Глава 10
После ужина Дина собралась домой — побыть с Топиком и переночевать.
— Тамар, ты правда нормально себя чувствуешь? А если ты не уснешь, если думать будешь? Если начнешь думать, точно не уснешь. Почитай книжку из той горы, которую я себе натащила. Тебе одной на ночь в самый раз.
— Дина, мы уже все обсудили. Я с удовольствием побуду одна, почитаю, посплю. Я, между прочим, сплю со снотворным. А утром ты приедешь. Беги. Собаку в нос поцелуй.
Дина вышла из палаты и у стола Татьяны увидела незнакомого парня. Высокого блондина с розой в руке. Они обменялись внимательными взглядами, и она убежала.
— Привет, — Таня не сумела скрыть радости при виде Блондина. — Кого вы ищете на сей раз?
— По-моему, я уже нашел. Вдруг захотелось вас увидеть. К тому же вокруг такие розы красивые продают.
Таня, покраснев от удовольствия, взяла цветок. Жалко, что эта злыдня Динка ушла. Посмотрела бы, какие парни ей цветы дарят.
— Ничего, если я пару минут посижу? — небрежно спросил Блондин. — Я, вообще-то, по делу еду. Есть немножко времени, решил вас повидать. Можно на «ты»?
— Конечно. Посиди, мне веселее будет. У меня сейчас работа монотонная — таблетки ночные по пакетикам раскладывать.
— И откуда ты знаешь, кому какие таблетки?
— По списку врача, конечно.
— Хочешь, помогу? Ты набирай таблетки, называй фамилию, а я буду пакетик подавать.
— Чудесно. Наконец-то у меня заместитель появился.
— Не много ли им на ночь колес дают?
— Да тут разные. Успокоительные, расслабляющие, сосудорасширяющие, для сердца, для мозга, витамины. Короче, все слабенькое, а получается по шесть-семь штук.
Блондин посмотрел на часы:
— Мне пора. Танюш, попить чего-нибудь не принесешь? Может, чаю холодного.
— Сейчас. Посиди немного.
Оставшись один, он взял пакетик с надписью «Синельникова», вытряхнул шесть маленьких таблеток, сунул в карман, а в пакет отсчитал шесть почти таких же кружочков из тюбика с фенобарбиталом. Он уже стоял, когда прибежала Таня со стаканом чая.
— С удовольствием проводил бы тебя, но сегодня не смогу. Можно как-нибудь прийти за тобой к концу смены?
— Приходи. Я только заранее не знаю, как там будет…
Сергей остановил синий «Ниссан» у дома Алисы Голдовской. Времени перед судом осталось немного, но он не смог отказать Виктору. Тот попросил сделать портрет Алисы для номера, посвященного ее юбилею. В нем будут материалы о ее театре, партнерах, интервью с режиссерами, которые снимали ее в кино. Ничего не будет лишь о ней самой.
— Сережа, ты не мог бы найти ту журналистку, Петренко, которая писала об Алисе? Ты тогда снимок давал, — попросил Голдовский.
— Я могу, но она не захочет. Она отошла от дел. Честно говоря, неохота мне ее просить. Еще подумает, что это моя идея.
— Дай телефон, я ей позвоню. Алиса может позвонить. Нужен вообще пустяк. Что-то вроде эссе. Никакого анализа, интервью, просто взгляд — поэтический, приподнятый и в то же время честный. Взгляд на настоящую актрису. Несколько страниц.
— Да, это работа для Дины, — пробормотал Сергей. — Ладно, уговорим.
Сейчас у дома Алисы Сергей нервничал. Он еще не договорился насчет текста. Позвонил в клинику, а Дина поехала домой ночевать. Плохо, что одна поехала. Он же должен ее возить. Конечно, автомобиль ему вручили без условий, но это и так понятно.
Алиса ждала фотокора, но никак не готовилась к съемке.
Встретила Сергея без макияжа, в джинсах и свитере. Ему показалось, что она очень бледная и усталая.
— Сергей, выбирайте сами, что мне надеть, как причесаться, накраситься. Скажите, как вы видите этот снимок, а я пристроюсь.
Сергей сел, внимательно посмотрел на Алису.
