвался Стивен.

— Какое неожиданное удовольствие, — сказал Мотисфонт, недоброжелательно глядя на него.

— С чего это? — поинтересовался Стивен.

— Ну-ну-ну! — пожурил Джозеф, услышав этот обмен любезностями, и бросился навстречу приехавшим. — Дорогой Эдгар! Входите, входите! Вы все, должно быть, замерзли! Посмотрите на небо! У нас будет снежное Рождество! Не удивлюсь, если через день-два мы будем кататься на санках.

— Не будем, — сказал Стивен, следуя за всеми в дом. — Привет, Матильда!

— А я подумала, чей это веселый голос, — сказала Матильда. — Сеешь вокруг радость, милый?

В ответ на это приветствие жесткий рот Стивена растянулся в улыбке, но в этот момент в холл вошел Натаниель и одарил Стивена лишь кивком головы и коротким: "Рад тебя видеть, Стивен". На лицо Стивена тут же возвратилось упрямое выражение, и он, казалось, задался целью вызвать недовольство всех, кто находился в пределах досягаемости.

Небрежно пожав руку мисс Дин и ответив равнодушным "О!" на ее заявление о том, как ей хотелось провести Рождество в таком просто очаровательном доме, Натаниель, не теряя времени даром, увлек Эдгара Мотисфонта в кабинет.

— Напомните мне когда-нибудь, чтобы я научила вас обращаться с дядей Натом, — добродушно сказала Матильда мисс Дин.

— Помолчи, черт тебя побери! — огрызнулся Стивен. — Господи, и зачем я только приехал?

— Возможно, потому, что ты не знал, куда можно поехать еще, — ответила Матильда. Бросив взгляд на нелепо испуганное лицо Джозефа, она добавила: — Но как бы то ни было, если ты здесь, то веди себя прилично! Валерия, ты хочешь подняться в свою комнату или сначала выпьешь чаю?

Больше всего в жизни мисс Дин боялась того, что волосы могут растрепаться, а краска на лице размажется, поэтому она предпочла пройти в свою комнату. Тут Джозеф вспомнил про жену, но к тому времени, когда он наконец отыскал ее в гостиной, Матильда уже провела Валерию наверх.

Мод, выслушав мягкие упреки Джозефа в том, что она не вышла встретить гостей, сказала, что не слышала, как они приехали.

— У меня очень интересная книга, — объяснила она. — Я взяла ее сегодня в библиотеке. Не так давно я видела ее у тебя или у Ната. Ты еще думал, что мне она не понравится, это о несчастной австрийской императрице. Вообрази себе, Джозеф! Она была наездницей в цирке!

Джозеф, судя по всему, ясно представлял себе, что будет вынуждена терпеть вся компания, если его жена все это время просидит, уткнувшись в эту или любую другую книгу. Поэтому он тактично предложил ей отложить чтение романа до окончания Рождества и напомнил, что она хозяйка дома и должна была провести Валерию в ее комнату.

— Но, дорогой, — ответила Мод, — не я же приглашала Валерию сюда. Не понимаю, почему мне нельзя читать книгу в Рождество, как и в любое другое время года. "Она могла сидеть на своих волосах". Подумать только!

Потеряв надежду отвлечь Мод от подробностей жизни императрицы, Джозеф любовно похлопал ее по плечу и заторопился назад — раздражать слуг, умоляя их поскорее подавать чай, и мчаться наверх, чтобы постучать в дверь Валерии и спросить, не нужно ли ей чего.

Чай подали в гостиную… Мод отложила "Жизнь императрицы Австрии Елизаветы" и разлила его. Она сидела на диване, бесформенная масса, за грудой чеканного серебра. Когда кто-нибудь из гостей входил, она протягивала ему маленькую пухлую руку и приветствовала его одинаковыми словами и одной и той же механической улыбкой.

Матильда села рядом с ней на диван и рассмеялась, увидев название книги, которую читала Мод.

— В прошлый раз это были "Воспоминания ожидающей дамы", — поддразнила она.

Мод была слишком занята собой, и насмешка не задела ее.

— Я люблю такие книги, — просто ответила она.

Когда вошли Натаниель с Эдгаром Мотисфонтом, Стивен вытащил себя из глубокого кресла и нелюбезно проворчал:

— Садитесь, дядя.

Натаниель благосклонно принял этот жест и счел его попыткой к примирению, чем он, возможно, и был.

— Не беспокойся, мой мальчик. Как ты устроился?

— Нормально, — ответил Стивен. И добавил, делая еще одно усилие быть вежливым: — Вы хорошо выглядите.

— Если бы не проклятое люмбаго, — сказал Натаниель, не слишком довольный тем, что Стивен забыл про его люмбаго. — А вчера у меня был приступ радикулита.

