II

Семейное поместье герцога Бранкастера располагалось среди болот на расстоянии нескольких миль от Чаттериса. Дом выглядел так же непривлекательно, как и окружающая местность, и поскольку его светлость находился в стесненных обстоятельствах благодаря сильной склонности к азартным играм, в доме можно было заметить немало признаков небрежения. Теоретически дом вела старшая дочь его светлости, но так как его сыну и наследнику, лорду Видмору, было выгоднее жить вместе с женой и растущей семьей под отцовской крышей, в сущности положение леди Эстер было немногим лучше ничтожного. Когда несколько лет назад умерла ее мама, люди, не очень хорошо знакомые с герцогом, считали удачей, что в конце концов она осталась неустроенной. Оптимисты говорили, что она сможет утешить убитого горем отца и занять место матери в качестве хозяйки Бранкастер Парка и дома на Грин-стрит. Но поскольку герцог недолюбливал свою жену, он ни в коей мере не горевал о ее смерти; так как он предвкушал безмятежную одинокую жизнь, то относился к своей старшей дочери не как к утешению, а как к обузе. Действительно, можно было слышать, когда он бывал в подпитии, что ему живется ничуть не лучше, чем прежде. Чувства, когда, придя в себя от кратковременного остолбенения, он обнаружил что сэр Гарет Ладлоу действительно просит позволения жениться на его дочери, почти переполнили его. Он оставил всякую надежу видеть ее в респектабельном браке: то, что она может совершить блестящую партию, никогда ни на мгновение не приходило ему в голову. Нежелательное подозрение, что сэр Гарет, должно быть, слегка не в себе, пришло ему в голову, но в манерах и внешности сэра Гарета не было ничего, что могло быть хоть слегка расцветить это предположение, и он отказался от него. Он напрямик сказал:

– Что ж, я был бы очень рад выдать ее за вас, но лучше предупрежу сразу, что ее приданое невелико. В сущности, мне будет довольно трудно набрать хоть что-нибудь.

– Это несущественно, – отвечал сэр Гарет. – Если леди Эстер окажет мне честь и примет мое предложение, я, конечно, оформлю брачное соглашение, которое наши поверенные сочтут подходящим.

Сильно тронутый этими прекрасными словами, герцог дал сэру Гарету свое благословение, пригласил его в Бранкастер Парк на следующей неделе, а сам аннулировал три увлекательных дела и на следующий же день выехал из Лондона, чтобы подготовить дочь к особенному везению, которое почти уже выпало на ее долю. Леди Эстер удивилась его неожиданному приезду, так как предполагала, что он вот-вот уедет в Брайтон. Он принадлежал к окружению принца-регента, и в летние месяцы его в основном можно было найти или проживающим в гостинице на Стейне, или в самом Павильоне, где приятнейшим для него занятием было участие во всех самых дорогостоящих затеях его царственного друга и игра в вист с исключительно высокими ставками с братом его царственного друга, герцогом Йоркским. То Женское общество, которое он искал в Брайтоне, Никогда не включало ни его жены, ни его дочери. Поэтому по окончании сезона в Лондоне леди Эстер переехала вместе с братом и невесткой в Кембриджшир, откуда в свое время она собиралась нанести серию ежегодных и очень скучных визитов к различным членам своей семьи. Любезный родитель, сообщив ей о том, что в дом предков, несмотря на большие неудобства, его привела отцовская забота о ее благополучии, в виде предисловия к неожиданному сообщению, которое он собирался сделать, выразил надежду, что она слегка наведет на себя блеск, поскольку не подобает ей принимать гостей в старом платье и цветастой шали.

– О Боже! – сказала Эстер. – У нас будут гости? – Она сосредоточила свой слегка близорукий взгляд на герцоге и произнесла скорее со смирением, чем с беспокойством в голосе: – Я надеюсь, никто из тех, кто мне особенно не нравится, папа?

– Ничего подобного! – ответил он с раздражением. – Клянусь душой, Эстер, ты выведешь из терпения и святого! Позволь мне сообщить тебе, моя девочка, что сэра Гарета Ладлоу мы будем принимать здесь на следующей неделе, и если ты его недолюбливаешь, ты, должно быть, не в своем уме! Она как-то отвлеченно поправляла презренную шаль на своих плечах, словно, переместив поношенные складки, можно было сделать ее менее нежелательной для отца, но при этих словах опустила руки и спросила:

– Сэр Гарет Ладлоу, сэр?

