Ранним утром следующего дня Валентин работал за своим столом. Позвонил Сергей.

– Привет, Валек! Знаю, ты в это время уже вовсю трудишься. А я случайно проснулся: кто-то сильно гавкал под моим окном. Случайно же включил комп. У меня появилась привычка газеты утренние просматривать из-за дела Ветлицкой. Сюрпризов жду. Есть…

– Что?

– Газета твоей Марины. Ты не в курсе?

– Нет.

– Она все изложила. Все как было. Я под большим впечатлением.

– Господи! Сережа, признаюсь честно: у меня по поводу Марины и всей этой истории с нападением на нее настолько крышу снесло, что я объективно ничего не в состоянии оценить. Ты сказал, а я уже весь в холодном поту. Это хорошо или плохо – то, что она сделала?

– Это сильный ход, говорю же – я под большим впечатлением. Как дальше пойдет, будут ли вас доставать на предмет «поделитесь подробностями на нашей телепередаче», понятия не имею.

– Это второй вопрос. Главное – что делать с его заявлением и с ее признанием?

– Да ты почитай. Она все решила. Она доносов не пишет, просто стучится в сердца, говорит о скромном герое Коле Гришкине… Но если его папашка захочет против сына возбудить дело, Марина будет бороться… Вот так, прославленный адвокат Петров. Все подумают, что это твои штучки и ты за нее написал. Только я буду знать, что она тебя обскакала.

– Ты меня пугаешь. Ладно. До созвона.

Валентин включил компьютер, нашел материал Марины. Ее милое, нежное личико рядом с крупным, резким заголовком: «МОЙ ПРИГОВОР». Он стал читать, от волнения даже не постигая смысла. Возвращался к началу, наконец вчитался и почти забыл, что это написала его маленькая Маришка, которая уютно спит сейчас в спальне. Он был заворожен и потрясен драмой сильного, умного, уверенного в своих силах человека, которого пытались растоптать, унизить потому, что этот человек – женщина.

«…Как мне вам объяснить – надеюсь, никому из читательниц не придется узнать это на собственном опыте, – о каком страшном преступлении идет речь. Я – взрослая женщина, второй раз замужем, но до конца своих дней буду помнить те минуты, когда меня погружали в болото самого унизительного страха, невыносимого отвращения, абсолютной беспомощности… Именно это и было целью профессионального насильника Романа Антонова. Все достижения моей жизни, счастье, большая любовь – все погасло для меня в эти минуты. Если бы я тогда могла выбирать: быть жертвой или не быть вовсе, – я бы выбрала второе… Наверняка мимо проходили и другие люди, но только один человек бросился мне на помощь. Николай Гришкин, сын Романа Антонова, который проследил путь отца. Коля – не такой уж мой близкий знакомый и вообще не герой. Но в тот момент он не думал о себе. Он думал о том, в какой я беде, хотя моей жизни вряд ли что-то угрожало. Но я в этом не уверена, честно говоря. А вот угроза жизни самого Николая существует реальная. Отныне у него есть страшный, мстительный враг, который вряд ли способен пожалеть собственного сына. Никаких судебных решений и приговоров с именем Романа Антонова пока нет. Но у каждого из нас есть право морального приговора. Если я узнаю, что Антонов украл, я поверю. Если я узнаю, что он убил, я поверю. Я могу сказать, что он способен на все, в силу своего особого положения жертвы, которая знает своего мучителя лучше, чем кто бы то ни было. Я никогда не писала заявлений и доносов. Не собираюсь делать это и сейчас. Мне не нужно доказывать в суде, что Антонов – преступник. Я это знаю. Мой приговор – презрение и ненависть. И особое определение: если со стороны Антонова последует хоть какая-то угроза моему спасителю – Николаю Гришкину, обещаю: я – твой главный враг. И все будет: и суд, и его приговор».

Валентин поднял глаза: Марина, видимо, уже давно стояла рядом с ним, сжав в волнении руки, и смотрела на него огромными глазами, полными вины и мольбы о снисхождении.

– Ну, черт побери, – Валентин встал, крепко прижал ее к себе, – ты же до слез меня довела, воительница моя золотая. У Кольки Гришкина появились уже, наверное, тысячи фанаток, Роман Антонов, полагаю, теперь на самом деле побоится к нему сунуться. А ты… ты в этой чудовищной истории оказалась выше и сильнее примитивных законов, газетных сплетен. Ты повела свою – чистую, честную и красивую игру. И победила.

– Да? Ты не сердишься? – Марина облегченно вздохнула. – Я, конечно, так выступала в расчете на то, что его все-таки за что-нибудь посадят. Не без твоей помощи, разумеется. Его посадят?

– Он может выйти с одним твоим моральным приговором. Мы с ним судиться действительно не будем. Много чести. С убийством Надежды Ветлицкой у следствия пока не очень получается. Или он слишком изворотливый убийца, или это не он. Но из виду его мы не выпустим точно. Сейчас выйдет, завтра – сядет.

– Точно выйдет? – с ужасом спросила Марина.

– Нет, еще не точно. Но может.

– А Колю привлекут за его пробитую голову, если Антонов не напишет заявления?

– Не напишет, значит, не такая уж пробитая. В конце концов, он – отец. Может заявить, что отказывается от возбуждения дела из отцовских чувств, а не потому, что в противном случае мы посадим его за попытку изнасилования.

– Но если вдруг…

– Если вдруг, дело Коли я выиграю – сто процентов. Кольцов и так меня сегодня уел: сказал, что ты меня обыграла. Так нет вам всем!

– Вот, – удовлетворенно сказала Марина. – Именно в эту минуту я тебя и обыграла.