Пролог
Катя проснулась, сразу все вспомнила и в ужасе открыла глаза. С ней не могло это произойти. Две недели назад она была совсем в другой жизни. Киев, отцветающие каштаны, завораживающая гладь Днепра, лихая взвинченность всех нервов на последнем этапе съемок фильма по ее сценарию… По вечерам Катю ждали актеры из их группы в гостинице, чтобы посидеть, поболтать, расслабиться, звал в гости на свою чудесную дачу композитор, возил к друзьям режиссер. Кате везло. Когда снимался фильм по ее сценарию, всегда подбирался коллектив, который загорался общей идеей, все старались внести что-то свое… Было интересно. Было… Все оборвалось внезапно. Они вышли из машины у гостиницы, Катя вдруг упала. Ей показалось, что она споткнулась. Ей потом сказали, что она какое-то время была без сознания. Она плохо помнит путь в Москву, все, что было дома. Врезались в память растерянные глаза мужа, решительные команды сестры Лары, которая возила ее к знакомым профессорам… И вот она здесь, в маленьком отделении известного института, в приюте для обреченных. Заведующий отделением профессор Вятский сказал Ларе: «Я ее беру», и это уже являлось приговором. Потому что он едва ли не единственный ученый, который положил жизнь на борьбу со страшным и непонятным заболеванием – БАС. Боковая спинальная атрофия. Так называется медленная, мучительная смерть, когда постепенно, начиная со ступней, отмирают все мышцы. А мозг, скрывая тайну причины заболевания, ясно и четко этот процесс наблюдает. Так было с Мигулей, со многими молодыми, яркими, талантливыми людьми. С другими. Катя не могла поверить, что эта катастрофа была запланирована и ее судьбой… Она подняла голову, посмотрела на три кровати в палате. Девочки еще спят. Красивые, хорошие девочки. Галя, Лена, Марина.
Она тихонько сняла со стула свой шелковый темно-красный халат, скользнула в него, встала, на секунду ей показалось, что она сейчас легко пробежит путь до порога палаты, но тут же вернулись слабость, неуверенность, страх преодоления. И она медленно пошла, цепляясь рукой за спинки кроватей, стулья, стены… В ванной сначала умылась, потом посмотрела в зеркало. Господи! Девушка, я вас первый раз вижу. Бледное-пребледное лицо, страдальческие темно-серые глаз, синева под ними. Катя расчесала и стянула резинкой в хвост густые длинные каштановые волосы, вышла, добралась до лестницы, спустилась в больничный сад. Вот ее любимая вишня, на которой уже созревают розовые ягоды. Птицы попискивают. Жизнь продолжается, и она с каждым днем кажется ей все более пленительной и драгоценной. «Уходящая натура», – вспомнила она голос своего режиссера. Он так говорил о смене времен года. Сейчас уходящая натура – это она, Катя.
Потом был суматошный, путаный день, с визитами врачей, уколами, происшествиями… Ну, что у них за происшествия. Проходит по коридору медсестра и громко говорит, заглядывая во все двери: «Никому не выходить, пока не скажу». Это значит одно: из какой-то палаты вывезут носилки, а на них лежит кто-то, накрытый с головой простыней.
Поздно вечером, почти ночью, приехали актеры с цветами и шампанским. Их пустили, заведующий отделением разрешил, поскольку считал, что Кате нужны положительные эмоции. Они смеялись, рассказывали анекдоты и сплетни. Говорили, как ждут ее: съемки подходят к концу, а с финалом еще полная неясность. Катя тоже смеялась и говорила: «Конечно. Я, как только, так сразу». Когда они ушли, она какое-то время смотрела в окно им вслед, потом почему-то отправилась вдоль по коридору, успокаивая нервы. Только не палата. Только не кровать… То, что произошло той ночью на маленькой лоджии за кладовкой, Катя никогда себе не объясняла, она старалась никогда об этом не вспоминать, но ни на минуту это не забывала… Она почувствовала, что он там до того, как он к ней прикоснулся. Олег. Синеглазый, широкоплечий сорокалетний полковник, который в их отделении ухаживал за парализованной женой Милой. В отделении для обреченных были мужчины и женщины. Мужчины и женщины, для которых пол значения уже не имел. Этого здорового, полноценного, очень обаятельного и приветливого человека Катя заметила сразу. Но не сразу позволила дать себе отчет в том, что он не сводит с нее глаз.
…Ничего подобного она никогда не испытывала. Она и не подумала сопротивляться его сильным рукам, губам, телу… Ей казалось, что она тает, как свечка, в горячем и страстном огне. Тает от блаженства. Может, утром носилки вывезут ее из палаты. Может, вся предыдущая жизнь пролетела в ожидании этой минуты. Ей не было стыдно, она не думала о своем муже, о жене Олега… Потому что это был их час. Они его отстрадали. Отстрадают еще.
К себе она шла, задыхаясь от потрясения. Только в палате подумала о том, что за стены по дороге не держалась. Через несколько дней профессор вызвал ее к себе, долго, интригующе молчал, потом сказал: «Ну, что, моя любимая пациентка. Никогда я не был так рад своей ошибке. Вы практически здоровы. Моя единственная рекомендация – не работать без сна сутками. А к нам – только в гости. Грустно расставаться с вами совсем».
Она задумчиво вышла из кабинета, в коридоре нечаянно попался ей навстречу Олег, она просто сказала:
– Меня выписывают. Я здорова. Приеду на днях к девочкам, увидимся. Сейчас позвоню мужу, чтобы меня забрал, – его вопрос она опередила ответом. – Это все, Олег. Да, был солнечный удар. Я тебе за это благодарна. Мы останемся в своих жизнях. Береги Милу. Знаешь, есть такой рассказ у О’ Генри «Последний лист». Там девушка заболела, решила что умрет, когда с дерева за окном слетит последний лист. И один художник ненастной ночью повесил на это дерево нарисованный лист, который все не слетал. Девушка выздоровела. В общем, людей спасает только чудо. В моем случае им оказался ты.
