Последний приют
Я вышел из дома ровно в десять часов. Мороз заметно спал, и солнце сияло в небе, невольно напомнив мне классические строчки, знакомые с детских школьных лет: «Мороз и солнце. День чудесный…»
Я, чуть ли не вприпрыжку поднимаясь в верхнюю, «городскую» часть поселка, сделал звонок Владимиру и за две минуты получил всю необходимую информацию.
Первое: баба Арина похоронена на вершине холма, что высится на выезде из Глухова. Второе: добраться туда проще простого, надо просто вызвать такси – в Глухове имеются аж две конкурирующие таксофирмы. Нотариус тут же продиктовал мне номер телефона, по которому я немедленно сделал вызов и уже через пять минут катил в побитом «москвичонке» к местному кладбищу.
– Помянуть кого хотите? – полюбопытствовал таксист, бросая на меня изучающий взгляд.
Я кивнул.
– Да. Бабулька у меня померла.
Парень только кивнул и больше за все пять минут езды до кладбища не произнес ни слова.
Мое первое и единственное «свидание» с бабой Ариной состоялось, когда я, пыхтя и утирая пот, поднялся-таки на самую вершину холма, невольно вспоминая наш краткий разговор с нотариусом по телефону на эту тему.
– Арина Ильинична за день до смерти вызвала меня, вручила конверт с деньгами и буквально продиктовала твердым голосом, что желает быть похороненной на самой вершине кладбищенского холма, в самом центре. Как она выразилась: «Чтобы я могла видеть весь поселок и охранять его от зла». Она также пожелала быть похороненной под простой гранитной плитой темного цвета с надписью из двух слов: «Арина Сорокина» – без отчества, без дат жизни. Разумеется, мы все сделали так, как она хотела. Вы легко найдете ее могилу, но хочу вас предупредить: подняться на холм, да по снегу – задача не из легких. Так что подумайте – может, лучше отложить посещение кладбища до весны?..
Разумеется, я легкомысленно отмахнулся от этого дружеского совета, и только остановившись у подножия холма и задрав голову, чтобы увидеть его вершину, почувствовал всю мудрость предупреждения. Но отступать было некуда, и я начал восхождение.
Я поднимался, стараясь поглубже «вбивать» ботинки в снег, цепляясь за покосившиеся ограждения старых могил, за корявые ветви деревьев, что росли вдоль тропы. Весь путь я вел внутренний монолог с бабой Ариной.
«Ты уж извини меня, дорогая бабуля, но я не смог бы жить в твоем доме, даже если бы у меня не было своего дома в Москве, – я проговаривал текст, шевеля губами и даже слегка жестикулируя, пожимая плечами и покачивая головой. – Я все понимаю – ты исцеляла людей и творила добро, но для меня все это – темный лес, и, если честно, я не хочу забивать голову всей этой мистикой в духе сов, стучащихся в окна твоего дома на ночь глядя, или котов, которые среди ночи вдруг будят тебя пристальным взглядом. Кроме того, бабуля, в твоем доме мне слегка не по себе. Все время кажется, что кто-то на меня смотрит, кто-то стоит за спиной. Оборачиваешься – никого. Но все равно каждый раз не по себе. Попросту говоря, страшновато. Так что прости меня, бога ради, но я все-таки продам твоей дом и вернусь домой. Мой садовник Васек наверняка уже ждет не дождется меня…»
Поднявшись на вершину, я зажмурился на ослепительном солнце – здесь оно было как будто жарче и стократ ярче, так что мне отчего-то захотелось рассмеяться. Но я тут же сделал самому себе замечание: «Дорогой мой, ты – на кладбище, а не в цирке, попридержи свой жизнерадостный гогот!»
Владимир оказался прав и в том, что могилу бабы Арины долго искать не пришлось: оглядевшись кругом, я увидел среди покосившихся оградок в самом центре холма блестевшую в солнечных лучах гранитную плиту цвета бордо, вокруг которой почти не было снега, только тонкая наледь.
Я подошел.
«Арина Сорокина» – вот и все, что было написано на плите; ни фотографии, ни эпитафии, ни какой-нибудь библейской цитаты. И тем не менее у меня комок встал в горле, и внезапно я ощутил светлую грусть, как будто реально увидел родного человека, которого никогда не встречал и уже никогда не встречу.
– Ну, вот мы и встретились, Арина Сорокина, – произнес я, прищурившись на солнце. – Я тебя навестил, а вечером помяну. И уеду домой – прости, дорогая бабуля, но я ведь все тебе уже объяснил.
Теперь можно было с чистой душой возвращаться в поселок – спуститься с холма, не переломав рук-ног, и благополучно бухнуться в такси, что ожидало меня у кладбищенских ворот.
– Ну, как – навестили бабульку? – поинтересовался таксист, выплевывая в сугроб окурок и открывая дверцу такси.
– Навестил, – кивнул я, усаживаясь на переднее сиденье.
– Куда теперь?
Я неопределенно махнул рукой.
– Теперь – назад, в Глухов!
