В маленькой комнатушке рядом с кухней в замке Фэйр-Пасчерс, отныне именуемом замком Бовалле, сидели управляющий Хьюберт, Джеймс Короткая Нога, прозванный так из-за хромоты, и Бернард Талмейн, секретарь покойного Джона Барминстера. Они устроились за дубовым столом, на котором стояли три полные кружки вина и такой же полный кувшин, чтобы кружки не опустели.

Хьюберт, невысокий, пузатый человек с воспаленным лицом и громким голосом, говорил так сердито, будто ему нанесли смертельную обиду. Время от времени он хлопал жирной ладонью по столу, и его голос дрожал от праведного гнева.

– А я говорю, это просто невыносимо, и наше терпение должно скоро кончиться! Неужели мы окажемся под пятой тирана? Кто он такой, спрашиваю я вас? Чьи мы люди? Мы служили Джону Барминстеру. Но он повешен за измену – так чьи же мы тогда? Вот я и говорю, мы теперь свободны, это наше право! – Он сделал паузу и воинственно оглядел друзей. – Кто возражает? – Поскольку ни Джеймс, ни Бернард не возражали, продолжил: – Мы прекрасно жили, пока не появился этот бровастый дьявол. Отличной еды, вина и крепкого эля было в изобилии, нам принадлежала богатая земля, наша жизнь была легкой и приятной. А что сейчас? Откуда ни возьмись появился этот хмурый юнец, оказавшийся тираном и угнетателем. Ни слова предупреждения, ни минуты для спокойного осмысления нашего положения! Заявляется со своими наглыми слугами и шастает по замку с глазами как камни и громовым голосом!

– Нет, – прервал его Бернард. – Ты ошибаешься, господин Хьюберт. Он мягко стелет, да жестко спать.

Хьюберт снова стукнул по столу:

– Что толку от его хороших манер, господин секретарь? Его речи как похоронный звон!

– Ты прав, – подтвердил Короткая Нога. – Именно похоронный звон, да к тому же сам он высокомерный гордец. – Он поднял кружку, чтобы утопить свои заботы в успокоительном вине.

Управляющий скрестил толстые ноги и расстегнул камзол.

– Ужасно высокомерен! Кто он такой, я спрашиваю? И куда заведет его надменность? Вызывает меня к себе. Меня! Будто я какой-то кухонный мальчишка, а не управляющий поместьем. Прислал слугу, чтобы вызвать меня – меня! И с какой стати, спрашиваю я сам себя, я как глупец побежал к нему? Можете вы мне объяснить? Наверное, потому, что я вежлив и миролюбив. Почему же еще?

– А я слышал, что он послал к тебе слугу во второй раз, когда в первый ты отказался идти, – сухо возразил Бернард. – А еще говорят, что слуга передал тебе короткое и вежливое послание своего господина: “Передай управляющему Хьюберту, что он меня не знает, а я его знаю”. Вот тогда ты и побежал!

Толстая физиономия Хьюберта стала пурпурной. Прежде чем ответить секретарю, он дул из кружки, вытерев губы тыльной стороной ладони, и только тогда, задыхаясь от вы-то вина и ярости, сказал:

– Не верьте сплетням прислуги, господин секретарь! Это правда, что я получил такое послание, но он не смог унизить меня! Я хотел показать ему, что я воспитанный человек, однако потом передумал. Разве можно позволять какому-то петуху скакать по замку, в котором я хозяин со дня смерти Барминстера? Я пошел к нему чтобы не выглядеть невежливым, но с кем пришлось иметь дело? С человеком-горой, чья голова которого забита мечтами о тирании.

С безусым мальчишкой, у которого из-за густых бровей почти не видно его хитрых глаз, с как клюв ястреба!

– Челюсть мастифа, тело гиганта, глаза как кинжала, а улыбка тигра, – пробормотал Бернард.

