Ночь ангелов

Счастливо избежав встречи с Лорен, явно не одобрявшей застольные мероприятия, я беспрепятственно выскользнул из дома и решительно направился в сторону озера. В голове у меня не было никакого четкого плана, а мысли носились в разных направлениях неорганизованными вихрями и потоками, сбиваясь, закручиваясь в спирали и распадаясь, как конфетти.

На улицах у озера сверкали огнями, благоухали едой всевозможные кафе и ресторанчики, люди в светлых одеждах смеялись, танцевали, флиртовали, радуясь жизни. В какой-то момент и меня закружила эта веселая карусель, а из головы вылетели скорбные мысли о Сонином свидании, образ сияющего Танде и прочая ерунда. Я понял, что сегодня – мой день, день безрассудной удачи, праздник непослушания и отрыва по полной программе. Благослови, господи, славного субподрядчика Галлуа и его достопочтенного шурина-винодела из Монтре.

Я начал с кафе на пляже, где с широчайшей улыбкой меня обслужил тот самый бармен, что не дал мне как следует отлупить польского серфингиста Михала.

– Привет! Как дела?

Разумеется, дела мои шли отлично, а как же еще? Я успокоил на этот счет парня, попутно пообещав ни с кем сегодня не драться, и устроился за свободным столиком с краю. Алкоголь, просвистев по моим жилам как по американским горкам, смягчил контуры предметов и фигур, бросив на все кругом покров интересной таинственности. Я любовался яхтами у пирса, прозрачным рисунком Альп на противоположной стороне озера. С пляжа доносились голоса поздних купальщиков, смешиваясь с хохотом людей в кафе. По плиткам пола прополз годовалый младенец, уселся прямо перед моим столиком и, уставившись на меня, принялся сосредоточенно ковырять в носу.

– Добрый вечер, – помахал я ему. – Ты мальчик или девочка?

Откуда-то появилась симпатичная мамаша младенца и, лучезарно улыбаясь, подхватила чадо на руки, махнула мне ладошкой, слово в слово повторив местный пароль:

– Привет! Как дела?

Не успел я отреагировать, как за мой столик плюхнулся смутно знакомый парень, заговорив на русском языке.

– Привет. Как идет следствие? Михал все смеялся насчет того, что вы говорили об Интерполе, но сегодня местная полиция допрашивала вон тех ребят, и выяснилось, что вы – с Петровки. Здорово.

Ну, конечно, это был тот приятный поляк из команды серфингистов. Я вспомнил, хоть и с трудом, его имя – Дарек. Хорошее имя.

– Так точно, – ответствовал я, чтобы только доставить парню радость, – Ален Петров с Петровки, такой вот каламбур. Чудны дела твои, господи.

Дарек взглянул на меня в легком замешательстве, но я успокаивающе похлопал его по плечу и эффектно закурил.

– Не беспокойся, все под контролем. Так кого, говоришь, сегодня допрашивали?

Дарек кивнул на шумную компанию в другом конце террасы.

– Вон тот – кудрявый, в полосатой майке, Тео Луи, а рядом с девушкой – Мишель Барнье. Они занимаются как раз в группе Михала.

Сам Михал сидел за тем же столиком и время от времени бросал в нашу сторону мрачные взгляды.

– Как ты думаешь, почему Михал совершенно не клюнул на эту пропавшую Ольгу? – задумчиво выдыхая сигаретный дым, спросил я, вовсю строя из себя Ниро Вульфа.

Дарек смущенно улыбнулся, почесав затылок.

– Ну, я действительно не знаю. Она, в общем, была довольно симпатичной. Быть может, не очень умной.

– И в чем это выражалось?

Он снова почесал затылок.

– Ну, например, эти ее разговоры. Она говорила, что считает себя ведьмой, и однажды начала читать над Михалом какие-то заклинания на любовь. При всех, представляете? Ребята стали смеяться, а Михал разозлился, как черт. Он такой самолюбивый и терпеть не может, когда над ним смеются. А Ольга ничего не поняла и сама начала смеяться. Думаю, поэтому он ее и не любил – она была глупенькой.

Дарек внезапно замер, уставившись на меня испуганными глазами.

– Господи, но почему я говорю о ней в прошедшем времени? Ведь она жива, как вы думаете?

Хотел бы я знать ответ на этот вопрос. Мы с Дареком дружески чокнулись бокалами (в его было пиво, а я к тому времени уже перешел на тяжелую артиллерию, начав с мартини) и распрощались.

Я вышел на аллею и неторопливо побрел мимо чистеньких каменных домиков, многоэтажек с яркими тентами над окнами и балконами, мимо цветников и симпатичных крошечных магазинчиков, чьи владельцы в этот самый момент наверняка так же наслаждались жизнью, как и девяносто девять процентов населения городка. Я добрел до угла улицы и вновь спустился на набережную, обнаружив переполненное посетителями кафе, расположенное прямо на пирсе, вдоль которого тихо поплескивали в воде многочисленные лодки и парусники. Оглядев столики под тентами и не обнаружив ни одного свободного места, я вклинился в плотную стену спин у стойки и заказал смирновской водки, бутылка которой одним своим видом как-то сразу согрела мою измученную ностальгией, то бишь тоской по родине душу.

С первых же глотков я убедился, что действительно тоскую по своему дому, рыбкам в аквариумах, по цветам в чудных кашпо и особенно по кухне со всевозможными приспособлениями для облегчения кулинарного труда и с видом на сад. Как там Васек, чем занят, не тоскует ли в одиночестве? Или, быть может, навел полный дом девиц, с головой окунувшись в разврат по причине отсутствия сурового хозяина? Разумеется, мой садовник – сумасшедший ботаник, тип сексуально и морально устойчивый, но кто знает, на что толкнет его полная бесконтрольность?

