Глава 8
С утра подул сильный ветер, прогоняя над деревней Игошино нагромождения облаков, объемных сверху и плоских снизу, словно их подровняли ножом. Глядя на эти облака, Маша решила, что на озеро она не хочет, а хочет в лес, насобирать земляники или черники в маленький бидон с веселой пятнистой коровой на крышке.
– Ма, давай дядю Сережу с собой возьмем, – предложил Костя, заправляя кровать.
– Давай, – обрадованно согласилась Маша, довольная тем, что такую отличную идею подал сын, а не она сама. – Пожалуйста, кепку не забудь и руки намажь от комаров.
– А ты куда?
– А я позову дядю Сережу.
Но Бабкина дома не оказалось. Когда Маша постучала в окно, оттуда высунулась пожилая румяная женщина, внимательно оглядела ее и сказала, немного окая и растягивая слова:
– Утро доброе, утро доброе… А Сереженьки нет. Отправила я его с другом квитанции оплатить за электричество, а то, не ровен час, отключат меня. Они на велосипедах и покатили.
– А далеко? – спросила Маша, надеясь, что через десять минут Сергей с другом вернутся и можно будет позвать их с собой.
– Так в Малаховке, – немного удивленно ответила женщина. – Где ж еще платить-то? Хотя вы ведь не местная, не знаете. Далеко – не далеко, а часа два-то еще прокатаются. Если очереди на почте не будет.
Маша вздохнула, поблагодарила ее и пошла к дому. Открывая калитку, она услышала громкие голоса и внутренне поежилась: опять Юлия Михайловна добилась своего и устроила скандал. Но, подойдя поближе, поняла, что ошиблась, – семейство Вероники собиралось пешком на озеро и громко обсуждало, кому что нести.
– Машка, привет! – воскликнула Вероника, поворачивая к ней оживленное лицо. – Пойдем на озеро?
– Не, Вероника, мы с Костиком в лес собрались, – отказалась Маша. – Слишком ветрено сегодня. А где…
Она не договорила, но все ее поняли.
– Юлия Михайловна с утра пораньше соседей караулит, – наябедничала Ирина, сворачивая подстилку и запихивая ее в пакет. – Даже завтракать не приходила.
– Вот и классно, – буркнул Димка, болтавший ногами на стуле. – Пап, не забудь мой круг!
– И крем от загара, – напомнила Вероника.
– И помидорки, – добавила Ирина.
Митя оглядел их и беспомощно развел руками. Семья Егоровых дружно рассмеялась, и каждый снова занялся своим делом.
«Какие-то они стали другие… веселые, оживленные, стоило им остаться одним, без Юлии Михайловны, – подумала Маша. – Даже Ирина смеется по-другому. И Вероника перестала быть такой зашуганной, как раньше. Бедные они, бедные… Что же с ними в городе будет?»
С лестницы чуть ли не кубарем скатился Костя и молодецки нахлобучил кепку на голову.
– Ма, я готов! Ну что, пошли?
– А бидончик? – напомнила Маша. – Вероника, вы когда вернетесь?
Вероника задумалась, подсчитывая про себя.
– Часа в четыре, не раньше, – опередил ее Митя. – Дойдем искупаемся, жару переждем… Димка, не лопай хлеб, мы его с собой возьмем!
– А мы, наверное, раньше, – вслух подумала Маша. – Что нам в лесу до четырех делать?
Егоровы замолчали и перевели взгляд на нее.
– Значит, ты придешь, а дома никого не будет, – робко произнесла Вероника. – В смысле, никого из нас не будет…
Маша отлично поняла ее и улыбнулась:
– Да ты не беспокойся, все будет хорошо. Мы с Костиком пообедаем и уйдем к себе в мансарду. Не надо за нас переживать, правда.
– Я просто хочу, чтобы вам было хорошо, – тихо призналась Вероника. – И очень боюсь…
– Вероника, нам хорошо, – перебила ее Маша. – Честное слово! Хочешь, я тебе сценариями поклянусь?
– Нет, ты лучше поклянись гонораром, – потребовал Митя, и на лице его жены снова появилась улыбка, исчезнувшая было при воспоминании о матери. – Самым большим, предновогодним.