– Все правильно, – согласился Хьюберт. – Тогда я пришел к нему, то что сделал? Просто вежливо, но сдержанно поклонился, чтобы показать, что я не боюсь его свирепости.

– А я слышал, что, кланяясь ему, ты чуть не гнулся лбом об пол, – вставил Бернард.

– Ты слышал, ты слышал! В следующий раз услышишь, что я целовал ему ноги! – возмутился Хьюберт. – Много правды ты узнаешь из пересудов слуг, господин секретарь! Да, я поклонился, приветствуя его вежливыми словами, и как положено, спросил о цели приезда.

– Да ты говорил и говорил, а он стоял неподвижно, как статуя короля Ричарда Львиное Сердце в Сальпетресе, – неожиданно вмешался Короткая Нога. – Одну руку держал на рукоятке меча, а вторую – на бедре. Верно, он тебя не прерывал и не выказывал нетерпения, но выглядел так величественно и грозно, что даже я испугался!

– Заткни пасть! – грубо оборвал его Хьюберт. – Он был настолько груб, что не ответил на мое приветствие и никак не отреагировал на мое неповиновение! А когда я замолчал, поскольку он был глух и нем, бросил на меня всего лишь один взгляд, но при воспоминании о нем…

– У тебя до сих пор стынет кровь в жилах, – невозмутимо закончил за него фразу Бернард. Хьюберт набросился на него:

– Да, от ярости, господин Бернард! Клянусь, я бледнею и дрожу от ярости из-за его грубости! Мне даже трудно слово выговорить, так я взбешен!

– Ас ним был вежлив, – злорадно заметил Джеймс, – и спросил очень осторожно: “Лорд, что вам угодно?”

– Я сам помню, что говорил, без твоих глупых напоминаний! – набросился Хьюберт на своего бестактного друга. – Я беседовал с ним вежливо, поскольку считаю, что человеку в моем положении недостойно ввязываться в перепалку с грубым тираном. “Что вам угодно?” – спросил я его, а он с надменностью, которая меня до сих пор возмущает, вдруг заявил:

“Я хозяин этого поместья”. И вручил мне свиток, в котором многословно излагалось, что король отдал поместье Фэйр-Пасчерс сэру Симону Бовалле, отныне провозглашенному лордом, с правом называть поместье своим именем. Клянусь, я задыхаюсь при одной мысли об этом! – И как бы в подтверждение своих слов, он распахнул камзол еще шире, устрашающе закатил глаза.

Напуганный Джеймс Короткая Нога поспешил наполнить его кружку, но секретарь Бернард Талмейн, не обращая особого внимания на страдания управляющего, откинулся на спинку кресла с едва заметной улыбкой на тонких губах.

Сделав еще глоток вина, Хьюберт продолжил речь:

– Не успел я осознать всю важность злосчастного документа, как он потребовал принести ему все счета поместья начиная с прошлого июля! Боже милостивый! Я был так ошарашен, унижен и оскорблен, что просто не нашел слов. А когда я заговорил, пытаясь его образумить, он повернулся на каблуках и заявил: “Прошу представить счета к рассмотрению завтра утром”. Я не находил себе места от ярости! Целую ночь проработал, пытаясь вспомнить все траты и занести их в книгу. На следующее утро, еще не было десяти часов, как я явился в покои усопшего лорда, где сидел этот хлыщ вместе с тобой, господин секретарь. Он принялся мучить меня своими вопросами, пока не закружилась моя бедная голова, да еще время от времени бросал на меня зловредные взгляды, из-за которых я просто кипел! И представьте, прочел все счета за этот и за прошлый год до июля, припомнил все поборы за каждый год до единого фартинга, сосчитал, сколько у нас скота и как…

– Да, – вмешался Джеймс, – а затем вызвал Николаса, командира стражников, и велел тому отчитаться за своих людей. Это надо было видеть, как здоровяк Николас заикался и норовил остановить расспросы лорда.

