Глава 14
МИЛОРД БЭРХЕМ НАПУСКАЕТ НА СЕБЯ ТАИНСТВЕННОСТЬ

Старый джентльмен, несомненно, вышел победителем, это было невозможно отрицать. Бедному Ренсли не повезло в этой схватке умов. Общество печально качало головой над шокирующими открытиями из прошлой жизни милорда, но оно было готово снисходительно отнестись к его проступкам. Стоило только его милости проявить хоть малейшее смущение, малейшее колебание – и общество могло бы отвернуться от него. Но милорд не проявлял ни стыда, ни смущения. Собственно, его поведение до сих пор, скорее, говорило о том, что он гордится своей пестрой карьерой. Он провел всю сцену с этой уверенностью, величественно заявив, что едва ли есть на свете дело, которым ему бы не пришлось заниматься, и такова была магнетическая сила его взгляда, что все начали совершенно ясно осознавать, что милорду было совершенно нечего стыдиться.

Нужно было считаться и с позицией лорда Марча. Казалось, что у Марча нет никаких сомнений насчет личности старого джентльмена, а очень немногие рискнули бы перечить его светлости. Если пришелец был хорош для Марча, он был, безусловно, хорош и для всех. Хотя нашлись один-два прозорливых человека, которые начали понимать, что новый виконт настолько ловко втерся в доверие к обществу и сделал это с таким изяществом, что было бы крайне трудно выставить его вон, не теряя при этом собственного достоинства.

Его светлость не сделал ни малейшей попытки скрыть свое предосудительное прошлое: такое его отношение как бы говорило, что, каким бы делом ему ни приходилось заниматься, оно само собой превращалось в достойное. В сущности, получилось так, что даже самое презренное занятие не могло бы унизить этого аристократичного джентльмена.

И тогда все стали думать, что коли человеку повезло родиться Тримейном, ему можно безнаказанно делать практически все. Конечно, прискорбно, что ему пришлось вытаскивать свое благородное имя из грязи, но, в конце концов, нужно вспомнить, что старого джентльмена оставили без единого пенни в кармане, когда он был еще совсем мальчиком. Это вполне извиняет его.

Что касается Ренсли, то он и вел себя дурно, и получил больше ударов, чем нанес сам.

Нельзя было усомниться, как сказал Марч, что старый джентльмен одерживает над ним верх благодаря одним хорошим манерам. Немало людей вспоминали, что они с самого начала говорили, что Ренсли дурно воспитан, хотя он, может быть, и является кузеном Тримейнов. Виконт ли, нет ли, но в старом джентльмене чувствуется порода, и он словно рожден для светского общества.

Милорд и сам был не прочь поговорить на эту тему, когда на следующий день приехал к миледи Лоуестофт пить чай. Откинувшись на спинку дивана, он благосклонно улыбнулся дочери и сказал торжествующе:

– Ты видела меня! Ты, моя дочь, имела счастливый случай видеть, как работает гениальный ум! Я поздравляю тебя!

Прюденс негромко фыркнула:

– Признаюсь, сэр, были мгновения, когда у меня душа уходила в пятки.

Он отмахнулся:

– Никогда не поддавайся этой слабости! Я непобедим. Изучай мои методы! С их помощью я творю чудеса.

Миледи подала кусочек бисквита обезьянке, прижавшейся к ее ногам.

– Так вы все рассказали им, топ cher? Вы не скрыли подробностей вашего прошлого?

– Они не могли отвести от меня глаз, – драматически сказал милорд. – Затаив дыхание, они ждали моих слов. Как всегда, я стал центром, главной личностью.

Миледи засмеялась.

– И вы сказали?.. – продолжила она.

– Я сказал, Тереза, что содержал чуть ли не дюжину игорных домов. Ни один человек на свете не осмелился бы на это. Но я их потряс, я – Тримейн-оф-Бэрхем! – Его восхищение от самого себя заставило его умолкнуть на мгновение, затем он продолжил: – Они поняли, что я мог играть лакея и все же оставаться аристократом. Это верно! Это очень верно!

Миледи ахнула:

– И они согласились с этим? Они поддержали вас?

– Они не могли не поддержать Тримейна, – надменно сказал милорд. – Теперь они мне аплодируют. Я достиг невозможного.

– Он и в самом деле великий человек, – сказала миледи, обращаясь к Прюденс. – Ты должна это признать.

Милорд постучал по крышке табакерки полированным ногтем.

– Даже тот большой джентльмен, тот увесистый баронет с сонными глазами, который вначале косился на меня, – даже он был в восхищении мной. Я завоевываю всех. Иначе и быть не может.

– В самом деле, сэр, он сказал, что вы начинаете ему нравиться, – кивнула Прюденс.

Милорд принял это известие, изящно склонив голову.

Его дочь продолжала с нотой серьезности в голосе:

– Все же, я думаю, что вы поступите мудро, сэр, если не будете искать слишком близкого знакомства с этим большим джентльменом.

– Моя Прюденс, да это он, как и все остальные, будет искать близкого знакомства со мной, – величественно провозгласил его светлость.

– Может быть, и так, сэр, но я состою в дружбе с сэром Энтони, и я говорю: берегитесь!

Он потряс головой скорее с грустью, чем с гневом.

– Все-таки ты еще недостаточно ценишь меня, – сказал он.

– Возможно, сэр, это вы недостаточно оценили большого джентльмена.

Миледи улыбнулась:

– Ах, милочка моя, у тебя слишком уж высокое мнение об этом сэре Энтони! Да он видит не дальше своего носа.

– Вы ошибаетесь, мэм. Он видит больше, чем все остальные, вместе взятые. – Она колебалась, но продолжила: – Он наблюдает за мной. Я это точно знаю. Он что-то подозревает – не так много, но...