– О, еще бы ты не выпялила глаза! – сказал герцог. – Полагаю, ты выпялишь их еще больше, когда я сообщу тебе, зачем он приезжает!

– Я думаю, вполне возможно; что так и будет, – согласилась она задумчиво, – потому что я и представить себе не могу, что может привести его сюда или как его следует развлекать в такое время года.

– Не думай об этом! Он приезжает, Эстер, чтобы сделать тебе предложение!

– О, вот как? – сказала она рассеянно, мгновение подумав. – Не хочет ли он, чтобы я продала ему одного из щенков Юноны? Странно, что он не сказал мне об этом, когда мы встретились в городе на днях. Ему бы не понадобилось ехать так далеко, если он, конечно, не захочет сначала посмотреть на щенка.

– Ради бога, девочка! – взорвался герцог. – На какого дьявола Ладлоу нужен один из твоих несчастных псов?

– Правда, для меня это совершенная загадка, – произнесла она, вопросительно глядя на отца.

– Бумажная голова! – уничтожающе изрек его светлость. – Будь проклят, если знаю, зачем ты ему. Он приезжает, чтобы просить твоей руки! Она сидела, молча глядя на него, сначала весьма бледная, потом вспыхнула и отвернулась.

– Папа, умоляю!.. Если ты забавляешься, то это недобрая шутка!

– Конечно, я не шучу! – ответил он. – Хотя меня не удивляет, что ты так можешь подумать. Могу тебе признаться, Эстер, когда он огорошил меня, что просит моего позволения обратиться к тебе, я подумал, или это он свихнулся, или я.

– Может быть, оба? – сказала она, стараясь найти тон полегче.

– Нет, нет, ничего подобного! Но то, что он заинтересовался тобой, когда, осмелюсь сказать, имеется дюжина юбок, старающихся привлечь его внимание, и каждая из них такого же хорошего происхождения, как и ты! Кроме того, моложе и вдобавок чертовски красивее – ну, я в жизни не был так ошарашен!

– Этого не может быть. Сэр Гарет никогда мною не интересовался. Даже когда я была молодой и, по-моему, вполне хорошенькой, – сказала Эстер с намеком на улыбку.

– О, конечно, нет! Тогда – нет! – произнес его светлость. – Ты была вполне хороша, но не могла же ты ожидать, что он будет смотреть на тебя, когда была жива крошка Линкомб.

– Нет, он не смотрел на меня, – согласилась она.

– Ну, ну! – примирительно произнес герцог. – Они все под ее дудку плясали. Во всяком случае, он никогда ни разу не взглянул на любую другую девушку. И я решил, что именно поэтому он делает предложение тебе. – Он увидел, что она выглядит озадаченной, и сказал слегка нетерпеливо: – Ну, ну, не будь такой, девочка. Это очевидно, как рыбья кость, что Ладлоу нужна спокойная, воспитанная женщина, которая не станет забивать себе голову романтической чепухой или ожидать от него взрыва страстей. Чем больше я об этом думаю, тем больше мне кажется, что он поступает как разумный человек. Если он все еще страдает по Клариссе Линкомб, ему совсем не подобает делать предложение какому-нибудь совершенству, которое будет ожидать, что он станет вечно преклоняться перед ним, сжигаемый яростью своих эмоций или всякими такими страстями. В то же время жениться – это его долг, и можешь не сомневаться, что он решился на это, когда его брат погиб в Испании. Ладно, я не постесняюсь сказать, что никогда не думал, что на тебя свалится такая удача, – Эстер! Подумать только, что ты сделаешь лучшую партию из всех своих сестер, да еще в твоем возрасте! Это выше всякого воображения!

– Превыше чего-либо – о, превыше чего-либо! – сказала она странным голосом. – И он едет сюда с вашего согласия! Не могли ли вы прежде спросить меня о моих чувствах? Я не хочу этой великолепной партии, папа. Он смотрел, словно не мог поверить своим ушам.

– Не хочешь? – повторил он потрясенным тоном. – Ты, должно быть, не в своем уме!

