В ту ночь я спал не более двух часов. Ничего удивительного: были убиты два офицера и двое гражданских, не говоря об убитом подростке — «самом юном террористе в мире» — так озаглавили на следующий день статью в «Вашингтон пост». И помимо всего прочего, у меня на горизонте маячил психически нездоровый клиент, которого мне предстояло посетить в восемь утра в госпитале Сан-Антонио.

Еще с прошлогоднего дела Тайлера Белла, когда меня в прямом смысле подкараулили и атаковали в собственном офисе, я осознал, что в моей жизни необходимо что-то радикально менять. В результате я пришел к выводу, что работа криминалиста слишком часто занимает в моем списке приоритетов первое место в сравнении с любыми другими видами деятельности. Стало быть, подумал я, неразумно хранить в тайне от всех то, что у меня, кроме основной работы, есть также небольшая частная психиатрическая практика, требующая моего неусыпного внимания. С тех пор я консультировал не более двух-трех пациентов в неделю, обычно на условиях благотворительности, и меня это вполне устраивало. Пока по крайней мере я не начинал размышлять о своем предназначении, что в последнее время происходило со мной не так часто.

Но именно этого пациента мне видеть не хотелось. Сегодня, во всяком случае.

По странной иронии судьбы утром я должен был встретиться с Бронсоном Джеймсом по прозвищу Поп-Поп. Ему исполнилось всего одиннадцать лет, но более выраженного социопата мне в моей врачебной практике видеть еще не приходилось. Четыре месяца назад его имя часто мелькало в газетных заголовках, так как он вместе с семнадцатилетним подростком избил до полусмерти двух бездомных. При этом юные преступники орудовали шлакоблоком, и, как выяснилось, эта идея целиком и полностью принадлежала Поп-Попу. Окружной прокурор колебался по поводу того, как классифицировать упомянутое деяние, и мальчишку до поры до времени содержали в тюрьме для несовершеннолетних преступников. Одно хорошо: представители общественности настояли на том, чтобы к нему приставили надежную служащую из отдела социальной адаптации. Она-то и сопровождала парня всякий раз, когда возникала необходимость перевезти его в госпиталь для консультаций с различными специалистами, в том числе и моего профиля.

Поначалу мне хотелось выбросить на время из головы события предыдущей ночи, но, встретившись с ним, я передумал.

— Ты слышал, Бронсон, что произошло ночью на Сервис-плаза в Виргинии?

Он сидел напротив меня на дешевом виниловом диване, постоянно вертелся, дергал то рукой, то ногой, короче говоря, ни на секунду не оставался в состоянии покоя.

— Попробуй не услышать, когда об этом с утра до вечера треплются по радио. Ну, слышал — и что с того?

— Парень, который там умер… Ему было всего двенадцать.

Бронсон ухмыльнулся и приставил к голове два пальца.

— Умер, говорите? Да грохнули его — и все дела.

Он держался с поразительной уверенностью, и это странным образом равняло мальчишку со взрослыми мужчинами, хотя его ноги не доставали до пола на добрых шесть дюймов.

— А ты никогда не думал, что нечто подобное может случиться и с тобой? — спросил я.

Он фыркнул.

— Такое каждый день происходит. По мне, в этом нет ничего особенного.

— То есть ты принимаешь это со спокойной душой. Таким, значит, по-твоему, должен быть мир?

— А он такой и есть. Бам!

— Ну, если все обстоит так, как ты говоришь… — Я осмотрел комнату, после чего снова взглянул на своего пациента. — Тогда почему ты сидишь здесь и разговариваешь об этом со мной? На мой взгляд, в этом нет никакого смысла.

— Потому что эта сучка Лоррейн заставляет меня ездить сюда.

Я кивнул.

— Но посещение этого кабинета вовсе не означает, что ты должен о чем-то со мной разговаривать. Тем не менее ты разговариваешь. Почему это происходит, как ты думаешь?

Он нетерпеливо заболтал ногами.

— Вы у нас спец по изгнанию злых духов, не так ли? Вот вы и скажите.

— Ты завидуешь ребятам вроде того парня, что был убит? Тем, кому приходится с детства работать, чтобы выжить? Тем, что бегают с пушками и стреляют из них?

Он подмигнул мне и натянул вязаную головную ленту с вышитой на ней надписью «Кливлендская кавалерия Джеймса Леброна» пониже на лоб.

— Вы на что это намекаете?

— Просто интересуюсь, нет ли у тебя по отношению к ним ревнивого чувства.

Он снова улыбнулся — скорее всего своим мыслям. Потом неожиданно вытянул ногу и коснулся большим пальцем стопы стакана с апельсиновым соком, который я приготовил для него. Стакан покачнулся, и сок расплескался по столу, отделявшему нас друг от друга.

— Эй, док! Внизу есть автомат, продающий «Скитлз»? Круглые разноцветные конфетки, знаете такие? Может, сходите и принесете мне пакетик?..

Я, разумеется, за конфетами не пошел, а когда сеанс завершился, отконвоировал своего пациента в холл, где сдал с рук на руки служащей из социального отдела, после чего сказал мальчику, что буду ждать его в следующую пятницу. Потом заехал к себе домой и взял с собой Нану.

Мы вместе поехали на похороны семьи Кокс, обнимали друг друга за плечи и плакали вместе со всеми скорбящими.

Я давно уже не стеснялся того, что люди увидят меня плачущим. С некоторых пор мне стало наплевать на это. К тому же если на похороны пришли друзья усопших, то они поймут меня. Ну а если это недруги или случайные люди, то какое мне дело, что они обо мне подумают?

Эта философская максима, согласно которой следует обращать внимание только на реакцию близких тебе людей, именовалась в нашей семье «нанаизмом».