Книга: Алые звезды Прованса
Назад: Татьянин день Греция – Москва, больше года назад
Дальше: Одиночество Франция, городок Ситэ, середина 1990-х

На луне
Франция, городок Ситэ, начало 1990-х

Когда дед умер вскоре после того случая, как отец привез его из участка, мать окончательно впала в безумие. Она целыми днями могла сидеть на чердаке, перебирая старые вещи, разговаривая с запылившимися стульями и книгами и совсем ничего не говорила о смерти отца. На похоронах, в отличие от Мари, Адель даже не плакала. А когда вернулись домой, села на стул у окна и стала смотреть вдаль отсутствующим взглядом. Отец сразу спустился вниз, открыл магазин и принялся за свои туши и колбасы, все протекало столь буднично, как будто и не умер ее любимый дед. Мари, услышав, как отец беспечным тоном разговаривает с зашедшим покупателем, не выдержала и бросилась к матери, стала трясти ее за плечи:
– Ну что, что ты сидишь, как истукан?! Дедушка же умер! – рыдала она. Мать уставилась на нее пустыми глазами:
– Он не умер. Его убили.
Мари оттолкнула ее:
– Что ты такое говоришь?! – Но Адель уже отвернулась и продолжала смотреть в окно. – Откуда ты знаешь? – Девочка понимала, что мать несет полный бред, но ей хотелось говорить о деде, хотя бы и в таком ракурсе. Однако Адель молчала. Мари повернула ее голову к себе. Она еще помнила мать красивой, помнила ее фиалковые глаза, ставшие теперь совсем бесцветными от слез и бессонницы. Белая фарфоровая кожа потускнела, и на лбу появились несколько глубоких морщин. А под глазами, как две половинки синей сливы, залегли синяки. Губы теперь все время были скорбно опущены вниз и стали узкими и морщинистыми, а по сторонам их, будто скобки, обозначились две глубокие складки. «Она всегда была такой, или это отец сделал ее несчастной?» – подумала Мари.
– Мам, а у нас в роду случайно не было сумасшедших? – незаметно для себя вслух спросила она и увидела, как в кривой ухмылке приподнялся один уголок губ и тут же вернулся на место. Мари даже испугалась, каким жутким в ту секунду стало лицо матери.

 

В тот вечер, не в силах оставаться одна, она пошла к своему другу Тони. Хорошо, что он никуда не уехал. Это был единственный человек, с кем она могла откровенно разговаривать. И единственное, что она от него скрывала, это свои растущие день ото дня чувства к Максу.
– А хочешь, сходим на Луну? – спросил Тони, когда Мари отплакалась и рассказала про мать.
– Как это?
– Увидишь. Устроим на Луне пикник!
– Давай.
– Может, возьмем шампанское?
– Не знаю. Дедушка умер. И нам, наверное, не продадут?
– Дедушка только порадуется за тебя. А покупать ничего не надо. Я у родителей возьму.
Мари пожала плечами и улыбнулась:
– Ну, давай.
– Надо только дождаться, когда стемнеет.
– Тони, а как ты думаешь, мама правду говорит, что дедушку убили.
– Мари, она, я уверен, просто плохо себя чувствует.
