Руки были заняты пакетами с продуктами, и Учителю пришлось ногой закрыть обшарпанную дверь квартиры в Адской кухне. Он положил продукты на кухонный стол, бросил пистолеты на холодильник и надел передник, аккуратно завязав бант. Как и вчера, он был очень голоден.

После полудня на фермерском рынке в северном конце Юнион-сквер продуктов было мало, но он все же отыскал свежий бельгийский цикорий и белые грибы. Они требовались для гарнира к превосходной говядине, купленной в магазине «Бальдуччи» на Восьмой авеню.

Для такого гурмана, как он, вид свежих продуктов на рынке был единственным способом решить, что готовить на ужин.

Посыпав бифштекс нарезанными грибами, он не смог удержаться от просмотра новостей. Вымыл руки, зашел в гостиную и включил телевизор. Сначала появились зависший вертолет и множество полицейских. Репортеры носились туда-сюда, расспрашивая на улице перепуганных людей.

Учитель покачал головой и глубоко вдохнул, вспомнив перестрелку с полицейскими. Даже при своей выучке и безошибочной интуиции он легко мог бы там погибнуть — еще одно свидетельство, что его дело было правильным, единственно правильным. После боевого крещения он почувствовал себя еще более целеустремленным, непобедимым.

Возвратясь в кухню, он поставил чугунную сковородку на электроплиту «викинг» и включил конфорку на полную мощность. Когда от сковородки пошел легкий дымок, он налил в нее оливкового масла и положил бифштекс, громко, приятно зашкворчавший.

Дымный запах напомнил о первой встрече с отчимом в мясном ресторане Питера Лагера в Бруклине. Когда мать с отцом разошлись, ему было десять лет. Он остался с матерью, и теперь она хотела познакомить его со своим новым кавалером.

Его красавица мать работала секретаршей в инвестиционном банке «Голдман Сакс», и кавалер оказался ее боссом, Рональдом Мейером, возмутительно богатым и возмутительно старым, специалистом по выкупу долей заемных средств. Высокий, болезненный старик с лягушачьим лицом упорно старался с ним подружиться. Учитель вспомнил, как сидел в ресторане, неотрывно глядя на трясущегося от старости финансиста, разрушившего их семью, и испытывая неодолимое желание вонзить столовый нож в его волосатую правую ноздрю.

Вскоре мать стала женой Рональда Мейера, и Учитель вместе с ней переехал в его квартиру на Пятой авеню. Неожиданно, словно герой из волшебной сказки, он попал в странный новый мир искусства и оперы, загородных клубов, слуг, Европы.

Как быстро улетучился его изначальный гнев! С какой отвратительной легкостью и безоглядностью ввела его в бездумный ступор роскошь нового, лучшего образа жизни!

Но теперь Учитель понимал, что гнев никуда не девался. Он лишь нарастал, мучая его изо дня в день все эти годы, дожидаясь выхода.

Он перевернул бифштекс и откупорил бутылку «Дома Гассак», которую приберегал для особого случая. Налил высокий стакан и поднес его к яркому свету, лившемуся в западное окно.

Мысли о капризном отчиме, Ронни, вызвали у него улыбку и отвращение. Мейер оплачивал ему все — одежду и машины, отдых и образование в одном из старейших университетов.

Потом был выпуск в Принстоне. Неуклюжее объятие, которое пришлось вытерпеть. Отвратительное «Я так горжусь тобой, сынок» из темно-каштановых губ девяностолетнего старца. До сих пор по коже бежали мурашки при одной лишь мысли о родственной связи с ужасающим, рыжеволосым скелетом, на деньги которого жила его мать.

— Старая мразь, следовало убить тебя, пока существовала такая возможность, — вздохнул он. — Нужно было убить тебя при знакомстве.