Мария Симсон Кросс умерла у меня на руках. Я не сказал об этом никому, кроме Сэмпсона и Наны.

Мне ни с кем не хотелось говорить о последних мгновениях, что мы были вместе; мне не нужна была ничья жалость, ничьи расспросы. Я вовсе не желал удовлетворять чье-то любопытство, не хотел пересудов и шепотков. В последующие несколько месяцев, пока шло расследование, я ни разу ни с кем не обсуждал подробности того, что произошло напротив больницы Святого Антония. Все это осталось между нами — между мной и Марией. Мы с Сэмпсоном опросили сотни людей, но ни от кого не получили никаких ниточек, ведущих к киллеру. Судебное следствие забуксовало на одном месте. Мы отследили этого безумного киллера, присланного мафией, но он, как оказалось, улетел обратно в Нью-Йорк еще предыдущим вечером; по всей видимости, покинул город сразу после того, как убрался из моего дома. В расследовании нам помогало ФБР — потому что была убита жена копа. Но убийцей был не Мясник.

В два часа ночи, той ночи, когда она умерла, я вернулся к себе домой, по-прежнему с пистолетом в кобуре, и долго ходил взад-вперед по гостиной, укачивая на руках плачущую Дженель. Мне никак не удавалось избавиться от мысли, что наша малышка оплакивает свою маму, которая только что умерла перед входом в больницу Святого Антония, где Дженни родилась шесть месяцев назад.

Внезапно у меня потекли слезы, и все произошедшее навалилось на меня и придавило страшной тяжестью. Мне никак не удавалось справиться с рыданиями, и малышка плакала у меня на руках, и я никак не мог ее успокоить.

— Не плачь, маленькая, — шептал я. — Все в порядке, — говорил я бедному ребенку. Ее терзала болезнь, и она, видимо, очень ждала материнских рук, а не моих. — Все хорошо, Дженни, все хорошо, — твердил я, хотя и понимал, что это ложь. Нет, совсем не все в порядке! Твоей мамы больше нет. И ты никогда ее больше не увидишь! И я не увижу. Бедная моя Мария, милая моя! Она же никогда никому не делала зла, и я любил ее больше жизни. А ее вот так, вдруг, отняли у нас — по совершенно непонятной причине, которую мне никто — даже сам Господь Бог! — не в состоянии объяснить.

«Ох, Мария! — повторял я, укачивая дочь. — Как могло все это случиться? И как теперь жить после всего этого? Как мне справляться с детьми без тебя? Себя я жалеть не собираюсь. Просто я сейчас не в себе. Но я соберусь, обещаю тебе. Но не сегодня».

Я знал, она мне не ответит, но я чувствовал, что она слышит меня. Во мне продолжал звучать ее голос, и она говорила: «Ты со всем отлично справишься, Алекс, потому что очень любишь наших детей».

— Ох, Дженни, бедная моя деточка! Я так тебя люблю! — прошептал я, прижимаясь к мокрой от жара головке моей девочки.

И тут появилась Нана.