– Святое – не трожь! – строго ответила Маша. – Ишь ты, предновогодним гонораром… Ладно, ребята, мы побежали! Счастливо вам искупаться!
– А вам – ягод набрать, – пожелала Ирина.
– Смотрите там, не заблудитесь! – крикнула вслед Вероника, когда Маша уже выходила из дома.
– Компас возьмите, – донесся тонкий Димкин голосок.
Костя презрительно фыркнул:
– Компас! Что мы, маленькие, что ли? Без компаса не заблудимся. Правда, мам?
– Правда, правда, – весело откликнулась Маша. – Ну, вперед. Ягоды, трепещите!
То, что они заблудились, стало ясно через два часа, когда Маша, беспомощно оглядевшись по сторонам, признала, что понятия не имеет, в какую сторону им идти.
Бидончик, стоявший под кустом, был наполнен черникой и уцелевшими ягодами земляники, то есть не съеденными Костей. Сам Костя валялся на траве под сосной, раскинув руки в стороны. Время от времени он приподнимался, выуживал из бидона пригоршню ягод и отправлял ее в перепачканный черникой рот. Маша стояла на поляне и пыталась вспомнить, как же они шли.
– Мог бы от комаров и не намазываться, – подал голос Костя. – Все равно их нет!
– Ветер, потому и нет, – рассеянно отозвалась Маша. Господи, как же они ухитрились заблудиться, если все время собирали ягоды на одной полянке?
Но горькая правда заключалась в том, что после первой полянки они нашли вторую, после второй – третью, а там и новую, и еще одну, а потом Костя погнался за ящерицей, и они свернули неизвестно куда. Продирались через можжевельник, наткнулись на гнездо на высоте Машиных глаз, в котором попискивали четыре страшненьких птенца, из которых торчали, как стрелы, маленькие перья. Она запретила Косте трогать их руками, и они просто стояли и смотрели на них, пока на соседнюю ветку не прилетела черная птичка и не начала взволнованно попискивать.
– Это, наверное, мама птенцов, – сказала тогда Маша. – Пойдем, не будем их пугать.
И они пошли… Но куда?
– Костя, куда мы пошли после гнезда? – обернулась она к сыну.
– Налево, – без колебаний ответил Костя и облизнулся. – Ма, можно я еще черники съем? Все равно мы заблудились.
– Не заблудились, а потеряли свою тропинку, – поправила его Маша. – Не такой тут лес, чтобы в нем заблудиться.
– А я слышал от дяди Мити, что очень даже густой и страшный, – возразил Костя. – В прошлом году тут одна старушка заблудилась, помнишь?
Маша очень хорошо помнила, потому что Вероника рассказывала ей ту историю на днях. Бедная старушка потерялась в лесу, и ее не могли разыскать пять дней.
– И только косточки от нее нашли! – вдруг гаркнул над ухом бесшумно подкравшийся Костя.
Маша чуть не подпрыгнула, а сын довольно захохотал и опять повалился на траву.
– Костик, ты балбес, – покачала головой Маша. – Что нам с тобой дальше делать, а?
– Сначала надо подкрепиться, а там видно будет, – солидно ответил Костя, похлопывая себя по животу. На майке у него виднелись следы от паутины и прилипшие хвоинки.
Подумав, Маша решила, что в данном случае сын прав. Она уселась рядом с ним, и оба начали поедать ягоды.
Степан Андреевич Лесников по прозвищу Лесник в часть леса, ближнюю к деревне, обычно не ходил – зачем, если все деревенскими вытоптано? Но нынешний год был богатым на лисички, которые Лесник очень уважал: обжаривал их с лучком, затем тушил в сметане, добавлял на сковороду молодой отварной картошечки и с удовольствием ел свое блюдо, запивая его морсом. Морс он тоже делал сам, не признавая покупных соков. А лучшие лисички росли именно здесь, в березовой роще, за которой начинался долгий сосновый лес.
Набрав полную корзину-«боковушу» любимых грибов, Лесник решил пройти окружным путем, чтобы выйти к дому через Малое озеро – так в Игошине называли небольшой пруд, с каждым годом все больше зараставший камышами и осокой. Ему нравилась дорога через лес, под соснами, разогретыми солнцем, скрипящими на теплом ветру. Пробираясь знакомыми, тысячу раз хоженными тропами, Лесник услышал голоса и замедлил шаг.