– А нам ничего не будет от шампанского?
– Мы по чуть-чуть. Я уже пил несколько раз. Мне папа давал из своего бокала. Кстати, не очень вкусно. Кислое. Но все равно здорово. Надо взять сумку-холодильник.
– А далеко идти?
– Не очень.
Когда стемнело, они вышли на улицу.
– Пап! Я возьму мотороллер прокатиться? – крикнул Тони в раскрытое окно.
– Бери, сынок! Только шлем надень и не гоняй.
Тони вынес два шлема, себе и Мари.
– Мы поедем на моторине?! – У нее округлились глаза.
– Не думал, что ты такая осторожная, – засмеялся Тони.
– Давай сюда! – Мари сжала губы и выхватила у него из рук шлем.
Они поместили сумку на багажник и отправились на Луну.
Ехали по пыльной дороге мимо зарослей деревьев, в небе дрожал оранжевый отсвет. Мари думала, что это огни городков распространяют свое свечение. Но вот они свернули на тропинку, и Тони попросил ее закрыть глаза:
– Не открывай, пока я не скажу.
Мари почувствовала, что он сбавляет скорость и их качает на кочках и ухабах. «Лунные кратеры», – улыбнувшись, подумала она. А потом мотороллер остановился. Тони помог ей слезть.
– Пока стой. – Мари послушно стояла, зажмурившись и прислушиваясь к звукам. Стрекотали цикады, пахло землей. Тони, по всей видимости, снимал с багажника сумку, что-то доставал. Потом он взял ее за руку: – Садись. Вот так. Сюда. Осторожно. – И когда Мари устроилась, он разрешил ей открыть глаза.
Она обнаружила себя сидящей на покрывале посреди бескрайнего темного поля. А прямо перед ней возвышалась гигантская половина оранжево-красного апельсина, размером с дом. Казалось, можно сделать шаг и ступить на нее. Вот они и на Луне. Тони улыбался, глядя на восторженную реакцию Мари, и возился с шампанским. Мари отвела взгляд от невиданного зрелища и засмеялась:
– А ты умеешь его открывать?
– Первый раз пробую.
– Надо с полотенцем.
Они открыли шампанское, и половина его вылилась шипящей пеной на землю.
– Давай за твоего дедушку. Он, наверное, сейчас где-то там. – Тони кивнул головой в сторону испещренного рытвинами темно-оранжевого шара. – Скоро она спрячется.
Они молча выпили.
– Мари, ты знаешь, мне кажется, я тебя люблю.
– Тони, ты очень хороший друг. Спасибо тебе, – ответила она после непродолжительного молчания и залпом допила бокал. Шампанское сразу же ударило в голову. – А я не стану пить как дедушка? – Обернулась она с улыбкой на Тони. Тот сидел грустный, но тут же встряхнулся.
– Если больше не будем, то не станешь.
Они еще немного поболтали, и, когда от апельсина осталась одна долька, Тони отвез ее домой. Она пошла в дедушкину каморку и легла на его кровать, уткнувшись лицом в подушку, еще хранившую его запах. Ей было немного жаль Тони, но что она могла поделать? К счастью, он не ставил ее перед выбором, и она всегда могла на него расчитывать и ему доверять. Она не знала, что совсем скоро надолго останется без друга.