— Да, не повезло, — откликнулся Стивен.

— Куда денешься от болезней! — сказал Мотисфонт, качая головой. — Ах, возраст, возраст!

— Глупости, — вмешался Джозеф. — Посмотрите на меня! Если бы вы, двое старых вояк, послушались меня и каждое утро делали зарядку перед завтраком, вы бы чувствовали себя на двадцать лет моложе! Колени согнуты, коснуться пола, глубоко дышим перед открытым окном!

— Не валяй дурака, Джо! — рявкнул Натаниель. — Коснуться пола! Иногда по утрам я не разогнусь, если наклонюсь хотя бы на дюйм!

Мисс Дин внесла в разговор свою лепту.

— Мне кажется, зарядка — это ужасно скучно.

— Не хватает, чтобы так думали уже в вашем возрасте, — сказал Натаниель.

— Некоторым людям очень полезно слабительное перед завтраком, — заметила Мод, передавая Стивену чашку с чаем.

Натаниель, бросив злобный взгляд на свояченицу, начал разговор с Мотисфонтом. Матильда захлебнулась смехом.

— Во всяком случае, это замечание полностью исчерпывает тему!

Непонимающие, лишенные и намека на усмешку глаза Мод встретились с ее глазами.

— Я считаю, что слабительное очень полезно, — объяснила она.

Валерия Дин, очаровательная, в джерсовом костюме под цвет ее голубых глаз, окинула оценивающим взглядом пиджак и юбку Матильды и, придя к выводу, что они ей не идут, почувствовала к ней дружеское расположение. Она подвинула стул поближе к дивану и завязала с ней разговор. Стивен, который, казалось, искренне пытался вести себя хорошо, включился в разговор Натаниеля с Мотисфонтом, а Джозеф, обрадованный тем, что вечер, похоже, удался, улыбался всем сразу. Его радость была такой безмятежной, что в глазах Матильды снова замерцал озорной огонек, и она предложила помочь ему повесить гирлянды после чая.

— Как хорошо, что ты приехала, Тильда, — сказал ей Джозеф, когда она осторожно взобралась на шаткую стремянку. — Так хочется, чтобы праздник удался!

— Джо, вы всему миру дядя, — откликнулась Матильда. — Бога ради, держите эту лестницу! Мне кажется, она ненадежна. Зачем вам понадобилось это воссоединение?

— Когда я расскажу, ты будешь смеяться, — сказал он, качая головой. — Если ты закрепишь свой конец над этой картиной, думаю, гирлянда как раз достанет до люстры. А следующую можно протянуть в тот угол.

— Как скажете, Санта-Клаус. И все-таки, зачем все это?

— Дорогая, разве это не пора добрых желаний, и разве все не идет так, как было задумано?

— Зависит от того, что вы задумали, — ответила Матильда, вдавливая кнопку в стену. — Если хотите знать мое мнение, кто-нибудь кого-нибудь обязательно зарежет еще до того, как мы все разъедемся отсюда. Нат не настолько терпелив, чтобы выдержать присутствие маленькой Вал.

— Глупости, Тильда! — строго сказал Джозеф. — Вздор и глупости! В этом ребенке нет ничего плохого, она такая хорошенькая, что хочется ее съесть!

Матильда спустилась по ступенькам.

— Не думаю, что Нат предпочитает блондинок, — сказала она.

— Ничего! В конце концов неважно, что он думает по поводу бедной маленькой Вал. Главное, чтобы он не ссорился со стариной Стивеном.

— Если надо привязать этот конец к люстре, подвиньте стремянку, Джо. Почему бы ему не ссориться со Стивеном, если ему этого хочется?

— Потому что он его любит, потому что ссоры в семье — это очень плохо. Кроме того… — Джозеф остановился и начал двигать лестницу.

— Кроме того, что?

— Просто, Тильда, Стивен, глупец такой, не может себе позволить ссориться с Натом!

— Очень интересно! — сказала Матильда. — Не хотите ли вы сказать, что Нат наконец решился написать завещание? Стивен его наследник?

— Ты хочешь знать слишком много, — ответил Джозеф, награждая ее шутливым шлепком.

— Конечно, хочу! Вы что-то скрываете.

— Нет-нет, поверь мне! Просто я думаю, что Стивен сделает глупость, если останется с Натом в плохих отношениях. Повесить эту большую гирлянду под люстрой или, как ты считаешь, лучше просто букет омелы?

— Если действительно хотите знать мое мнение, Джо, и то и другое одинаково паршиво.

— Скверная девчонка! Такие выражения! — сказал Джозеф. — Вы, молодежь, не цените Рождество так, как ценило его мое поколение. Неужели для тебя оно ничего не значит?

— Будет значить после того, как мы его переживем, — ответила Матильда, снова взбираясь на лестницу.