Мне позвонил даремский следователь по особо важным делам Ник Раскин и сообщил, что они только что нашли еще одну женщину и что это не Наоми. Студентку медфака тридцати одного года из Чепел-Хилла выловили из реки Викаджил двое парнишек. Вышли погулять и побездельничать, а волею судьбы попали в такую переделку.

Ярко-зеленый «сааб-турбо» Раскина подобрал меня у гостиницы «Вашингтон-Дьюк». Последнее время они с Дэйви Сайксом старались оказать содействие. Как сообщил его напарник. Сайкс впервые за месяц взял отгул.

Раскин, казалось, был искренне рад меня видеть. Выскочил у входа в гостиницу из машины и будто закадычному другу принялся изо всех сил трясти мне руку. Он, по своему обыкновению, был одет по последней моде. Черная кожаная куртка от Армани поверх черной трикотажной сорочки.

На этот раз обстоятельства на Юге складывались в мою пользу. Я подозревал, что Раскину известно о моих связях с ФБР и что он не прочь их использовать. Следователь Раскин был, безусловно, парнем сообразительным. Такой не упустит шанс продвинуться по служебной лестнице. А это дело было для него многообещающим.

— Наш первый крупный успех, — радостно сообщил мне Раскин.

— Что известно о пострадавшей? — спросил я у него по дороге к клинике университета Северной Каролины.

— Она в больнице и жива. Видимо, течением несло по Викаджил, словно рыбку. Врачи говорят, это просто чудо. Даже серьезных переломов нет. Но у нее шок или еще что похуже. Не может говорить или не хочет. Врачи считают это признаком посттравматического шока. Пока никто толком не разберет. Но хоть жива.

Раскин был преисполнен энтузиазма и дружелюбия. Наверняка хочет попользоваться моими связями. А я не прочь позаимствовать кое-какие его.

— Неизвестно, как она оказалась в реке. И как ей удалось сбежать от него, — сказал он, когда мы въехали в университетский городок Чепел-Хилл. Мысль о том, что именно отсюда Казанова похищает студенток, удручала. Городок был такой симпатичный и казался совсем беззащитным.

— А может быть, Казанова тут вообще ни при чем, — вставил я.

— Нам ни черта не известно, — пожаловался Раскин, сворачивая в переулок с указателем «Клиника». — Я тебе вот что скажу. Эта история сейчас по всей стране разнесется. Смотри, что творится. Сбежались, как на представление.

Раскин был прав. Территория у клиники университета превратилась в настоящий бедлам. Телевизионщики и репортеры обосновались на автомобильной стоянке, в вестибюле больницы и заполнили все холмистые безмятежные лужайки.

Как только мы с Раскиным появились, защелкали фотокамеры. Раскин по-прежнему исполнял роль местной звезды сыскной полиции. Он, видимо, пользовался всеобщей любовью. А я становился знаменитостью второй величины, этакой любопытной деталью в деле. Местные щелкоперы уже разнесли весть о моем участии в следствии по делу Гэри Сонеджи. Я был следователем Кроссом с Севера, специалистом по чудовищам в человеческом обличий.

— Расскажите, что происходит, — крикнула одна из журналисток. — Хоть намекни. Ник. Что случилось с Кейт Мактирнан?

— Если повезет, она нам об этом расскажет, — с улыбкой отвечал Раскин, не сбавляя шага, пока мы не скрылись в здании больницы.

Мы с Раскином оказались далеко не первыми в очереди посетителей, но все же ближе к вечеру нас пустили к пострадавшей. Кайл Крейг потянул кое-какие веревочки. По заключению медиков, Кателия Мактирнан находилась в состоянии посттравматического шока. Диагноз, похоже, верный.

Оставаться дальше в клинике этим вечером было абсолютно бесполезно, но все-таки я задержался после ухода Ника Раскина и прочитал все медицинские карты, записи медсестер и результаты обследований. Пролистал и полицейские отчеты, в которых рассказывалось, как ее обнаружили двое двенадцатилетних мальчишек, прогулявших уроки, чтобы порыбачить и покурить на берегу.

Я догадывался, почему Ник Раскин захватил меня с собой. Раскин не дурак. Он понимал, что состояние Кейт Мактирнан может заинтересовать меня как психолога, тем более что мне и раньше приходилось сталкиваться с подобными посттравматическими осложнениями.

Кателия Мактирнан. Выжила. Но с трудом. В ту первую ночь я простоял у ее постели с полчаса. Сверху от изголовья тянулся тонкий шланг капельницы. Боковая сетка была поднята и туго натянута. В палате уже стояли цветы. Я вспомнил глубокие печальные строки стихотворения Сильвии Плат под названием «Тюльпаны». Стихи повествовали о далекой от сантиментов реакции автора на цветы, присланные ей в палату после попытки самоубийства.

Я пытался припомнить лицо Кейт Мактирнан до того, как оно сплошь покрылось синяками. Я видел ее фотографии. Лицо так распухло и почернело, что казалось, будто на ней защитные очки или даже противогаз. Вокруг челюсти тоже были кровоподтеки и припухлости. В регистрационной клинической записи значилось, что она потеряла зуб. Предположительно, он был выбит, по крайней мере, за два дня до того, как она оказалась в реке. Он бил ее. Казанова. Любовник-самозванец.

Мне очень жаль было молодую женщину. Хотелось сказать ей, что все обойдется.

Я осторожно накрыл ее руку своей и несколько раз повторил одни и те же слова:

— Вы среди друзей, Кейт. Вы в больнице в Чепел-Хилле. Вы в безопасности.

Я не знал, слышит ли меня эта несчастная, способна ли хотя бы понимать. Мне просто хотелось сказать ей что-нибудь, хоть как-то ободрить, прежде чем уйти.

А пока я смотрел на эту молодую женщину, перед глазами у меня стояла Наоми. Я не мог себе представить ее мертвой. Скажите, Кейт Мактирнан, Наоми жива? Вы видели Наоми Кросс? Вот какие вопросы терзали меня, но она все равно не могла на них ответить.

— Вы в безопасности, Кейт. Спите спокойно, все будет хорошо.

Кейт Мактирнан ни слова не могла рассказать о том, что случилось. Она пережила такой кошмар, который я не способен был даже представить.

Она видела Казанову, и он лишил ее дара речи.