Окно было открыто, луна светила вовсю, и нежный океанский бриз остужал наши разгоряченные тела, как бесшумный вентилятор. Мы лежали, откинувшись на подушки, не в силах даже пошевелиться.

И не только потому, что уже трижды занимались любовью. Сказывалось напряжение последних дней. Но теперь рядом со мной была Элли. Забыв на мгновение обо всех проблемах, отодвинув их на миллион миль, я положил голову ей на плечо.

— И что будем делать?

Она прижалась ко мне.

— Ты будешь делать то, что сказал Солли. Найдешь самого лучшего адвоката. Попытаешься хотя бы раз в жизни держаться подальше от неприятностей. Займешься своим делом. При том, что́ у них на тебя есть, и учитывая чистое прошлое, ты получишь год… в крайнем случае восемнадцать месяцев. Не больше.

— Будешь меня ждать? — Мне было приятно дразнить ее такими дурацкими разговорами.

Элли пожала плечами:

— Если только не подвернется еще какое-нибудь дельце и я не встречу кого-то еще. Ты же знаешь, как оно бывает. Тут никаких гарантий быть не может.

Мы рассмеялись, и я привлек ее к себе. И все-таки одна мысль не давала покоя. Как ни старался я ее отпихнуть, она упорно лезла в голову. Мне светила тюрьма. И это означало, что Стрэттону все удалось. Что его комбинация сработала идеально.

— Скажи, ты доверяешь местным копам? Лоусону? Если уж на то пошло, своему шефу, Моретти? Уверена, что они доведут расследование до конца?

— Думаю, я знаю одного человека, которому можно доверять. Детектив из Палм-Бич. По-моему, Лоусон его на поводок не взял и Стрэттон в карман не положил.

— У меня тоже осталась одна карта. — Она удивленно посмотрела на меня. — Мой отец.

— Твой отец? Разве ты не рассказал о нем полиции?

Я покачал головой:

— Нет. А ты?

Элли промолчала, но я понял, что она тоже никому о нем не рассказала.

— Мне кажется, мы что-то упустили. Чего-то не поняли. — Она вздохнула. — Помнишь, что Лиз сказала в машине? Насчет того, что украли только одну картину. «Вы же эксперт. Как по-вашему, почему он называет себя доктором Гаше?»

— А что такого особенного в этом Гаше? Кто он?

— Его портрет был одной из последних работ Ван Гога. В июне 1890-го, за месяц до самоубийства. Гаше был врачом и частенько навещал Ван Гога в Овере. Портрет ты видел. Доктор сидит за столом, в белой шапочке. Фокус картины — глаза. Грустные голубые глаза.

— Я помню. Дейв оставил мне страницу из альбома.

— В этих глазах есть что-то особенное, — продолжала Элли. — Смотришь в них, и они не отпускают. В них столько боли и понимания. Это глаза самого художника. Считается, что картина как бы предсказала смерть Ван Гога. В 1990 году один японец купил ее на аукционе. Заплатил более восьмидесяти миллионов. Самая высокая цена, которая когда-либо выплачивалась за предмет искусства.

— И все-таки непонятно. В коллекции Стрэттона ни одной картины Ван Гога не было.

— Верно, не было. — Она как-то странно помолчала. — Если только…

— Если только что? — Я сел и посмотрел на нее.

Элли задумчиво пожевала губу.

— Украли только одну картину.

— Ты скажешь, о чем думаешь, или нет?

Элли улыбнулась:

— Знаешь, Нед, он еще не победил. Игра не закончена. Потому что у него нет картины. — Она отбросила простыню. Глаза ее вдруг вспыхнули. — Как сказал Солли, у нас еще есть работа.