Мы с Конклином все еще мерили шагами коридор перед кабинетом экстренной медицинской помощи, когда туда ворвались Тайлеры. Генри и Элизабет обняли нас, как родных.

Я чувствовала себя прекрасно. Хотелось петь и танцевать. По крайней мере одна часть жуткой драмы завершилась. И я надеялась, что девочка придет в себя, как только увидит родные лица. Мне не терпелось задать ей несколько вопросов, начиная с самого главного: «Ты хорошо рассмотрела своих похитителей?»

— Мы недавно заглядывали, — сказала я Тайлерам. — Она спала. Доктор Коллинс сказал, что вернется через десять минут.

— Мне нужно задать вам один вопрос, — тихо сказала Элизабет Тайлер. — Мэдди пострадала?

— Судя по тому, что я видела, ей пришлось нелегко, — ответила я. — Но углубленного осмотра врачи не проводили — на это нужно согласие родителей.

Элизабет закрыла лицо руками, чтобы не расплакаться, и отвернулась.

— И еще… Она практически не говорит. Мы не услышали от нее ни слова.

— Так не похоже на Мэдди.

— Может быть, ее предупредили ни с кем не разговаривать…

— О Боже! Скоты! Звери!

— Зачем было похищать Мэдди, если они так и не потребовали выкупа? — спросил Генри Тайлер, когда мы подошли к палате.

Я задержалась с ответом, потому что не хотела говорить то, что думала: педофилы не требуют денег. Отступив в сторонку, я пропустила родителей к занавешенной кровати, ожидая бурного проявления радости с обеих сторон.

— Спасибо вам, — прошептал Генри Тайлер и, пожав мне руку, скрылся за шторой. Я услышала, как Элизабет Тайлер зовет дочь по имени… и потом вскрик, переходящий в мучительный стон.

В следующее мгновение она пролетела мимо меня. Вслед за супругой вышел Генри Тайлер с перекошенным гневом лицом.

— Вы хотя бы представляете, что наделали? — прошипел он, поворачиваясь ко мне. — Та девочка… это не Мэдисон. Понимаете? Это не наша дочь!