– И все это время, – задумчиво добавил Бернард, – лорд сидел неподвижно, будто высеченный из камня, только блеск его глаз выдавал, что он жив. Но когда этот нахал Николае перешел на крик, внезапно ожил. Я до сих пор вздрагиваю при воспоминании.

– Мне говорили, – продолжил Джеймс, – что он только слегка повысил голос, но от него повеяло таким холодом и мощью, а во взгляде лорда было столько угрозы, что Николас тут же умолк и тупо застыл на месте. Так и стоял, пока милорд разделывал его под орех. Хотел бы я все это увидеть своими глазами. – Он с сожалением вздохнул.

– Но это еще не все! – воскликнул Хьюберт. – Потом лорд еще вызвал маршала Эдмунда, этого старого идиота. Что он ему сказал, господин секретарь?

– Не много, – откликнулся Бернард. – Кажется, этот человек не любит попусту тратить слова. С маршалом он обошелся вежливо, уважая его преклонный возраст. Задал ему всего несколько вопросов, а маршал чуть не расплакался от страха и стыда за свою нерадивость. Милорд выяснил все, что хотел, и потом добродушно заключил: “Эдмунд Фентон, кажется, ты слишком стар для этого поста, уж слишком много бандитов развелось под твоим началом, а ты то ли устал, то ли трусишь призвать их к порядку. Пожалуй, тебе пора в отставку. Я назначу тебе пенсию”.

– Что же теперь будет, господин секретарь? – воскликнул управляющий. – Странное дело! Господин Фентон был уважаемым человеком, никогда не совал нос в чужие дела! Один Бог знает, что будет твориться в связи с его уходом на этой бедной земле!

– Нет, не только Бог, – возразил секретарь. – Милорд тоже знает.

Хьюберт в ужасе поднял вверх коротенькие ручки.

– О, бесстыдник! – завопил он. – Ты говоришь об этом так легко. Как же мы докатились до такой жизни?

Джеймс Короткая Нога воспользовался перерывом, чтобы наполнить свою кружку. Заметив это, Хьюберт глубоко вздохнул:

– Пей, Джеймс, пей! В будущем у тебя не будет такой обильной выпивки. У нового лорда рысьи глаза! Я содрогаюсь при воспоминании, какие кары он мне обещал, если я кому-то в замке дам больше, чем он распорядится! Нас ждут недобрые времена! Кажется, он бывает одновременно повсюду, так что я теперь вздрагиваю при каждом звуке! Какая у него цель? Никто не может сказать, потому что он ходит бесшумно и почти не разговаривает. За неделю он обскакал все поместье и, по словам пастуха Роберта, знает уже каждого крестьянина по имени, помнит, сколько у кого детей и чем он владеет. А крестьяне радостно его приветствуют и опрометью выполняют его приказы, чтоб ему пусто было! Они опять все на полях или ухаживают за скотом.

– Однако охранники ворчат на него, – заметил Джеймс. – И воины готовы к мятежу в любой момент.

– Не удивительно! – проворчал Хьюберт. – Что хорошего он для них сделал? Через неделю после приезда навел среди воинов и лучников суровую дисциплину, вот они и бунтуют. А Морис Гонтрей – их начальник – только и ищет причины для ссоры. Лучше умереть, чем такая жизнь! Мы были так счастливы прежде, а теперь нам не принадлежат даже собственные души! А тут еще отец Джоселин вернулся, и теперь не продохнуть от бесконечных месс и молитв. Горе нам, горе! – И он, отягощенный печальными мыслями и вином, ударил себя в грудь. – Если бы только выяснить его зловредные намерения! Я с ума схожу, не зная, когда он набросится на меня!

В этот момент раздался стук в дверь. Управляющий тут же выпрямился и застегнул камзол. Его маленькие глазки боязливо забегали.

– В-в-войдите! – заикаясь, произнес он. В комнату просунулась голова пажа.

– Милорд желает видеть господина Бернарда, – важно объявил он.