 

А через день прибежал Бо, и Мари снова приступила к своим обязанностям, только на этот раз вытаскивать из бара пришлось маму. Мари даже не заметила, как та вышла из дома. Адель вообще последнее время крайне редко выходила на улицу, поэтому у девочки, когда она пришла из школы, даже и мысли не возникло, что ее нет. Часто она звала ее с порога: – Мам! – А в ответ раздавалась тишина. Мари поднималась и находила ее либо на чердаке, либо в своей комнате просто сидящую на стуле, сложив руки на коленях, или молча перебирающую старые вещи. В этот раз ее позвал отец помочь разложить свежие багеты, и Мари захлопоталась и забыла по привычке проверить мать.
– Быстрей, мадмуазель! Быстрей! – подгонял ее Бо, который с дня похорон деда, похоже, не просыхал. Он был одет все в те же короткие штаны с ковбойскими сапогами, и в какой-то момент Мари показалось, что она в очередной раз бежит выручать деда, и от осознания того, что его уже нет, защемило сердце.
Издалека она увидела, как два парня из местных вежливо, но настойчиво, пытаются вывести какую-то женщину из бара, а она вырывается, визжит и пытается их поцарапать. И лишь подойдя поближе, она узнала в этой безумной свою маму. А Адель увидела ее и внезапно успокоилась, но парни на всякий случай оставались рядом. Лицо матери было так ярко накрашено, что она напоминала дешевую проститутку из низкосортного борделя. Красная помада размазалась вокруг губ, ресницы под черной тушью стояли колом, обведенные черным карандашом и голубыми тенями глаза горели болезненным огнем. На Мари смотрел совершенно сумасшедший человек. Тональный крем лежал неровными коричневатыми слоями и сверху был обильно присыпан пудрой, и казалось, будто на лицо надета маска, потому-что под линией подбородка торчала совершенно белая тонкая шея. Мари вспомнила, что видела на чердаке коробку со старой косметикой, она лежала там долгие годы и уже давно должна была засохнуть. Видно, не засохла. Сверху на тонкое платье Адель навертела две шали, одну на талию, другую сверху наподобие накидки. В них вплела старые искусственные цветы, тоже с чердака. Начесанные и собранные вверх волосы покрывала старая шляпа с разорванными полями. На них лежали уже живые, но завядшие цветы.
– Мама! Это же наши цикламены!
Адель опустила глаза и скромно улыбалась, ковыряя носком туфли землю:
– Правда красиво?
– Мама, что случилось?
– Пойдем, дочка, в сторонку. Я тебе расскажу. – Она взяла Мари за руку и стала тянуть ее куда-то, заговорщически пришептывая.
– Что случилось? – обернулась Мари к ребятам.
– Не слушай их, не слушай. Все нам завидуют, все. Пойдем. – Они отошли.
– Мари! Это очень важно. Очень. Нам надо непременно купить лотерейные билеты. Я видела сон сегодня. Моя покойная бабушка блистала на балу, сверкала бриллиантами, шелком и кружевами. Она танцевала в зале, а я стояла на балконе. И вдруг она увидела меня и стала манить руками и звать: «Адель, в Париж! В Париж! Ты должна войти в высший свет!» И хохотала, так звонко хохотала. А на шее у нее болталась веревка, на которой она повесилась, – мать говорила взахлеб, громким шепотом, глаза ее лихорадочно блестели, потом на секунду замолчала. – Да, только во сне веревка была красная, из атласа. Мари! – Она больно схватила дочь за руку. – Нам надо купить лотерейные билеты. Мы уедем с тобой в Париж! Будем блистать в высшем свете! Я хотела, но мне не дали эти люди. Они злые, завистливые. У меня не было денег. Я просила в долг. – Она покраснела и начала сильно волноваться.
– Мам, подожди меня здесь. Я сейчас куплю билеты и вернусь.
– Да, да. Иди! Я буду ждать.
– Никуда не уходи. Слышишь?
– Не уйду. – Адель села на бордюр и опустила голову.
– Бо, посмотри за мамой. Пойду узнаю, что случилось. Если что, сразу беги за мной, – сказала она бывшему слуге семьи де Бриссак, стоявшему неподалеку, и зашла в бар.
– Бонжур, мадмуазель Арналь. Спасибо, что пришли. Достается вам от родственничков. Мои соболезнования по поводу месье де Бриссака, – с сочувствующей улыбкой приветствовал ее хозяин бара, стоявший за стойкой. – Мы уже сами хотели транспортировать мадам до дома, но она оказалась крепкой женщиной. Только вы на нее благотворно действуете, как и на деда.
– Спасибо. А что мама хотела?
– Лотерейных билетов. У нее не было денег, и она попросила в долг. Я ей дал несколько штук. Но она стала просить все, что у меня есть. Я решил, что месье Арналю это может не понравиться, и отказал ей. Тогда она взяла кофе, села за столик, и как только я на секунду отлучился, подлетела к стойке и стала вытрясать из щитка все билеты, открывать и потрошить ящики, в общем, устроила настоящий тарарам, мадмуазель! Мы пытались ее успокоить, отвезти домой, но она ни в какую. Потом пришли вы.
– Сколько мы вам должны?
– Да нисколько, мадмуазель.
– Тогда дайте мне, пожалуйста, несколько билетов. Я не взяла с собой денег. Потом занесу.
– Нет проблем. Выбирайте.
– Спасибо. – Мари взяла пару тонких разноцветных картоночек и пошла обратно. Адель сидела в той же позе, в какой дочь ее оставила.
– Мама, я купила билеты. Если мы выиграем, то поедем в Париж.
Адель посмотрела на нее мутными от слез глазами:
– Мы никуда не едем. Пойдем домой. Бабушка повесилась.

 