– Направо надо, говорю тебе! – доносился сердитый детский голос.
Ему что-то отвечал второй, женский, но слов было не разобрать.
– Да не шли мы тут! – звонко убеждал первый. – И вообще…
Что «вообще», Степан Андреевич не дослушал, потому что впереди раздалось приглушенное восклицание, свидетельствующее о том, что его заметили.
Первым навстречу выбежал мальчишка – длинный, тонкий, в каких-то непонятных штанах с кучей карманов. За ним вышла женщина, волосы которой были тщательно убраны под зеленую косынку. «Молодец, – одобрительно подумал Лесник, – волосьями не трясет на весь лес, как некоторые». И тут он ее вспомнил. Это ж подруга Вероники, которую он у бани Липы Сергеевны видел!
Маша заметила, подходя, что хмурое поначалу лицо Лесника прояснилось, стало таким же ласковым и добрым, каким было, когда Вероника познакомила их. Даже странным казалось такое быстрое преображение.
– Здравствуйте, – приветливо проговорил Лесник, подходя к ним. – О чем спорите?
– Мы заблудились, здрасьте! – выпалил парнишка, поднимая на него яркие карие глаза. – Мама говорит, туда надо, – он махнул рукой в сторону березовой рощи, – а я говорю, туда!
– Добрый день, – поздоровалась Маша, припоминая имя Лесника, – Степан… Степан Андреевич. Да, мы заблудились немного. Все ягоды съели, пока плутали.
Мальчишка приподнял крышку бидона, на дне которого Лесник увидел горсточку помятых ягод, уже пустивших сок.
– Давно плутаете, я смотрю, – усмехнулся он. – Ничего, отсюда до деревни два шага. Оглянуться не успеете, как выйдете. Правильно, мужик, твоя мамка говорит, – обратился он к Косте. – Идти тут надо через березовую рощу. Минут пятнадцать – и выйдете к крайней околице.
– Ну вот, я же говорила! – обрадовалась Маша. – Спасибо вам большое, Степан Андреевич.
– Да не за что, не за что, – покряхтел тот, забрасывая ремень «боковуши» на плечо. – Вы бы и той дорогой могли пройти, только она кружная. Километров пять намотать можно, а то и все шесть.
– Нет-нет, мы уж лучше по короткой, – улыбнулась Маша, и Лесник отметил, какая хорошая у нее улыбка – открытая, дружелюбная, светлая, прям как у Вероники.
– Тогда доброго пути. Привет Веронике передавайте!
– Обязательно, – ответил за Машу Костя. – А что у вас в корзине? Грибы?
Корзина сверху была прикрыта ветками, так что невозможно было разобрать, что под ними.
– Грибы, грибы, – кивнул Степан Андреевич.
– Ой, а можно посмотреть?
Любопытный Костя уже почти сунул нос в корзину, но Лесник решительно отодвинул ее в сторону.
– Грибы – они чужих глаз не любят, – извиняющимся тоном протянул он, обращаясь к Маше. – Характер показывают. Ну, бывайте!
Он уверенно зашагал в ту сторону, откуда вышли Маша с Костей.
– Поганок, значит, набрал, – фыркнул Костя, глядя ему вслед. – Потому и показывать стыдно.
– Сам ты поганка, – Маша слегка шлепнула его по попе. – Если бы не он, мы бы с тобой еще часа два плутали, а то и больше. Ты хоть знаешь, сколько сейчас времени?
Костя с умным видом уставился на солнце, потом покосился на Машу.
– Вот и я не знаю, – вздохнула она. – Наверное, уже часа четыре, если не больше. Есть хочется, пойдем быстрее.
Они и впрямь быстро вышли к околице – Маше показалось, что прошло куда меньше пятнадцати минут. Только что вокруг был лес – и вдруг уже показались коньки крыш, а через минуту и все Игошино. Весело помахивая пустым бидоном, Костя побежал к дому, а Маша поплелась за ним, чувствуя, как наваливается на нее усталость. «Сколько же мы были в лесу?» – попыталась подсчитать она и тут заметила выходящих из соседнего прогона Егоровых – всех четверых. Она помахала рукой и ускорила шаг.