– Ну вот! – заворчал управляющий. – Как ты смеешь, мальчишка, беспокоить нас по таким пустякам? Что за невоспитанность?

Паж усмехнулся.

– Так и доложить милорду? – поддразнил он. – Сказать, что господина Бернарда не устраивает время визита к нему?

Бернард встал.

– Если это время удобно для милорда, оно удобно и для его секретаря, – промолвил он с чувством собственного достоинства.

Управляющий надул обвисшие щеки:

– Просто удивительно, насколько ты послушен! Я потрясен!

Бернард направился к двери.

– Я иду, потому что не осмеливаюсь ослушаться, – объяснил он.

Хьюберт издевательски расхохотался:

– Вот так храбрец! Вот так храбрец! Ты еще скажи, что обожаешь нашего нового господина, трус!

– Кажется, это правда, – ответил секретарь, осторожно прикрывая за собой дверь.

Паж, мальчик десяти – двенадцати лет, пританцовывая, бежал впереди него по коридору.

– Я тоже обожаю нового лорда, – признался он. – Он не позволяет солдатам бить нас и издеваться над нами, и хотя внешне холоден и суров с нами, однако добр и справедлив. Милорд не злится по пустякам, но мы все же не осмеливаемся его ослушаться. Он не бьет нас, если мы недостаточно проворны, как это делал старый хозяин, а только взглянет так, что сразу становится страшно и стыдно. Я рад, что теперь он у нас есть, пажам было тяжело во время правления маршала.

– Где сейчас милорд? – спросил Бернард.

– В зале с окнами на юг, милорд там часто сидит. Он послал меня за вами, но, кажется, не сердится на вас.

Секретарь слабо улыбнулся и, оставив пажа в компании его сверстников, направился в комнату хозяина.

Симон сидел за столом, положив на него руки и нахмурив брови. Бросив взгляд на Бернарда, он несколько посветлел лицом и предложил:

– Садись, господин Бернард. Нам есть о чем с тобой поговорить.

Секретарь удивленно посмотрел на него – Симон впервые обратился к нему на “ты”. Придвинув кресло и опустившись в него, он поднял спокойные усталые глаза.

– Я пробыл в поместье две недели, – начал лорд Бовалле, – и многое успел повидать. Тебе не кажется, что я излишне пассивен?

– Нет, – удивился Бернард. – Вы уже многое сделали. Крестьяне тянутся к вам. Похоже только, что вы немного сдерживаетесь, пока вам все не станет ясно.

– Правильно, – подтвердил Симон. – И еще пока не удостоверюсь, кому можно доверять. Секретарь склонил голову.

– Мне нужен твой совет, – ровным тоном произнес хозяин.

Глаза секретаря блеснули.

– Вы доверяете мне, милорд?

– Да.

Усталые плечи Бернарда распрямились.

– Я постараюсь оправдать ваше доверие, – заверил он искренне.

– Я знаю и должен сказать, что редко ошибаюсь в людях.

– Однако я не много сделал, чтобы навести порядок в вашем поместье.

Симон бросил на него загадочный взгляд.

– Не все рождены для драки, – сказал он. – Почему ты остался здесь?

Бернард безнадежно развел руками:

– По трем причинам, милорд. Отсутствие денег, любовь к этой земле и лень.

– Так я и думал. Деньги у тебя будут, с ленью придется расстаться, а любовь к этой земле, надеюсь, ты сохранишь. А теперь скажи, что ты знаешь о капитане Морисе Гонтрее?

Секретарь заколебался:

– Он упрямец, сэр, его не легко перетянуть на свою сторону.

– Тем лучше. Я просмотрел счета поместья. У меня сложилось мнение, что он честен, неповоротлив, упрям, но умеет управлять людьми.

Бернард восхищенно взглянул на хозяина:

– Вы правы, милорд. Но он не любит вас за то, что вы взяли на себя руководство его людьми, показав тем самым, что считаете его бесполезным. Гонтрей во всем винит вас, хотя сам допустил пьянство и драки среди своих людей. Его нелегко разозлить, но, когда в нем вспыхивает ярость, она ослепляет его до безрассудства! Как бы он не набросился на вас и не попытался изувечить.