Ночью месье Арналь никак не мог заснуть. Он закрывал глаза, и ему чудилось, будто гроб со стариком стоит рядом с его кроватью, чудилось, будто приоткрывается дверь и кто-то смотрит на него. Он осторожно поворачивал голову, но никого не было. Только он впадал в дрему, как чьи-то случайные шаги за окном представлялись ему шагами в собственной комнате, словно кто-то приближался к нему. Пьер вздрагивал и вскакивал на кровати, оглядывая темное пространство, слабо освещенное уличным фонарем. Никого… Он сходил на кухню и попил воды. Снова лег, боясь повернуться лицом к стене и закрыть глаза, но сон потихоньку обволакивал его, и они закрылись сами собой. Через какое-то время Пьер проснулся от скрипа двери, и она действительно оказалась приоткрытой. «Наверное, я забыл ее закрыть». Взгляд его упал на то место, где висела на стене оленья морда, и вдруг вместо нее он увидел голову де Бриссака с кривой ухмылкой. Сердце в панике заметалось где-то между ребер, он снова вскочил и приложил руку к груди, пытаясь его удержать. Видение со стены исчезло, но осталось в памяти, и как только Пьер лег, встало перед ним. Он вернулся на кухню и, порывшись в аптечке, достал какие-то успокоительные таблетки и выпил сразу две. Скоро его накрыл тревожный сон. Гроб вновь стоял рядом с его постелью, и тесть лежал на спине вроде умерший, но выпростав одну руку, которой пытался нашарить ладонь Пьера. Пьер хотел проснуться, чтобы избавиться от этого кошмара, но таблетки не отпускали. И старику наконец-то удалось схватить его за пальцы. Он крепко сжал их и начал смеяться, это был тоненький и звонкий смех Адели, так она смеялась, когда они только познакомились. Пьер открыл глаза и увидел над собой бледное лицо жены. Она держала его за руку и тихонечко похихикивала, произнося фразы, наводившие на Пьера ужас.
– Убийца… – Глаза ее бегали, и улыбка блуждала по лицу, и было понятно, что предназначена она именно Пьеру. С волос ее свисали увядшие цикламены, а на губах, словно кровь, запеклась красная помада… – Я знаю, ты его убил. – Сжимала она изо всех сил руку мужа. – Сейчас мы будем играть. Ты будешь прятаться, а я тебя искать. Если найду – тебе смерть! Вставай, скучный лентяй. – И когда она с невиданной для нее силой потянула Пьера с кровати, он понял, что не спит. Адель на мгновение отпустила его. На ней была белая ночная сорочка, укрывавшая ее до пола, такие рубашки раздражали Пьера, пока худоба жены не стала ему противна, и тогда он подумал, что это хорошо – не видно ее мослов. Вдруг Адель закружилась, имитируя движение танца, и он увидел, что кусок рубашки сзади вырезан, наподобие платья с открытыми плечами и спиной до самого низа.
– Она сошла с ума! – выкрикнул Пьер и подумал, что надо бы вызвать врачей, а Адель скрутить и запереть где-нибудь до их приезда. Он попытался встать, но тело оказалось непослушным и неповоротливым. Адель заметила это и захохотала.
– Правда, красиво?! Я видела такое у мадам Аннет, к которой ты ходишь. И еще у одной известной актрисы в Париже, куда мы ездили на светский раут. – Она глядела прямо на него, чуть склонив голову набок. Лицо ее выражало добродушную озабоченность, словно она разглядывала симпатичную сумочку и прикидывала: нужна она ей или не нужна? – Я бы позвала тебя с собой на бал. Одна аристократическая семья устраивает благотворительный прием. Бедным нужна наша помощь. Но ведь ты убийца. Что я скажу в обществе? И потом, бабушка повесилась… – У нее задрожали губы. – Она там, в большой гостиной, на люстре. Ее надо снять. – Адель опустилась на пол и села, обхватив колени и покачиваясь. Пьер понял, что надо действовать. И откуда она знает про Аннет?
– Я сейчас позвоню, вызову санитарную помощь.
Адель подняла на него глаза, полные благодарности.
– Только позвони домашнему врачу, чтобы по городу не пошли слухи. Скажи, чтобы держал все в секрете.
Он с трудом поднялся.
– Телефон на кухне в записной книжке. Посидишь или пойдешь со мной? – спросил он.
– Посижу. – Адель плакала. – Какой позор! Теперь об этом узнает весь город. Никто не захочет на мне жениться.
Пьер взял на кухне самый острый нож и вернулся.
– Держи! Срежем потом веревку.
– Хорошо. – Адель послушно взяла нож.
– Она выглядит ужасно. И слуги уже шепчутся вовсю между собой. Посиди пока тут, я попытаюсь их успокоить.
Он вышел, запер дверь на ключ, и, набрав телефон полиции, взволнованно зашептал:
– Моя жена только что пыталась напасть на меня, мне кажется, она не в себе. Мне удалось пока запереть ее в комнате, но приезжайте быстрее.
Приехала полиция и «Скорая помощь». Пьер повел их наверх, показывая красные следы на кисти, проступившие от ее крепких пальцев. Когда открыли дверь, Адель лежала на ковре с перерезанными венами.
«Пора навестить свой домик на берегу океана. Надо немного отдохнуть», – глядя на окровавленный нож, подумал Пьер. Он иногда ездил туда один, покататься на лодке и поразмышлять, а иногда и с Аннет.
Назад: Татьянин день Греция – Москва, больше года назад
Дальше: Одиночество Франция, городок Ситэ, середина 1990-х