—.А вы можете минут пять ничего не делать? То есть делать то, что обычно. Сидеть, ходить, может, чай пить, газету читать.
— С удовольствием. Мы оба сейчас чаю выпьем. Я как раз сегодняшние газеты не читала.
Какая великолепная женщина. Она прекрасна сейчас, в этом возрасте, в эту минуту, в своем потертом свитере. Ее трудно испортить, но для того, чтобы передать богатство этого божьего дара, этой невероятной привлекательности, нужно быть художником, большим мастером. Может, он совсем маленький мастер, но он очень постарается. Ему хочется сделать по-настоящему хорошую работу.
— Начнем, Алиса. Наденьте что-то скромное, закрытое, возможно, темно-красное. Чуть-чуть подведите глаза, подкрасьте ресницы, помада в тон платью. С волосами решим потом.
Алиса вышла из спальни через десять минут. На ней была черная юбка и темно-красная двойка: две кофточки — маленькая безрукавка под горло и другая, на пуговичках с длинным рукавом. Рыжие длинные волосы распущены, в руках — расческа и заколки.
Сергей посадил ее в кресло, долго смотрел с разных ракурсов, затем приподнял волосы кверху, небрежно закрепив заколкой. Несколько прядей струилось по красивой шее.
— Мне кажется, вы сегодня немного устали. Сядьте, пожалуйста, так, как вам удобно. Чтобы отдохнуть.
Она чуть расслабила прямую спину и положила руки на колени ладонями вверх. Так сидят простые пожилые женщины, когда их никто не видит. Опустила на мгновение ресницы, а затем посмотрела бархатными карими глазами в объектив — открыто, задумчиво, пытливо и настороженно. Что вы мне еще приготовили? Мне, красавице, живущей среди вас? Потом улыбнулась своими четко очерченными губами. Поменяла позу, нахмурила брови, сжала губы почти скорбно.
Алиса жила, справлялась с какой-то своей мыслью, а Сергей снимал, снимал и думал лишь о том, что ему повезло.
Дина целовала собаку и чувствовала, как все тает у нее внутри. Глаза, нос, все четыре лапы. Как это возможно, чтоб чья-то неизвестная сука родила такое родное, дорогое существо? Они уже погуляли. Дина купила у запоздалой бабки два килограмма клубники. Один килограмм практически съела, из другого взбила мусс для Тамары. Затем полежала в ванной, спать легла пораньше, чтоб погулять и приехать в клинику до завтрака. Нужно помочь Тамаре помыться, все убрать…
Дина так уставала, что сразу проваливалась в глубокий сон. Особенно здесь, в своей постели, с живым, теплым, сопящим ворохом золотого пуха под боком. Но среди ночи вдруг проснулась. Пес сидел рядом и смотрел ей в лицо. «Что ты, спи», — забормотала она, но он уже стаскивал с нее одеяло лапой и тихонечко поскуливал. Дина зажгла свет: половина второго. С ума сойти. Но он больше не уснет, и она будет мучиться. Встала, влезла в джинсы и выпала из квартиры вслед за собакой. Когда вернулись, Топик, как всегда, постоял в ванне с теплой водой. Затем потребовал завтрака. После всех своих процедур крепко уснул на подушке. А Дине уже не спалось. Она думала о Тамаре. Конечно, она передвигается сама. Но ей пока даже в туалете трудно обходиться без посторонней помощи. А сестер она не позовет. Подумала и стала собираться. Доедет быстренько на такси, а после завтрака, может, Сережа опять к Топику на часок ее забросит. Дина плотно накрыла и завернула глубокую вазу с муссом и на цыпочках вышла из квартиры.
После двенадцати ночная сестра еще раз тихонько заглянула во все палаты. Кое-где горел свет, она велела выключить настольные лампы. В темные комнаты не заходила, поставила в холле раскладушку и через пару минут уже похрапывала. Дине открыла сторожиха: «Что за мода — бродить ночью туда-сюда». Дина обошла раскладушку с сестрой, тихонечко открыла дверь палаты Тамары, на ощупь добралась до своей кровати, затем остановилась. Она не слышала Тамариного дыхания, может, она спит на животе? Дина подошла, легонько коснулась головы… и с трудом сдержала крик. Вместо волос или лица она нащупала что-то скользкое. Дрожащей рукой Дина включила настольную лампу. Тамара лежала на спине, а на голове у нее был целлофановый пакет, туго завязанный на шее поясом от халата.
