Глава девяносто первая
Оцепенев от страха, я каждой клеточкой ощущал неистовое биение сердца, когда Мейер поднимал самолет. Во время службы в ГРК я побывал на местах авиакатастроф и хорошо знаю, что происходит с человеческим телом при столкновении самолета с препятствием на скорости несколько сотен миль в час.
Казалось, «сессна» поднимается вертикально. Я смотрел на мерцающие внизу огни и чувствовал себя парализованным болезнью и страхом.
Мысли путались. Что задумал Мейер? Куда направляется? За границу?
Большой разницы для меня не было.
Беспокоился я главным образом о Крисси. Очень надеялся, что она не видела, как Мейер застрелил полицейского и кто-нибудь уже ее обнаружил и позвонил домой.
— Знаешь, как тяжело терять брата — не один раз, а дважды? — крикнул Мейер, перекрывая рев двигателей.
Я встряхнулся и вышел из оцепенения, неожиданно почувствовав себя свободным. Если все равно погибну, терять уже нечего. И ни к чему слушать его болтовню.
— Сочувствую тебе, ублюдок, — резко ответил я. — Только другие в горе не испытывают желания убивать неповинных, беззащитных людей и похищать маленьких девочек.
— Оставь эту чушь. Когда я учился летать, мне сказали: «Малыш, видишь на песке пустыни людей, с высоты похожих на муравьев? Так вот, нам нужно, чтобы ты расстреливал их из крупнокалиберных пулеметов, делающих тысячу выстрелов в минуту. Не беспокойся, что там, где стояли люди, останутся кучи окровавленного тряпья. Не думай об этом, и все».
Но я должен был не думать и о настоящих мерзавцах здесь, в Штатах. Тех, кто делает людей несчастными, с легкостью доводит кого-то до самоубийства — эгоистичных тварях, превращающих мир в хаос. Оставлять их в покое? Нет уж. — Мейер покачал головой. — Иметь и то, и другое им не удастся. Они научили меня убивать за нашу страну, и я делаю именно это. Только на сей раз по своим правилам.
И я еще думал, что меня тошнит из-за болезни. А этот человек использовал военную травму для оправдания своего зла.
— Да, это трагедия, — сказал я.
— Убивать за свою страну?
— Нет, — прокричал я ему в ухо. — То, что ты не погиб за нее.