Симон кивнул:

– С ним легко совладать. А что ты скажешь о начальнике охранников Николасе?

– Как все нахалы, сэр, в душе он трус.

– Это я знаю. У него есть друзья?

– Не много, милорд. Он слишком жесток в обращении с охранниками, чтобы они его любили.

– Так я и думал. Что тебе известно о Бэзиле Мордаунте?

Секретарь на минуту замялся.

– Кажется, я не знаю его, милорд, – нерешительно произнес он наконец.

– Нет? Спокойный мужчина примерно тридцати пяти лет, с широкими плечами и крупной головой на короткой шее. Обычно смотрит собеседнику между глаз.

Бернард сразу вспомнил:

– Ах да, милорд! Немногое могу сказать о нем. Он миролюбив и дисциплинирован. Люди такого типа вызывают у меня доверие.

– Я собираюсь поставить его на место Николаса, – поделился своими планами Симон.

– Вы понизите Николаса в должности, сэр?

– Нет, выгоню его. Насколько я понимаю, он большой хитрец, а мне здесь такие не нужны.

– Мудрое решение, милорд. Я думал, вы назначите начальником кого-нибудь со стороны.

Симон улыбнулся совсем по-другому, без хищного оскала, который стал Бернарду уже привычным.

– Ну вот, теперь я стал мудрецом.

– Я просто не знал, насколько вы мудры, сэр, – стоял на своем секретарь.

– Как ты относишься к Уолтеру Сантою?

– Неужели вы знаете всех в поместье, сэр? – удивился Бернард.

– Так нужно, – пояснил Симон. – А ты нет?

– К моему стыду, нет, милорд. Но этого человека я знаю, и он кажется мне достойным. Его любят воины.

– Как раз то, что мне нужно, – кивнул Симон, не раскрывая, зачем он ему нужен. – Я хочу поставить Гарольда Говоруна управляющим вместо Хьюберта.

– И очень разумно поступите, сэр, он честный человек и трезвенник. А что будет с Хьюбертом?

– Ничего, – отрезал Симон. – Ему придется уйти.

– Вы избавитесь от очень умелого склочника, сэр. Он страшно недоволен вашим появлением, и хотя конечно же не осмелится открыто выступить против вас, но его язык может принести много вреда.

– Верно. – Симон встал и кивнул на листки бумаги, разбросанные по столу. – Будь добр сделать с них хорошие копии, господин Талмейн. А я пошлю кого-нибудь за Морисом Гонтреем.

Бернард вскочил:

– Милорд, если он не явится, не гневайтесь, потому что…

Оглянувшись через плечо, Симон угрюмо улыбнулся:

– Ты думаешь, я не справлюсь с моими обязанностями, господин Талмейн? Бернард посмотрел ему в глаза:

– Нет, милорд, прошу прощения. Симон вновь улыбнулся и вышел. Он послал слугу за Морисом, но тот вернулся один.

– Милорд, он не хочет идти и велел передать вам, что… не собирается… подчиняться каждому… каждому…

– Продолжай.

– Каждому крику петуха.

– Вот как? – Симон злобно улыбнулся. – Ну тогда я пойду к нему сам. Роджер встал на его пути:

– Сэр, возьмите меня с собой. Симон посмотрел на него сверху вниз:

– Зачем?

– Мне… мне не понравился его взгляд, сэр.

Симон расхохотался и, взяв слугу за плечи, переставил в сторону.

– Мне не нужна твоя защита. Пойди к Малкольму, и пусть он готовится сопровождать меня через час.

– О! – Роджер побежал за ним следом. – Сэр, разрешите мне поехать с вами! Я совсем не устал, а Малкольм…

– Ты слышал меня, Роджер? – негромко произнес Симон.

