Маша ровно произнесла приготовленный текст одному из работников СИЗО и старательно стала снимать невидимую пушинку со своей черной юбки. Она знала этого Ивана Ивановича. Ему надо дать время справиться с негодованием и с хамством.

– Вы что хотите сказать, я не понял. Взятки мы, что ли, тут берем! Я вообще за такие предъявы и пожаловаться могу.

– Это я не понимаю, о чем вы, Иван Иванович, – нежно улыбнулась Маша. – Я просто говорю вам как соратнику в нашем общем деле, что нужно присматривать за тем, кто приходит к Козыреву и Фролову, что приносят, есть ли у них наличные, которые они могут предложить вашим сотрудникам. Ну, громкие же дела. Телевизор вы смотрите, думаю. Не хватало нам с вами еще одного побега.

– Типун вам на язык, извиняюсь за выражение. Какой побег! Вы что! Какие наличные! Где вы слышали, чтоб подследственный наличные сотрудникам раздавал, а они брали!

– Я слышала, – скромно сказала Маша. – Все остальные тоже. Не будем ворошить память погибшего Иванькова, но такие случаи бывают. Я просто пришла предупредить.

– Может, вы думаете, что и мне заключенные взятки дают? – со всем возможным сарказмом произнес Иван Иванович.

– Да что вы! – Маша, наконец, сняла невидимую пушинку с юбки. – Всем известно, что вы копейки никогда не возьмете, – она направила ему в переносицу свой самый искренний взгляд.

– Ну да... – сказал он ей уже в спину, туго соображая: издеваться приходила или просто так.

...Валерий Козырев сидел на кожаном диване в хорошо обставленной комнате и нервно перебирал пальцами по коленям: привычка детства, мама велела ему каждую свободную минуту проигрывать гаммы, представляя себе фортепиано. Это пригодилось ему в жизни. Особенно в напряженные минуты: никому не слышный аккомпанемент. Виктория вошла и остановилась у двери, хмуро посмотрев на него. Он бросился к ней, схватил за руку, попытался подвести к дивану. Она стряхнула его руку и осталась стоять у стены.

– Послушай меня, Вика, – горячо заговорил Козырев. – Я ни в чем тебя не виню. Я понимаю твою прекрасную, пылкую душу. Ты, как всегда, не сдержалась и бросилась спасать этого арифметика. Откуда, кстати, ты его знаешь? Как тебя туда занесло, за несколько часов до нашего спасения? Ты все пустила под откос. То есть ты так, видимо, думаешь. На самом деле ничего не потеряно. Мы их переиграем. Пройдет суд, нас развезут по разным местам... Волна интереса спадет, моя жена со мной разведется... Она сама сказала. И тогда... Вот тогда мы все и осуществим. У меня есть свои люди, свои деньги, только моя дура Варвара считает, что я был привязан к ним их деньгами. На самом деле... У меня есть бизнес. Ты узнаешь все потом...

– Зачем, – не спросила, а бесцветно произнесла Виктория.

– Ты поймешь, что всю эту историю с твоим побегом я затеял не ради ковровских денег, драгоценностей, домов... Я просто хотел быть с тобой... Всерьез. По-настоящему. Сказать правду? Я подумал: твоя беда – это мой шанс получить такую женщину... Мою дорогую женщину, – он бросился на нее с объятиями и тут же отлетел от сильного удара коленом. – Слушай, ты все же контролируй себя, – произнес он, задыхаясь, от другой стены. – Я понимаю твое взвинченное состояние, но пойми и ты меня... Оцени, сколько я сделал, чтобы устроить твой побег, сколько заплатил, черт побери....

– Я оценила, – спокойно ответила Виктория. – Сумму помню. Когда мы действительно сойдемся на какой-нибудь зоне, возмещу... В неволе с черной икрой. Мне один сиделец типа тебя рассказывал, какой там бывает санаторий. Для таких, как вы. Ты знаешь, у меня тоже есть на что это осуществить. Из-за чего ты и повелся.

– Какая ты... Все-таки законченная шлюха, дочь подзаборной алкоголички.

– Точно. Именно такая. Вот и держись от меня подальше.

– Нет, – вдруг печально произнес Козырев. – Я буду ждать. У тебя пройдет ярость, ты поймешь, я докажу, что ты мне нужна...

Виктория повернулась к нему спиной и ударила ногой в дверь. Она открылась, конвоир недовольно произнес:

– Руками дверь открывают.

Через десять минут он вернулся за Козыревым, быстро сунул в карман пачку купюр и повел его в камеру. В приличную камеру на двоих, где они вполне дружно сосуществовали с Фроловым. Когда Козырев вошел, Фролов смотрел телевизор и жевал бутерброд с осетриной. Он неторопливо повернулся, внимательно посмотрел на сокамерника, отложил бутерброд, подошел к умывальнику и тщательно помыл руки. Козырев лег на свою койку лицом к стене. Сильная рука резко его развернула. Над его лицом нависла оскаленная физиономия Фролова.

– Никак на свидание ходил? Никак с проблядью нашей? Опять планы строили на счастливую совместную жизнь?

– Чего тебе нужно, Дима? – Козырев сел, стараясь не выдать своего страха.

– Мне нужно знать, не с твоей ли помощью меня сюда засадили. Мне надо разобраться...

– Дмитрий, приди в себя, Дима...

Но Фролов уже бился в припадке. Козырева вырвали из его рук достаточно помятого, с разбитым носом. Позвонили Ивану Ивановичу. Он вошел, быстро оценил обстановку....

– Срочно в больничку обоих. Чтоб адвокат был, как огурчик – целый, чтоб этот был спокойный, как покойник. Вы че, соображаете, вместе их держать?

– Так вы ж...

– Молчать. Выполнять. Да, карманы их обыскать. Не хватало еще, чтоб им бабки сюда носили. Все забрать. Чтоб... Ни копейки.