Взяв мягкую пробирку, доктор Германюк осторожно раздвинул края раны на груди Андреа Канелло.

— Выстрел прямо в сердце. Я бы не стал спешить с заключением — это дело эксперта, — но, на мой взгляд, в нее стреляли из револьвера 38-го калибра.

Посмотрев видеозапись, я и сама пришла к такому же выводу, но хотелось бы знать точнее. Джек Руни отвел камеру в тот самый момент, когда убийца выстрелил в Андреа. Если она умерла не сразу, если узнала стрелявшего, то, может быть, успела назвать его по имени.

— Как долго она прожила с такой раной?

Доктор покачал головой.

— Смерть была мгновенной. С пулей в сердце у нее не было ни единого шанса. Думаю, она умерла еще до того, как упала на палубу.

— Надо же так ухитриться. Шесть выстрелов — пять попаданий. И это из револьвера.

— Не вижу ничего удивительного. Народу на пароме было много — трудно промахнуться, — сухо заметил Германюк.

За спиной у нас громыхнула тяжелая стальная дверь. Мы одновременно обернулись — служащий вкатывал в прозекторскую каталку.

— Доктор Джи, а это куда?

Укрытое простыней тело было маленькое, около пятидесяти дюймов. Тело ребенка.

— Оставьте здесь, — сказал Германюк. — Я сам им займусь.

Мы подошли к каталке. Доктор приподнял простыню.

От одного лишь взгляда на мертвое детское тельце перехватило дыхание. Кожа приобрела синюшный оттенок, на крохотной, впалой груди выделялся свежий двенадцатидюймовый шов. Я стиснула зубы, подавляя неуместный импульс — коснуться лица, погладить по головке, сделать что-нибудь, чтобы утешить несчастного ребенка, волею случая ставшего мишенью для безумца.

— Прости, Тони.

— Вот моя карточка. — Доктор Германюк выудил из кармана халата визитную карточку и протянул мне. — Будет нужно, звоните на сотовый. И когда увидите Клэр… передайте, что я приду к ней, как только смогу. Скажите, что мы все здесь думаем о ней… что мы ее не подведем.