Мы уже больше двух часов сидели в засаде перед грубой бревенчатой хижиной и теперь увидели, как солнце скрывается за горами. Сильно похолодало, тело у меня изрядно затекло, и сказывалась усталость после долгого сидения за баранкой. В лесу начал свистеть и даже временами завывать ветер. Было ощущение, что он дует прямо сквозь меня.

— Все равно мы их возьмем, — хриплым шепотом произнес Сэмпсон. Думаю, он хотел меня приободрить. — Сегодня или немного позже. Они делают ошибки, Алекс.

Я не мог с этим не согласиться:

— Да, это так. Они не боги. Я даже не уверен, что они сами владеют всей картиной целиком. Они только ее часть.

Нам было слышно, что происходит в хижине — каждое слово. Марк Шерман, по-видимому, решил остаться на вечеринку. Изнутри доносились звуки рок-музыки. Надрывалась Дженис Джоплин, и одна из азиаток ей подпевала. Это было похоже на плохое караоке, но никто не жаловался. Потом зазвучала группа «Дорз». Воспоминание о Вьетнаме, полагаю. «This is the end…» — неслось оттуда.

Время от времени кто-нибудь подходил к окну. Обе азиатки сняли свои топы. Та, что повыше, вышла наружу подышать. Она постояла на крыльце, выкурила косячок, выпуская густые клубы дыма.

Вышел Харрис и присоединился к ней. Стоя на крыльце, они несколько минут поболтали по-английски.

— Я знавал твою маму-сан, — хихикая, сказал Харрис.

— Шутишь? — засмеялась девушка и выпустила струйку дыма. — Конечно, шутишь. Я поняла. Это шутка. — На вид ей было лет двадцать, может, чуть больше. Груди у нее были большие и чересчур круглые, искусственно наращенные. Она слегка покачивалась на своих высоких каблуках.

— Да нет, я ее знал. Я знался с ней во Вьетнаме. Я делал это с ней, а теперь буду делать с тобой. Улавливаешь иронию?

Девушка снова засмеялась:

— Вижу, что ты под кайфом.

— Ну, и это тоже, моя смазливая глупышка. Фокус в том, что ты, может, моя дочь.

Я перестал прислушиваться к их разговору и уставился в очертание двускатной крыши хижины на фоне неба. Домик был похож на какой-нибудь милый домашний коттедж, где семья проводит отпуск. Мы уже услышали, что их троица пользуется этим убежищем несколько лет. Они уже поболтали о совершенных в этих лесах убийствах, но было неясно, кого именно убили и почему. А также где зарыты тела.

Джим Моррисон все еще пел песню «The End». Телевизор тоже работал, передавали футбольный матч. Команда университета штата Джорджия играла против команды города Оберна. Уоррен Гриффин громко и вызывающе болел за Оберн. Марк Шерман, судя по всему, держал сторону Джорджии, и Гриффин осыпал его насмешками и оскорблениями.

Мы с Сэмпсоном продолжали лежать в канавке на безопасном расстоянии. Сделалось еще холоднее, и ветер раскачивал кроны громадных елей и берез.

— Похоже, Старки не участвует в этом веселье, — в конце концов произнес Сэмпсон. — Ты заметил? Чем он там занимается?

— Старки любит быть начеку, за всем присматривать. Он осторожный тип, вожак. Я хочу подползти поближе. Мы уже довольно долго не видим и не слышим другой девушки. Это мне не нравится.

Как раз в этот момент мы услышали восклицание Марка Шермана:

— Господи, не режьте ее! Осторожнее! Эй, парень! Опусти нож!

— Какого дьявола? Почему это мне ее не резать? — во всю глотку заорал Харрис. — На кой ляд она тебе сдалась? А ну давай тогда сам ее режь. Попробуй, тебе понравится! Ну же, прирежь ее, советник! Замарай и свои ручки для разнообразия!

— Я предупреждаю вас, Харрис. Положите свой проклятый нож.

— Ты меня предупреждаешь? Это забавно! Вот тебе, держи свой нож! Получай!

Судейский громко застонал. У меня не было никаких сомнений, что его пырнули.

Девушки подняли визг.

Шерман продолжал стонать, корчась от мучительной боли. В хижине воцарился хаос.

— Кокадау! — вдруг заголосил по-вьетнамски Харрис.

Это было похоже на вопль сумасшедшего.

— «Кокадау» означает «убивать», — перевел мне Сэмпсон.