Роджер вздохнул и отстал.

– Да, милорд.

Лорд Бовалле вышел во двор, освещенный солнцем, пересек его и бесшумно вошел в казарму воинов. Там прошел через зал мимо уставившихся на него перешептывающихся солдат в комнату, которую занимал Гонтрей. Когда он бесшумно вошел, Морис с проклятием вскочил на ноги и застыл на месте. Симон неторопливо прошел в глубь комнаты и прежде, чем заговорил, посмотрел на Мориса долгим испытующим взглядом.

– На этот раз я сам пришел к тебе, – наконец резко заявил он. – Но в первый и последний раз.

– Я не боюсь ваших угроз! – рявкнул Гонтрей.

– Я никогда не угрожаю, – спокойно произнес Симон, затем подошел к столу, взял с него две бутылки вина и недрогнувшей рукой выбросил их в окно.

– Ах ты, черт побери! – заревел Гонтрей и прыгнул вперед.

Холодный голос Симона остановил его:

– Как не стыдно, Морис Гонтрей, сильному человеку становиться пьяницей. Морис покраснел до ушей.

– Я не отвечаю перед вами за свои действия, – отрезал он.

– Придется отвечать, – возразил Симон, – или оставить мое поместье. Для меня не важен твой выбор, но я положу конец твоим пьянкам и мятежному неповиновению!

– Какое мятежное неповиновение? – воскликнул Морис. – Вы еще должны доказать, что достаточно сильны, чтобы быть моим хозяином! Неужели вы надеетесь, что я согну колени перед нахальным юнцом, которому нет и двадцати?

– Да, – отрезал Симон.

– Не получится! Я не устану сопротивляться, пока вы здесь, и мои люди не станут повиноваться вам! Они все как один будут за меня! Вы решили унизить меня, но я покажу вам, что за человек Морис Гонтрей!

– Ты уже показал, – насмешливо возразил Симон, – за неделю моего пребывания здесь я узнал тебя как пьяного солдафона, который совершенно распустился в отсутствие хозяина. И сейчас вижу перед собой самого обычного бражничающего ублюдка со слабыми мускулами из-за недостатка тренировок, чей характер ослаблен беззаконной праздной жизнью, которую он вел последние месяцы. Мне не нужны такие люди, Морис Гонтрей! Мне нужны верные люди, а не беспомощные хвастуны, способные только на склоки и драки, но не имеющие ни чести, ни силы, чтобы держать своих подчиненных в повиновении, пока хозяин отсутствует.

Покраснев от ярости, Морис снова прыгнул вперед. Он настолько рассвирепел, что вовсе утратил рассудок. Слова Бовалле послужили искрой, от которой вспыхнуло пламя его безрассудства. Он мгновенно выхватил кинжал из ножен и слепо бросился на лорда.

Через несколько секунд неистовой борьбы руки Симона сковали его кисти, как железные наручники, и согнули их книзу. Задыхаясь, Морис посмотрел в зеленовато-голубые глаза, которые были совершенно бесстрастны.

– Уже дважды в моей жизни меня пытались заколоть, – спокойно произнес Симон. – Это второй раз. А в первом случае был обыкновенный мерзавец, предатель, по своему уровню не выше свиньи, который не мог одолеть меня в драке. Будучи мерзавцем, он достал кинжал и пытался ударить им меня.

Он замолчал, угрюмо глядя в глаза Мориса, пока тот не опустил их и не склонил темную голову. Тогда быстрым, недовольным движением Бовалле отбросил руки Гонтрея и отвернулся, подставив ему спину – легкую мишень для кинжала убийцы.

Но позади него раздался звон стали, падающей на пол, и тяжелое человеческое дыхание.

Симон спокойно подошел к стулу и сел, даже не глядя на Мориса.

А тот неуверенно заговорил:

– Со мной… никогда не было… такого раньше.

Симон молчал. Морис повернулся, разведя руками:

– Вы вынудили меня. Я бы никогда не обнажил оружие, если бы вы не дразнили меня!