Дина начала, ломая ногти, развязывать узел, затем стала зубами разрывать пакет на лице. Дышит или нет? Дина громко закричала: «Сюда! На помощь!» — а сама стала делать искусственное дыхание, как читала об этом в справочнике врача. Она видела, как из-за ширмы к открытому окну кто-то стремительно не пробежал, а пролетел, но не могла даже повернуть головы, чтоб не терять времени. Она пыталась дышать за Тамару, массируя сердце, когда наконец в палату прибежали ночная сестра, дежурный врач, все, кто был в клинике. Дину оттащили от пациентки силой.
Сергей всю ночь работал над снимком, а утром привез его в «Элиту». Голдовский положил портрет перед собой и долго смотрел. Алиса сидела, как королева в минуту передышки.
Темно-красный наряд оттенял волосы цвета осенних листьев. Прелестное лицо было абсолютно естественным и невероятно значительным. Немного грусти, немного высокомерия, чуть-чуть усталости и капелька торжества, след детской доверчивости и горьких разочарований — многое прочитывалось в этом необыкновенном лице. Снимок смотрелся как богатое, старинное полотно большого мастера.
— Спасибо, старик. Это прекрасно.
— Виктор Петрович, такие женщины рождаются раз в тысячу лет. Это подарок, а не работа.
— Да, но чтоб так, как есть… Она… — Голдовский вдруг заплакал. — У нее рак, Сереженька. Я погибаю.
— О господи! Я не могу в это поверить. Виктор, пожалуйста, если я сумею чем-то помочь… Ты знаешь, я, кажется, могу. Есть очень хорошая клиника.
В этот вечер Виктор пришел домой в обычное время, Алиса, как всегда, поцеловала его в прихожей. Он старательно изображал голод, хотя ее фирменные котлеты по-киевски просто сопротивлялись тому, чтобы он их проглотил. Они вдвоем смотрели программу «Время».
— Детка, — притянул он ее к себе, — нужно бороться.
— Я знаю.
— Мне сегодня посоветовали очень хорошую клинику. Частную, небольшую. Знаешь, где нет этих идиотов из желтых изданий.
— Боюсь, они есть везде.
— Там охрана. Там не продают информацию. Хотя о чем мы сейчас говорим?
— О важных вещах. А о чем, по-твоему, мы должны говорить?
— О нас. О тебе. О твоей силе, уверенности, способности верить в лучшее. Я в самые трудные минуты всегда бежал к тебе, зная, что ты все решишь, все расставишь по местам. Сейчас ты должна сделать это для себя. Понимаешь, для такой болезни очень важен позитивный настрой.
— Не волнуйся, мой дорогой. Раз мы об этом заговорили, я скажу тебе, как все вижу. Да, нужно бороться, верить. Да, надо пытаться жить. Но если не получится, если все-таки не получится, я бы хотела, чтобы ты сумел это принять. Понимаешь, есть судьба, есть то, перед чем мы бессильны.
— Алиса, почему ты так говоришь? Я знаю столько случаев, когда все кончалось благополучно. Сейчас существуют современные методики, хирурги, я не знаю…
— Да, все верно. И я надеюсь, конечно. Просто мне кажется, что у меня плохой случай. Не тот, который может закончиться благополучно. Я говорю об этом не для того, чтобы тебя еще больше расстроить. Я хочу тебя как-то подготовить. К тому, что все будет сложно.
Они всю ночь пролежали, прижавшись друг к другу, не размыкая объятий. Они прятались в своем родстве, дышали им, грелись в его тепле. Никто из них не уснул ни на минуту. Утром Алиса встала как обычно. Приняла душ, сварила кофе, сделала бутерброды.
— Я сразу позвоню, — сказал Виктор. — Может, сегодня и поедем в клинику.
— Хорошо, дорогой.