К калитке они подошли одновременно.
– Машка, неужели вы только из леса идете? – весело ахнула Вероника, разглядывая уставшую подругу. – Долго же вы ягоды собирали!
– Представляете, мы заблудились, – пожаловалась Маша. – Все ноги оттоптали, пока дорогу искали.
– А мы сгорели, – открывая калитку, поведал Митя. – Вон, посмотри на эту красавицу, – он показал на Ирину, которая смущенно прикрыла красные щеки ладонями. – Ведь говорили: помажь лицо кремом!
– Да ладно, пап, я помазала, просто он смылся. Ужасно, да, тетя Маша?
– Нет, – покривила душой Маша, разглядывая девушку. – По-моему, ничего страшного.
– Ирка – вождь краснорожих, Ирка – вождь краснорожих! – торжествующе завопил Димка, приплясывая на месте. – Костя, смотри скорее!
– Дима, перестань сейчас же, – одернула его Вероника. – Костя, привет. Юлия Михайловна в саду?
– Не-а, – покачал головой Костя. – Я бидон около сарая поставил, а ее не видел. В доме, наверное.
Суетясь и толкаясь на веранде, все вошли в дом. Внутри было хорошо, прохладно, и Маша вздохнула с облегчением.
– Ира, нужно пакеты разобрать, – деловито сказала Вероника. – Повесь, пожалуйста, подстилки сушиться, а я пока…
– А где Юлия Михайловна? – внезапно перебил ее Митя.
Вероника замолчала и удивленно посмотрела на него. Маша с Костей переглянулись.
– В саду, наверное, как обычно, – протянула Ирина, непонимающе глядя на отца.
– Костя говорит – нет ее в саду, – покачал тот головой.
– Может быть, по деревне гуляет, – предположила Вероника. – Или спать легла, нас не услышала.
Отодвинув Димку, сосредоточенно рывшегося в пакете, она открыла дверь и прошла в глубь дома. Маша пошла за ней, сама не зная зачем.
Вероника дошла до комнаты матери, дверь в которую была приоткрыта. Сквозняк тихо шевелил занавеску, которую Егоровы вешали в проеме по старой традиции. Решительно отведя ее рукой, Вероника шагнула в комнату и застыла на пороге, непонимающим взглядом остановившись на том, что лежало на кровати.
Маша, вошедшая в комнату вслед за ней, вскрикнула и прижала ладони ко рту. За ее спиной послышался приглушенный звук – это Митя, догнав их, понял, что увидел, и оттолкнул Ирину от двери.
– Господи, – выдохнула Маша, – как же?..
Она не могла отвести взгляда от старухи, лежащей на кровати. Рот Юлии Михайловны был открыт, мертвые глаза смотрели в потолок без всякого выражения. Ото рта по лицу расползалась мертвенная синева. Свесившаяся рука касалась пола, и пальцы, при жизни выглядевшие длинными и крепкими, сейчас казались сухими и тонкими, как палочки. Под пальцами на полу валялась смятая подушка, почему-то без наволочки – желтоватая, с грязно-серыми разводами на углах.
Смерть словно обострила все черты старости в немолодом теле Юлии Михайловны, безжалостно прорезала морщины, высушила кожу до пергаментной, как у мумии. Это был совсем не тот человек, которого Маша видела каждый день, а какая-то неизвестная ей женщина с незнакомым, искаженным смертью синеватым лицом. На мгновение у Маши мелькнула дикая мысль, что перед ней вовсе не Юлия Михайловна, а кто-то другой, обряженный шутовски в ее цветастый халат-кимоно и решивший сыграть с ними злую, страшную шутку. Но рядом всхлипнула Вероника, и бредовая мысль исчезла.
– Мама… – растерянно прошептала Вероника. – Мамочка, – выдохнула она, бросаясь к телу на кровати. – Мамочка моя!
И горько заплакала возле мертвой женщины, которую всю жизнь считала чужой и которую секунду назад в первый раз назвала мамой.