– Возможно. – Тень улыбки, одновременно нервной и озорной, скользнула по ее лицу. – Вам следует предупредить об этом сэра Гарета. Я убеждена, что он не захочет жениться на идиотке.

– Если, – свирепо произнес его светлость, – ты считаешь, что это забавно, позволь сказать тебе, это не так!

– Нет, папа. Он смотрел на нее неуверенно, чувствуя, что каким-то странным образом она ускользает от него. Она всегда была послушной, даже смиренной дочерью, но несколько раз он ощущал неуютное подозрение, что за облаком мягкой уступчивости существовала женщина, совсем ему не знакомая. Он видел, что следует ступать осторожно, потому обуздал свое раздражение и сказал, очень успешно изобразив родительскую озабоченность:

– Послушай, что это за блажь тебе в голову взбрела, дорогая? Не станешь же ты мне говорить, что не хочешь замуж, ведь каждая женщина должна этого хотеть!

– Да, действительно, – вздохнула она.

– Может быть, тебе не нравится Ладлоу?

– Нет, папа.

– Ну, в этом я уверен. Осмелюсь сказать, что в Англии нет мужчины, который пользуется большим успехом, а что касается вас, дамы!.. Кто только на него не нацеливался! Тебе будут завидовать все незамужние женщины в городе.

– Вы, правда, так думаете, папа? Как это, должно быть, восхитительно! Но возможно, я буду себя странно чувствовать, непохоже на себя. Это не очень-то удобно – быть не знакомой с самой собой. Это озадачивающее и совершенно бессмысленное наблюдение сбило его с толку, но он упорно продолжал с таким терпением, на какое только был способен:

– Ну, неважно! Конечно, я никогда не думал, что он пытается привлечь твое внимание, но уверен, что сотни раз видел его толкующим с тобой на балах! Да, и сидел, болтая с тобой, когда можно было бы предположить, что он должен увиваться за одной из красоток, которые вечно расставляли на него силки!

– Он очень вежлив, – согласилась она. – Он обычно говорил со мной о Клариссе, потому что я тоже ее знала, а никто другой не решался упомянуть о ней в его присутствии.

– Как, он вес еще делает это? – воскликнул герцог, чувствуя, что тут может быть ключ к тайне.

– О нет! – ответила она. – Уже давно нет.

– Тогда какого черта, если он не хочет разговаривать о красотке Линкомб, почему он ищет твоего общества? – настаивал он. – Можешь не сомневаться, это было, чтобы вызвать твое расположение!

– Не то, чтобы он искал моего общества, – отвечала она. – Просто, если мы встречались на вечерах, он слишком добр и, наверное, слишком джентльмен, чтобы пройти мимо меня просто с поклоном. – Она остановилась и вздохнула, прикрыв глаза. – Как глупо, я думаю, ты вполне прав, и ему пришло в голову сделать мне предложение еще тогда, когда был убит майор Ладлоу.

– Конечно, я прав, и он тебя высоко ценит!

– О нет! – сказала она и погрузилась в молчание, задумчиво и пристально глядя перед собой.

Оп начал ощущать неловкость. Прочесть что-либо по ее лицу было невозможно. Оно было печальным и все же спокойным, но в ее голосе была тревожная нота, которая напомнила ему ее упрямое поведение, когда он сообщил ей о единственной просьбе ее руки, которую он когда-либо получал. Он вспомнил, как покорно она сносила всякое выражение его гнева, как почтительно просила его прощения за непослушание. Это было пять лет тому назад, и вот до сих пор она еще в старых девах. Поглядев на нее мгновение-другое, он сказал:

– Если ты упустишь этот шанс на приличное замужество, Эстер, ты еще большая дура, чем я думал. Она посмотрела, ему в лицо, улыбка скользнула по ее губам:

– Ну, папа, разве это возможно? Он решил игнорировать эти слова.

– И ты, и он вышли из возраста романтических мечтаний. Он очень приятный человек и, я не сомневаюсь, будет тебе добрым мужем. И к тому же щедрым! У тебя будет достаточно денег на булавки, чтобы удивлять твоих сестер, влиятельное положение, и ты будешь владелицей очень недурного хозяйства. Ведь твои чувства не заняты кем-то другим. Конечно, если бы это было так, тогда другое дело; но как я сказал Ладлоу, хотя я и не могу отвечать за твои чувства в данном случае, я мог заверить его, что ты не связана с кем-то другим.