Попивая водку, я достал свой сотовый и набрал домашний номер. Несколько секунд мучительного писка в ухе и наконец – родной голос Васька:

– Алле?..

– Привет, Васек, это я. Ален. Вот, решил поболтать с родной душой. Как ты, все в норме, не замерзаешь?

– Привет, Ален! Рад слышать. Все отлично, но вот погода никак не наладится, словно не лето начинается, а осень, – бодро отозвался Васек. – Здорово, что ты позвонил. Надеюсь, у тебя все хорошо, без неприятностей?

– Как сказать, – в этой тесноте мне не удалось выразительно пожать плечами, и я ограничился интонацией. – Все, в общем, ничего, во всех смыслах. Жизнь груба, но швейцарцы об этом не догадываются, поскольку из-за недостатка йода в местной воде занимают ведущее место в Европе по заболеванию кретинизмом, я сам читал об этом не помню где. Такие вот дела, друг.

– Ален, – изумленно выдохнул Васек, – да ты никак пьян? Йод, кретинизм и язык заплетается. У тебя действительно все в норме?

– Разумеется, – я тут же почувствовал досаду. – Почему я не могу позволить себе оттянуться в прекрасном баре с видом на озеро? Кстати, тут я – Ален Петров с Петровки, приколись. Это мой псевдоним. Ничего?

– Вполне прилично, – согласился Васек озабоченным голосом. – А как дела с твоим расследованием?

– Тоже ничего. А вот фондю я так еще и не попробовал. Говорят – не сезон, слишком жаркое лето для сыра.

– Это мелочи, – голос Васька зазвучал жизнеутверждающе, – я как раз подобрал несколько рецептов и уже опробовал на знакомой девушке. Она в восторге. Кстати, ты не против, что у меня тут бывают девушки?

Святая простота! Ну, разумеется, я был не против, даже рад, что молодой, здоровый парень не подвергает свой жизнелюбивый организм опасному воздержанию. Все это я и продекларировал бодрым голосом. Васек хмыкнул и посоветовал мне: «а» – не вешать нос, «б» – побыстрее завершить расследование и «в» – не забивать голову ерундой насчет фондю, поскольку Москва, где все так же холодно и сыро, непременно встретит меня этим согревающим блюдом альпийских пастухов.

– Даже не верится, что где-то может быть жара, – вздохнул Васек напоследок. – Надеюсь, и у нас настоящее лето когда-нибудь все же наступит, а то хоть весь сад застекляй.

Я пообещал обдумать этот вариант, дал отбой и глубоко вздохнул, стараясь в полной мере насладиться местной жарой, которая даже сумерки награждала парным теплым воздухом. Мои соседи по стойке, насладившись за время моих переговоров с Васьком русской речью, поглядывали на меня с интересом и простым человеческим любопытством.

– Руссо? – спросил один, похожий на итальянца.

Я кивнул. Парень щелчком пальцев заказал «Смирновской» на двоих, поставил один стакан передо мной и провозгласил тост:

– Вива руссо, вива перестройка!

Мы энергично выпили, и я, в свою очередь, заказал новую порцию алкоголя, предложив поклоннику перестройки выпить за упокой души великолепного Пазолини. Итальянец засмеялся, погрозил мне пальцем, но выпил. После этого понеслось: мы угощали друг друга водкой, джином и виски, пили за Горбачева, Пикассо, за окончание войны в Ираке, легализацию однополых браков и за мир во всем мире. В конце концов, я так набрался, что еле вырулил на улицу и взял курс в направлении дома Лорен.

Что и говорить, то был волшебный вечер: казалось, над самой моей головой склонилось огромное небо, полное жарко дышащих звезд, с любопытством рассматривающих меня и мои веселые извилистые траектории; прямо передо мной убегал куда-то в искрящуюся светящимися фонарями неизвестность бесконечный бульвар. Казалось, сам воздух вокруг был соткан из чьих-то улыбок, шепота и смеха, ощутимо густой и сладкий, он как будто добавлял в меня алкоголь, окончательно запутывая в ответе на вопрос: «Куда ж нам плыть?»

Ей-богу, я не знал, в каком направлении двигаться и как найти дорогу к славному домику Лорен, но тут Всевышний меня, наконец, пожалел, послав подмогу.

– Не скучно идти одному? – раздался рядом нежный голосок, и некий ангел в белом ласково взял меня под руку.

Лицо, волосы, вся белоснежная фигура ангела светились, а голос звенел серебряными колокольчиками.

– Ангел, – с благодарностью и восторгом выдохнул я, – ведь ты настоящий? Ты хочешь довести меня до дома?

Колокольчики смеха в ответ:

– С удовольствием.

– Ангел – и меня, под белы руки! За что такая честь? Я ведь грешник, каюсь, старый, мерзкий грешник.

И вновь – колокольчики смеха в ответ.

– Ты не старый, а молодой и вовсе не мерзкий. На мой взгляд, ты очень симпатичный, Петров.

Я умилился, едва не расплакался.

– Уже и ангелы знают, что я – Петров. Чудны дела твои, господи. Кажется, сегодня я это уже говорил?..

Последняя фраза закружилась в голове, как испорченная пластинка. Остальное сохранилось в памяти нечетко и сумбурно: волшебные звезды в чернильнице неба, хохочущие колокольчики и белоснежные перья облаков, в которые я с наслаждением погрузился.