Миледи недоверчиво смотрела на нее:

– Не тебя же, дитя мое, нет, нет!

– Как знать... Что ж, век живи – век учись. Но я вас предупредила, сэр.

– Моя маленькая Прюденс! – Милорд ласково улыбнулся. – Такая осторожная!

– Вы недаром дали мне имя «Осмотрительность».

Он был склонен увидеть в себе доселе не замеченную способность к предвидению:

– И очень мудро! Предчувствие. Решительно, я это знал заранее.

– Но вернемся, mon ami! – Миледи стиснула руки в нетерпении. – Следовательно, общество принимает вас, невзирая ни на что?

– Опять-таки обратите внимание на мои методы! Посмотрите, моя Тереза! Посмотрите, как я стану членом избранного общества. Мне это подходит! Я наконец в своем кругу. – Он добродушно поглядел на свою дочь. – Ты будешь со мной, дочь моя. Не страшись. Вы будете устроены – ты и Робин. – Только сейчас он заметил отсутствие последнего.

– Но где же мой сын? Где прелестная мисс Мерриот? – вопросил он.

– Мошенник, наверное, отправился с визитом к своей возлюбленной, – ответила Прю.

Милорд не мог в это поверить:

– Ты хочешь сказать, что он открыл свой секрет женщине? Нет, нет, не говори, дочь моя! Робин – мой сын, и у него есть разум – немного... но есть.

– Я этого и не говорю, сэр. Леди ничего не знает. Робин – ох, Робин... и надо же было ему влюбиться в эти бархатные глаза!

Она рассказала отцу о встрече с мисс Летти и мистером Мэркхемом по дороге в Гретна-Грин.

Он во всех отношениях одобрил ее:

– Поздравляю тебя, дитя мое! Эфесом по подбородку! Я или Робин научил тебя этому? Положительно, ты делаешь мне честь! Я горжусь тобой! А кто же леди?.. Да, малышка Робин кое-что унаследовал от меня!

– Это некая мисс Грейсон, сэр, и наследница немалого состояния, как я понимаю. Хорошенькая девочка с карими глазками.

Взгляд старого джентльмена обратился внутрь.

– Грейсон? – переспросил он. – Ты сказала Грейсон, дочь моя?

– Вам известно это имя, сэр?

Он сложил ладони вместе и смотрел перед собой в пространство.

– Грейсон, – тихо сказал он.

– Вы знаете сэра Хамфри, сэр?

Его яркие глаза смотрели прямо на нее.

– Дитя мое, есть мало людей, о которых я бы не знал хоть чего-нибудь, – объявил он и, величественно распрощавшись, ушел.

Прюденс не видела необходимости передавать все это брату, но, увидев Джона, приводящего в порядок баночки и флаконы на туалетном столе Робина, не удержалась:

– Старый джентльмен очень таинственно себя повел, услышав о мисс Грейсон, Джон. Может быть, сэр Хамфри – друг его юности?

Джон не мог взять на себя смелость ответить на этот вопрос.

– Ах, ты знаешь куда больше, чем признаешься, правда, Джон? – сказала Прюденс.

Джон с грохотом поставил баночку.

– Вот что я вам скажу, мисс Прю: не понимаю я этой теперешней его игры!

– Да когда кто-либо из нас понимал его?

Джон поджал губы и, казалось, пожалел о своей вспышке. Больше он не сказал ничего.

Вскоре появился Робин – чарующее видение, вишневые полоски и кружевное фишю у горла.

– Мэркхем все еще не оставляет Летти, – отрывисто объявил он. – Она его встречает на приемах то тут, то там. Я так понимаю, он снова пытается втереться в доверие.

Прюденс подняла брови.

– А что, за ней плохо смотрят? – спросила она.

– Что до этого, то тетка вечно играет в юкер, и предполагается, что на вечера допускают лишь безукоризненных людей. Судя по словам Летти, Мэркхем переполнен раскаянием.

– Боже, неужели она опять готова свалять дурака?

У брата был презрительный вид:

– Надеюсь, это шутка?

– Из твоего репертуара! – Она засмеялась. – Или она все еще грезит о Черном домино?

– Кто знает... Но теперь у Мэркхема нет надежды.

– Однако настойчивый джентльмен, весьма.

– Кажется, ему угрожает долговая тюрьма. Он сильно запутался, как я слышал, но раньше он паразитировал на Ренсли. Теперь, если наш старый джентльмен вытеснит последнего, Мэркхему потребуется новый покровитель... Или богатая невеста. Он опасный тип.

Робин точно определил бедственное положение Мэркхема. Тот крайне нуждался в доходах. На скачках ему перестало везти, карты тоже не помогали. Ему казалось, что солнце его благородного друга начинает быстро клониться к закату: в тот день мистер Ренсли узнал от одного из влиятельных судей, что к документам милорда Бэрхема придраться невозможно. Если нельзя доказать, что милорд когда-то украл их у истинного владельца, он должен стать официально подтвержденным Тримейном-оф-Бэрхем. Следовательно, приходил конец и корыстной дружбе. Мистер Мэркхем имел мало надежд на счастливый исход. В момент отчаяния Ренсли назвал сумму, которую он был готов уплатить человеку, доказавшему, что милорд – обманщик. Однако как ни желал бы мистер Мэркхем оказать такую услугу своему другу, он не мог измыслить средства совершить это.

Его воспоминание об игорном доме в Мюнхене ни к чему не привело. По этому поводу мистер Ренсли высказал несколько ледяных замечаний. Мистер Ренсли был в отвратительном настроении из-за всего этого дела, и его поведение по отношению к другу стало таково, что мистер Мэркхем положительно возымел к нему чуть ли не отвращение.