– Но это же неправда, папа, – сказала она. – Моя привязанность была отдана много лет назад. Она сказала это словно само собой разумеющееся, и он подумал, что не так ее понял, и попросил повторить. Она очень охотно исполнила просьбу, и он воскликнул, совершенно ошарашенный:

– Так я должен поверить, что ты горюешь по возлюбленному, не так ли? Вздор! Первый раз слышу о чем-либо подобном. И кто бы это мог быть? Она встала, натягивая шаль на плечи.

– Это не имеет значения, папа. Видишь ли, он никогда обо мне не думал. С этим она удалилась в особой, свойственной только ей манере, оставив его в замешательстве и ярости. Он больше не видел ее, пока семья не собралась к обеду; к этому времени он так подробно обсудил проблему со своим сыном, невесткой и священником и с таким высокомерным равнодушием к присутствию своего дворецкого, двух лакеев и камердинера, которые в то или другое время находились в пределах слышимости, что вряд ли в доме осталась хоть одна душа, не подозревавшая, что леди Эстер получила и собирается отклонить очень лестное предложение. Лорд Видмор, характер которого сделался раздражительным из-за хронической диспепсии, был так же раздосадован, как и его отец; но его жена, крепкая женщина с пугающе бесцеремонными манерами, заявила с той вульгарностью, которой она славилась:

– О, ерунда! Всего-навсего притворство. Могу поспорить, вы поспешили, как всегда. Оставьте это мне!

– Но она упряма, как мул, – раздраженно сказал лорд Видмор. Это заставило его жену от души рассмеяться и попросить его не повторять за отцом, потому что никогда не существовало более послушной женщины, чем его сестра. Это было совершенной правдой. Исключая ее неспособность привлечь к себе подходящего поклонника, Эстер была такой дочерью, которой был бы доволен самый взыскательный родитель. Она всегда делала то, что ей велели, и никогда не возражала. Она не позволяла себе ни плохого настроения, ни истерики, а если и была неспособна привлечь подходящих мужчин, по крайней мере, насколько было известно, никогда не поощряла неподходящих. Она также была хорошей сестрой; всегда можно было быть уверенным, что она присмотрит за своими племянниками и племянницами в кризисных ситуациях; не жалуясь, будет развлекать скучнейшего гостя, приглашенного (поневоле) к обеду. Первой особой, обсуждавшей с ней предложение сэра Гарета, была не леди Видмор, а преподобный Огастес Уайтлиф, священник герцога, который воспользовался первой же представившейся возможностью, чтобы сообщить ей свои собственные соображения по данному поводу.

– Я знаю, вы не будете возражать против моего обращения к данной теме, хотя это и должно быть для вас болезненно, – заявил он. – Возможно, мне следует упомянуть, его светлость оказал мне честь своим доверием, чувствуя, как я понял, что слова человека в моем положении могут иметь для вас значение.

– О конечно! Я уверена, так и должно быть, – ответила Эстер тоном, полным сознания вины.

– Но, – сказал мистер Уайтлиф, расправляя плечи, – я считаю себя обязанным сообщить его светлости, что не могу принять на себя роль адвоката сэра Гарета.

– Как это смело с вашей стороны, – вздохнула Эстер. – Я так рада, потому что совсем не хочу это обсуждать.

– Действительно, для вас это должно быть невыносимо. Однако позвольте мне сказать, леди Эстер, что я горжусь вами за такое решение. Она посмотрела на него с некоторым удивлением.

– Боже мой, правда? Представить не могу, почему.

– Вы нашли в себе мужество отказаться от партии, имеющей только светское великолепие. Партии, которая, осмелюсь сказать, была бы желанна для любой дамы, менее возвышенной, чем вы. Позволю себе заметить, вы поступили именно так, как следовало: я убежден, ничего, кроме несчастий, не может принести союз между вами и светским бездельником.

– Бедный сэр Гарет! Вы правы, мистер Уайтлиф: я была бы для него такой смертельно скучной женой, не правда ли?

– Мужчина его фривольных вкусов может так считать, – согласился он. – Для человека с более серьезным характером, однако, .. Но об этом я более не должен говорить в данный момент. Затем он поклонился, глядя на нее очень выразительно, и удалился, оставив у Эстер ощущение, среднее между желанием смеяться и оцепенением. Ее невестка, не преминувшая заметить эту беседу с другого конца Длинной галереи, где компания собралась после обеда, позднее прямо спросила Эстер, о чем был разговор.

