То, что произошло в следующую минуту, не должно было случиться. Никогда и ни при каких условиях. И уж точно не в этот вечер.

Внезапно вернулись джанджавиды. Один за другим они появлялись из темноты, словно грозные призраки ночи. На этот раз атака была спланирована и проведена безупречно: люди не успели опомниться, как они уже находились в самом центре лагеря.

Точно определить их число в темноте было невозможно. Тем не менее полагаю, что в нападении участвовало не менее двух десятков бандитов. Мне показалось, что я узнал одного из них — того самого, которого освободил, после чего он вместо благодарности рассмеялся мне в лицо.

Ночную атаку джанджавиды провели в пешем строю; по крайней мере я не заметил у них ни одной лошади или верблюда. Все они были вооружены винтовками, большими ножами и верблюжьими кнутами со свинцовыми наконечниками. Двое или трое несли копья с широкими коваными остриями.

Один из бандитов размахивал флагом Судана, как если бы они выполняли некую государственную миссию, что, возможно, было недалеко от истины. Другой держал в руке знамя с белым силуэтом скачущего всадника на синем поле — символом джанджавидов.

Женщины и дети, еще минуту назад весело смеявшиеся и распевавшие песни, с пронзительными криками кинулись врассыпную, стараясь как можно быстрее покинуть опасное место и скрыться в спасительной тьме. Это дьявольское нападение представляло собой злодейство чистой воды, поскольку его единственной целью было бессмысленное убийство множества безоружных людей. Все это живо напомнило мне вашингтонские убийства. Вооруженные бандиты стреляли и резали мирных обитателей лагеря, одновременно громя находившиеся поблизости жилища. Одну хижину они облили бензином и подожгли; через минуту из нее выбежал объятый пламенем старик, оглашая воздух криками ужаса и боли.

Но это было только начало. Через некоторое время к центру лагеря подтянулись джанджавиды на верблюдах и лошадях, а затем на главную улицу въехали два внедорожника-«лендкрузера» с установленными на крыше пулеметами. С этой минуты спорадические убийства превратились в тотальную резню с использованием всех видов оружия, а воздух наполнился непрестанным грохотом выстрелов и воплями убиваемых людей, сливавшимися в протяжный многоголосый стон.

Конечно, я отстреливался, но что мог сделать я один против такого количества торжествующих насильников? В этот момент я окончательно осознал и принял на веру убеждение обитавших в лагере беженцев, что им никто не поможет.

Впрочем, в ту ночь помощь все-таки пришла. Со временем к центру лагеря, где происходило избиение мирного населения, подтянулись солдаты регулярной суданской армии и бойцы межафриканского контингента по поддержанию мира, приехавшие на грузовиках и джипах. Напоровшись на ответный огонь, джанджавиды начали отходить, забрав с собой при отступлении с полдюжины местных женщин и несколько голов крупного рогатого скота.

Напоследок они совершили еще одно бессмысленное варварское действо — облили бензином и подожгли амбар, где хранились запасы общественного проса.

Когда обстановка начала нормализовываться, я отправился на поиски Аданны и вскоре нашел ее. Она укачивала на руках маленькую девочку, видевшую, как джанджавиды убили ее мать.

Прошло еще какое-то время, и в лагере установилась странная, почти нереальная тишина, нарушаемая лишь тихим женским плачем и унылыми стонами ветра из пустыни. Его называли здесь «харматтан».