Глава 41
Юки и Фил Хоффман заняли мягкие кресла в кабинете судьи Даффи. Судебный стенографист сидела за своей пишущей машинкой рядом со столом судьи. «Что теперь? Какого черта теперь-то случилось?» — думала Юки.
Судья Даффи выглядел измотанным, словно потерял где-то свою хваленую бесстрастность.
Постукивая аудиокассетой, он нетерпеливо выкрикнул:
— Корин? Магнитофон готов?
В обитый деревянными панелями кабинет вошла служащая и поставила проигрыватель на стол перед судьей. Тот поблагодарил ее и вставил кассету в магнитофон.
— Это запись телефонного разговора, — сказал судья Даффи Юки и Хоффману. — Звонок был сделан с прослушиваемого таксофона в женской тюрьме и адресовался присяжной номер два. Есть помехи, но слова различимы.
Юки взглянула на Хоффмана, но тот только пожал плечами. Судья запустил запись.
Заговорила молодая женщина:
— Ты меня хорошо слышишь?
Вторая женщина, чей гнусавый голос помог узнать в его обладательнице присяжную номер два — ушедшего на пенсию почтового работника Карли Филан, — произнесла:
— Лалли, я не могу долго говорить. Сейчас я вроде как вышла в туалет.
Судья остановил запись и пояснил:
— Лалли — дочь присяжной.
— У присяжной есть дочь, находящаяся в женской тюрьме? — уточнил Хоффман.
— По всей видимости, так, — ответил Даффи.
Судья нажал кнопку, и снова пошла запись. Между женщинами велась оживленная беседа: как обстоят дела с защитой Лалли, как ее матери нравятся условия проживания в отеле и что происходит с сыном Лалли теперь, когда и матери, и бабушки нет дома.
— Сейчас начнется важное. Слушайте, — сказал Даффи.
Юки изо всех сил напрягалась, чтобы различать слова сквозь помехи.
— Я видела сегодня утром в душе твою обвиняемую, — сообщила Лалли. — Стейси Гленн, верно?
— Вот хрень! — вырвалось у Хоффмана.
Даффи немного перемотал назад и пустил запись снова.
— Я видела сегодня утром в душе твою обвиняемую. Стейси Гленн, верно? Она болтала с надзирательницей. Говорила ей, что если бы совершила это убийство, то не стала бы избивать ломом, когда у нее дома имеется отличный пистолет.
Юки почувствовала легкое головокружение и приступ тошноты.
Во-первых, Карли Филан солгала, умолчав о дочери во время предварительной проверки на компетентность и допустимость в качестве присяжного заседателя. Если бы она сказала, что ее дочь находится в тюрьме, то ее не взяли бы в присяжные, потому что, по логике вещей, она может быть заведомо настроена против обвинения.
Ведь обвинение пытается засадить ее дочь!
Во-вторых, и что еще хуже, Лалли Филан передает новости о подсудимой своей матери. Если Карли Филан посплетничала хоть с кем-то из своих коллег, все жюри присяжных можно считать «испорченным».
— Вы уже объявили о нарушении процессуальных норм? — спросил Хоффман.
— Нет, не объявлял.
— Тогда это сделаю я, ваша честь. Я должен блюсти права моего клиента, — парировал Хоффман, заведя совсем иную песню, чем пел неделю назад.
Судья пренебрежительно махнул рукой:
— Я собираюсь удалить присяжную под номером два и направить туда замену.
— Возражаю, ваша честь, — продолжал настаивать Хоффман. — Этот разговор произошел вчера вечером. К данному моменту Филан уже могла «отравить» им всех присяжных. Ее дочь сказала ей, что у моей подзащитной имелось оружие.
— Я согласна с вашим решением, ваша честь, — заявила Юки. — Чем скорее вы отделите Филан от остальных присяжных, тем лучше. Замена у нас есть.
— Принято к сведению. Хорошо, — заключил Даффи. — Давайте будем двигаться дальше.
