Я вновь приступил к работе и продолжал расследовать дело, ради которого приехал сюда.

Мы добирались до города пешком около часа. За это время Мозес поведал мне множество любопытных вещей о местной жизни, но сказал, что никогда не слышал о Тигре. Правда ли это? Я усомнился в этом.

Здесь ни для кого не было секретом, что алмазы обменивают на нефть, газ, оружие, наркотики и прочие запрещенные к ввозу товары. Мозес знал, что такого рода сделки незаконны, но об этом знали все, между тем незаконные бартерные сделки и торговля алмазами продолжались. Он сам в юности и в молодые годы работал на алмазных приисках. Пока не началась гражданская война.

— Теперь таких, как я, называют парни «сан-сан», — сказал он.

Я предположил, что он говорит о подобных ему недееспособных людях, калеках, которые не в состоянии более работать.

Поначалу меня поразила открытость Мозеса. Некоторые из его историй имели слишком личный характер, чтобы делиться ими с первым встречным, тем более с парнем, которого он и ему подобные втайне считали американским журналистом или того хуже — агентом ЦРУ. Но чем дольше он говорил, тем больше я убеждался в том, что эти истории, возможно, единственное звено, связывающее его с людьми и этим миром. Больше ничего у него в жизни не осталось.

— Раньше мы жили там, — сказал он, ткнув пальцем в восточном направлении, но не приведя никаких подробностей. — Моя жена торговала на рынке пальмовым маслом. У нас подрастали два прекрасных сына. Потом в Коно пришли солдаты революционного фронта и ночью явились к нам в дом. Шел дождь; мы стояли во дворе под его косыми струями в кромешной тьме, поскольку ни у нас, ни у солдат не оказалось фонарей. Они велели мне смотреть на то, как будут убивать моих сыновей. Сказали, что если я буду вести себя смирно и не произнесу ни слова протеста, то они освободят мою жену. Я вел себя смирно и не протестовал, но они обманули меня и убили жену.

Революционный фронт представлял собой пестрое сборище деклассированных элементов, убийц и мародеров, и международная общественность обвиняла его в уничтожении многих тысяч людей. Бойцы фронта обычно вырезали население целыми семьями, что лишний раз напомнило мне об убийствах семей в Вашингтоне.

— А вас, значит, они оставили в живых? — спросил я.

— Да. Положили на стол и крепко привязали к нему веревками. Потом спросили: какие рубашки я предпочитал носить в мирное время — с короткими рукавами или с длинными? А затем, так и не дождавшись ответа, отрезали мне руку по локоть. — Он указал здоровой рукой на свой обрубок.

— Эти люди хотели отрезать мне и вторую руку, но со стороны соседнего дома неожиданно прогремел взрыв, и они отправились выяснять, в чем дело. Я же потерял сознание, а когда очнулся, узнал, что солдаты революционной армии из деревни уже ушли. Вместе с ними из дома исчезло тело моей жены, хотя трупы сыновей остались. Мне очень хотелось умереть, но я выжил. Видно, мой час еще не настал.

— Мозес, почему вы остались здесь? Не перебрались в какое-нибудь другое место?

— А мне некуда и не к кому ехать. Здесь по крайней мере иногда можно получить хоть какую-то работу. Кроме того, у меня здесь друзья. Такие же парни «сан-сан», как я сам. — Тут он улыбнулся по известной ему одному причине. — Как ни крути, а мой дом здесь.

Мы уже почти дошли до города. Коиду с его грязными дорогами и одноэтажными домами больше походил на разросшуюся деревню, чем на город. Кроме того, он находился в запустении со времен последней войны. Многие городские здания еще восстанавливали, хотя боевые действия происходили здесь в последний раз шесть лет назад.

Пока мы шли по главной улице, я видел недостроенный госпиталь, полностью достроенную и отделанную мечеть, но состояние всех остальных построек оставляло желать лучшего. Что же касается других улиц, моему взгляду открывались в основном руины.

Когда я предложил Мозесу деньги — за рассказы и, если так можно выразиться, «за беспокойство», он отказался, причем столь решительно, что я не настаивал.

— Лучше передайте то, о чем рассказал я, другим людям, — проговорил он. — Расскажите об этом всей Америке. О том, в частности, что мятежников еще не истребили и они в любой момент могут снова напасть на наши города и другие мирные поселения, вырезать местное население. Обычно они убивают всех, чтобы выжившие не поведали людям доброй воли об их зверствах. Если вы передадите мои истории американцам, они расскажут об этом жителям других народов и стран, и тогда об этом узнает весь мир.

— Хорошо, Мозес, — пообещал я. — Я расскажу американскому народу о том, что здесь происходит. Может, тогда что-нибудь и изменится.