Она легко его поцеловала, вернулась в спальню, упала на подушки. Боль. Она слишком долго ее скрывала. Как ведут себя другие люди в такой беде? Как они ведут себя с близкими? Это ведь самое трудное. Алисе вдруг захотелось, чтобы Виктор оставил ее в этой закрытой клинике до тех пор, пока все не закончится. Так или иначе. Чтобы он не видел, что с ней будет происходить. Чтобы сын не видел. Боже, сын! Он ни в коем случае не должен ничего видеть.
Дежурный врач позвонил домой Андрею Владимировичу. Когда тот примчался в клинику, Тамара уже подавала признаки жизни.
— Вернули с того света, — доложил врач. — Если бы не сиделка, которая освободила больную от пакета, начала оказывать первую помощь, убийство бы удалось. Дина говорит, что будто бы видела, как кто-то из душа пробежал к окну и выпрыгнул. Но она в таком состоянии была, что ни в чем не уверена. Хотя, судя по тому, что больная не задохнулась окончательно, убийца действительно должен был быть еще рядом. Он ждал. Потом сам бы снял пакет. Никто бы ничего не понял. Правда, в крови Синельниковой обнаружена приличная доза фенобарбитала, но не смертельная.
— Откуда фенобарбитал? Ей его не дают. Вы проверили назначение?
— Проверили. Нет, конечно. Но бывает, больные свои транквилизаторы принимают.
— У этой больной ничего своего нет. К тому же у нее сиделка, которая следит, чтобы соблюдались наши предписания.
Как только появится Татьяна, другие сестры, всех ко мне. Я сообщу в милицию, но, кроме того, проведем собственное расследование.
Где-то мы все зевнули. А пока занимайтесь Синельниковой.
Премьеру нового фильма завершили помпезным банкетом, на котором в глазах рябило от звезд. Студия вела рекламную политику этого фильма прямолинейно и беззастенчиво. Шедевр, новое слово, удар по атрофированным нервам киноакадемиков. Ричард Штайн, финансирующий студию, был уверен лишь в одном: картина очень дорогая. Все как в лучшем ресторане — по высшему разряду: блестящие операторы, самые высокооплачиваемые актеры, костюмы, трюки… Они снимали это кино как шедевр, играли как шедевр, только литературного материала, драматургической основы у них не было даже на тень шедевра.
Из Лос-Анджелеса Ричард Штайн улетел на личном самолете с исполнительницей главной роли Лорой Белл. Он обещал ей после премьеры провести вместе три дня в Париже. Лора была хрупкой, живой брюнеткой с большими черными глазами. Белл сыграла всего в трех фильмах, но они имели успех, и критики уже объявили ее Сарой Бернар и Софи Лорен современного кино, актрисой, которая может все. Последнее утверждение не вызывало у Ричарда сомнений. Кто знает дорогую актрису в Голливуде, которая умела бы не все?
На рассвете они вошли в его дом на Сен-Жермен-де-Пре. Никто не встретился им в прохладных, изысканно обставленных комнатах.
Ричард предпочитал невидимую прислугу. Он сам сходил к повару и, вернувшись, сказал: «Дорогая, такого обеда, какой получишь сейчас, ты еще не пробовала. Ты даже не представляла, что такая еда бывает».
Они вышли обедать из своих спален, оба с мокрыми волосами и в махровых халатах. На столе, кроме приборов, стояли большая фарфоровая супница и широкая ваза с крышкой. Ричард открыл супницу и объявил: «Это называется украинский борщ. Его нужно есть со сметаной. А здесь — вареники с вишнями». Минут через сорок Лора откинулась на спинку кресла.
— Господи, Рич. Если так питаться неделю, можно превратиться в белую медведицу.
— Тебе бы пошло. И я купил бы для тебя подходящий сценарий.
В его спальне она страстно бросилась к нему на грудь. Постепенно, медленно раздвигая полы его халата, встала на колени.
— Я прошу тебя, Лора… не так быстро…
Он до боли закусил губу. Вот опять у него чуть было не вырвалось: «Я прошу тебя, Лора, не веди себя как шлюха». Это глупо и несправедливо. Ибо нет разницы в поведении шлюхи и любимой женщины. Просто первая никогда не является второй. Только для разных мужчин. И Ричард погрузил пальцы в густые локоны Лоры Белл.