– Если у него хватило наглости говорить с тобой об этом предложении, которое получил твой отец, я надеюсь, ты его хорошенько осадила, Хетти! Какая самонадеянность! Но послушай, я уверена, что это с папиного подстрекательства. Заверяю тебя, я ему сказала без обиняков, что в данном случае бесполезно пускать ищеек по следу, – Спасибо, ты так добра. Но мистер Уайтлиф не пытался меня убедить. Правда, он сказал, будто ответил папе, что не станет, и это я считаю очень мужественным с его стороны.

– А, вот из-за чего лорд Бранкастер угрюм, как медведь. Вот что я тебе скажу, Хетти: ты хорошо сделаешь, если примешь предложение Ладлоу прежде, чем Видмор вобьет твоему отцу в голову, что ты собираешься выйти замуж за нищего пастора.

– Но я не собираюсь, – ответила Эстер.

– Господи, я знаю это! Но у меня есть глаза, и я вижу, что Уайтлиф становится особенно настойчивым в своем внимании. Дьявольщина в том, что Видмор тоже заметил это, и ты же знаешь, милочка, какой он упрямый… Твой отец такой же. Я не сомневаюсь, он сказал что-то, что тебя задело.

– О нет, – спокойно ответила Эстер.

– Во всяком случае, он сказал тебе, что Ладлоу все еще горюет по этой девушке, с которой он был помолвлен черт знает сколько лет тому назад, – бестактно сказала леди Видмор. – Послушайся моего совета, не стоит обращать на него внимания Никогда не видела человека, менее грустного, чем Ладлоу.

– Да, действительно. Или менее влюбленного, – заметила Эстер.

– Ну и что? Вот что я тебе скажу, Хетти: не та уж часто люди в нашем положении женятся по любви. Посмотри на меня! Не полагаешь ли ты, что я когда-нибудь была влюблена в бедного Видмора! Никогда, не больше, чем ты, а когда мне было сделано предложение, я согласилась, потому что нет ничего хуже для женщины, чем остаться неустроенной.

– К этому привыкаешь, – сказала Эстер. – Ты можешь поверить, Алмерия, что сэр Гарет и я можем… можем подойти друг другу?

– Господи, конечно! Почему бы нет? Если бы такой шанс выпал мне, я бы из шкуры выскочила, чтобы его ухватить! – откровенно ответила леди Видмор. – Я знаю, ты его не любишь, но какое это имеет значение? Обдумай это хорошенько, Хетти! Вряд ли ты получишь другое предложение, во всяком случае, такое привлекательное, хотя осмелюсь заявить, Уайтлиф подымет этот вопрос, как только получит повышение. Возьмешь Ладлоу, и ты получишь хорошее состояние, первоклассное положение и приятного мужа в придачу. Откажешь ему, и кончишь свои дни старой девой, не говоря уж о том, что будешь должна вечно выслушивать упреки отца и Видмора, если я только что-либо понимаю в этом деле. Эстер чуть заметно улыбнулась.

– К этому привыкаешь. Я иногда думаю, что когда папа умрет, я могла бы жить в маленьком домике сама по себе.

– Ну этого у тебя не получится, – колко заметила леди Видмор, – в тебя вцепится твоя сестрица Сьюзан, могу поручиться! Ее очень устроит иметь тебя при себе обслуживать ее тупых отпрысков. И Видмор сочтет, что все устроилось как нельзя лучше, так что от него ты поддержки не получишь, так же как и от Гертруды или Констанции. И не воображай, что ты сумеешь устоять перед ними, потому что у тебя нет и на полпенни храбрости. Если ты хочешь иметь свой дом, бери Ладлоу и благословляй свою удачу, потому что других возможностей у тебя не будет! С этими ободряющими словами леди Видмор удалилась в свою спальню, остановившись по дороге, чтобы известить своего мужа, что если он и его отец смогут придержать языки, она полагает, что дело сделано. Леди Эстер, когда горничная была отпущена, с печи потушены и занавеси у кровати опущены, уткнулась лицом в подушку и тихо плакала, пока не уснула.