Повернув голову, Бовалле взглянул на него. Гонтрей, волоча ноги, подошел к окну и встал там, отвернувшись. Через минуту он обернулся с искривившимся, как от боли, лицом.

– Ну… убейте меня! – попросил он. – Моя честь поругана.

Симон продолжал молчать, Морис стоял перед ним, ломая руки и опустив голову. Внезапно он вскинул ее, а голос его задрожал:

– Что же вы молчите? Неужели у вас ледяное сердце? Я же хотел заколоть вас, как подлец. Каково ваше решение? Смерть будет для меня лучшим исходом!

– Мне не нужна твоя смерть, – ответил Симон суровым тоном. – Одним глупым поступком ты отдал свою жизнь и судьбу в мои руки.

Морис слегка выпрямился, но голову не поднял, пальцы его дрожали.

– Ну ладно, – медленно произнес лорд Бовалле, – я назначаю тебя моим маршалом.

Секунду Гонтрей стоял потрясенный. Потом в изумлении, нерешительно шагнул вперед и опомнился.

– Вы шутите надо мной? – воскликнул он.

– Я не шучу.

Морис открыл рот, но слова застряли у него в горле. Он дрожал, на лбу его выступил пот.

– Не могли бы вы… объяснить? – прохрипел он.

– Садись, – приказал Симон и пронаблюдал, как Гонтрей вяло опустился на стул. – Что сказано, то сказано. Я назначаю тебя маршалом, но ты будешь мне беспрекословно подчиняться.

– Но… но… – Морис в недоумении обхватил голову руками. – Я же пытался убить вас! В тот момент я мог и хотел убить вас!

– Я знаю.

– Тогда, милорд, не мучайте, скажите, какое наказание меня ждет?

– Никакого.

– Никакого? – Гонтрей поднялся на ноги. – Вы… вы прощаете меня?

– Я забыл твой поступок, – сообщил Симон.

– Но почему, почему? Чем я заслужил вашу пощаду?

– Ничем. Это мой каприз. Садись и слушай. Когда я появился здесь, твои воины пили и безобразничали и ты сам был не лучше. Но я узнаю порядочного человека с первого взгляда и считаю, что ты можешь быть таким, если захочешь. Я сразу вижу лидера и бойца. Поэтому и говорю, что сделаю тебя маршалом вместо Эдмунда, но ты должен доказать, что заслуживаешь моего доверия. Ты будешь беспрекословно мне повиноваться, и никаких обид. Если же ты ненавидишь меня и желаешь мне смерти, то убирайся из Бовалле, ты мне не нужен.

Наступило долгое молчание. Но когда слова Симона проникли в душу Мориса, он упал на колени перед хозяином, с трудом сдерживая сухие рыдания.

– Не может быть! Как вы можете доверять мне – подлецу, который хотел ударить вас, безоружного, кинжалом в спину?

Симон слегка улыбнулся, но промолчал.

– Да меня повесить мало! Вы сказали, что нашли здесь полнейший беспорядок, а меня назвали пьяным мерзавцем. Господи помилуй, все это правда. Ну зачем я вам такой нужен?

– Я уже сказал.

Тут Морис схватил его руку и поцеловал ее. – Милорд, раз уж вы готовы забыть мое предательство и незаслуженно повысить меня, клянусь, что никогда не дам вам повода пожалеть об этом, да поможет мне Бог!

– Я знаю, – спокойно заявил лорд Бовалле, положив ему руку на плечо и стиснув его. Морис поднял голову, посмотрел ему в глаза. – Милорд, простите, – прошептал он. – Все это пустяки! – ответил Симон. – А сейчас пойдем со мной, мне нужно тебя о многом расспросить. Кажется, ты можешь помочь мне советом. – Он протянул руку, и, после стыдливого колебания, Морис пожал ее.

Это долгое рукопожатие закрепило его преданность Симону.