Глава 8

Князев не верил в то, что история с тещей всплыла сама по себе. Это счеты с ним. Кто-то, как всегда, пытается к нему подобраться. И значит, в квартире слышат стены. Он так и сказал этой идиотке, сидя в машине:

— Ты понимаешь, что сейчас нас дома слушают?

— С чего бы это, — огрызнулась Виктория. — Ты ж говорил, нам на все наплевать и никто нас не достанет.

— Не знаю пока точно, — начал Вячеслав, стараясь говорить очень спокойно, — но не исключено, что к этой истории приложили лапки твои подружки. И возможно, виноват во всем твой поганый язык. Что ты там вопила? Что ты видела и слышала? Какой я убийца? Кого я, по-твоему, убил, маразматичка ты несчастная?

Виктория вжалась в сиденье: она умела определять начало психопатического взрыва своего супруга.

— Я ничего не видела. Я только слышала, что тебе говорила мама однажды ночью.

— Ну?

— Она сказала: «Я знаю, чем ты занимаешься. Я поняла, что это за постоянные поставки в один гарнизон. И догадываюсь, почему с людьми, которые имеют с тобой дело, происходят несчастья». И еще она сказала, что сама инициативу проявлять не будет, но если ее спросят, молчать не станет.

— Ты хоть сама понимаешь, что за галиматью несешь?

— Я просто пересказываю. Мне понимать без надобности. Кому надо, тот поймет.

Вячеслав резко потянулся и обеими руками схватил жену за горло. От неожиданности та испуганно пискнула: «Ой, мамочка!»

Из машины они вышли, как мирная супружеская чета. Степенно подошли к подъезду. Он пропустил ее вперед. А сам вдруг не столько услышал, сколько затылком почувствовал легкий свист. Оглянулся и увидел: Блондин, нагло улыбаясь, стоит почти вплотную к нему.

Дина стояла у окна в холле клиники и ждала, когда закончится операция. Нужно было приехать на час позже. Это мучение — представлять себе то, что происходит за дверью. Скальпель, беспомощное тело, кровь… Они успели увидеться мельком, но Дина рассмотрела симпатичное и не столько тревожное, сколько суровое и скорбное лицо Тамары. Сергей сказал, что ей много пришлось пережить. Дина поняла, что Сергей как-то участвует в судьбе этой женщины, но интереса проявлять не стала. Она четко ограничила свою сферу деятельности. Я могу помогать выкарабкиваться из болезни в атмосфере заботы и даже защиты. Но не больше.

Закончилось. Дверь операционной открылась: халаты, маски, негромкие голоса, уже знакомое, обескровленное лицо. Поспи, дорогая. С этой минуты мы вместе.

Передача подходила к концу. Виталий Стражников был недоволен. Алиса даже не попыталась сыграть заинтересованность в беседе, интерес к нему, ведущему. Все-таки она слишком надменная. Наверняка еще и потому, что ее муж — главный редактор «Элиты». Самое время обратиться к нему.

— Виктор Петрович, я, как постоянный читатель вашего журнала, хочу прямо здесь и сейчас выразить вам свое недовольство. Я очень давно не читал в нем о своей любимой актрисе, не видел ее чудесных фотографий. Как вы догадались, имя этой актрисы — Алиса Голдовская.

Виктор Петрович не поддержал тона иронического подобострастия. Он ответил раздумчиво, искренне и просто:

— Есть несколько причин. Первая — конечно, ложная скромность. Жену, мол, печатает. Хотя я прекрасно понимаю, что никому не покажется, будто это незаслуженно или в ущерб кому-то. Кого-то я как раз тащу незаслуженно, без особых оснований. Просто в силу дефицита. Пусть простят меня наши герои и читатели. Затем такая причина. Алиса — достаточно скромный человек. Она заставляет себя встречаться с журналистами, фотографами. И последнее: ее, кажется, не устраивает уровень наших материалов об актерах.

— Да, — продолжила Алиса. — Я внутренне сжимаюсь, читая на нескольких страницах описания домов, мебели, любимых блюд, животных, подробностей семейных отношений. И если бы человека, фотографии которого украшают подобный материал, не называли время от времени актером, о его профессии было бы невозможно догадаться.

— Трудно с вами не согласиться, — подхватил Стражников. — Но я помню, что однажды прочитал в «Элите» прекрасный очерк об Алисе. Там был и тонкий анализ творчества, и восхищение личностью.

— Да, — сказал Голдовский. — Это было довольно давно. Одна журналистка написала, Петренко.

— Я помню ее. Она как-то выступала в нашей программе.

Наконец-то все закончилось. К Алисе подошла девушка — отметить пропуск. Какое знакомое лицо. Да это же диктор или ведущая, как их теперь называют. Но насколько же она невзрачнее в жизни! А на экране — почти красавица.

Виктория стояла в прихожей, сжав кулаки. До каких пор это будет продолжаться? Угрозы, оскорбления, насилие! Когда-то ее страстное обожание превратилось в жгучую обиду и ревность, затем переросло в скрытую озлобленность и, наконец, приняло форму навязчивого и вновь такого же страстного желания. Виктория хотела, чтоб он сдох, ее муж…

Князев смотрел в презрительные глаза Блондина и убеждал его, почти гипнотизировал:

— Я все сделал. Я для этого приехал сюда из-за границы. Знал, что ты выходишь. Пойми: открыть тебе счет до отсидки или во время оной — это тебя же подставить. Да и я не был уверен в том, что за мной не следят. Сейчас ты отбыл наказание, я уже живу в другой стране. Мы свободные люди. Я завтра с утра открываю на твое имя счет в надежном банке, а днем ты идешь и снимаешь бабки.

— Так мы, конечно, и сделаем. Только утром я тебя здесь встречу, до места доведу и рядом постою.

— Пожалуйста. Смотри не проспи… Да, раз уж мы с тобой опять встретились, да еще стали неразлучными, может, ты на меня поработаешь по старой памяти?

Светлана издавала какие-то замогильные звуки. Нет, подумал Игорь, так у меня ничего не получится. С такой бабой сама мысль об эрекции абсурдна. Но вот чего ему точно не нужно, так это злить деловых и богатых клиенток, подобных этой.

Он попытался ласково свести воедино ее раскинутые ноги. Страстно зашептал куда-то в шею:

— Господи, Светик, ты меня с ума сводишь! Я так тебя хочу, даже не могу отпустить. Но сейчас сюда начнут ломиться: там клиентка пришла.

Света мычала и плохо соображала. Ему удалось ее посадить в кресло и озабоченно крикнуть в пространство: «Минуточку! Я сейчас».

— Слушай, — к Светлане вернулось сознание, как всегда, слишком трезвое, — ты с Лариской спишь? Скажи, я все равно узнаю. Эта дура мне все расскажет. Она и так всему «Останкино» дает понять.

— Да нет. Ну чего ты сразу — спишь. Просто я не могу ее грубо все время отталкивать, когда она… ты понимаешь.

— А ты отталкивай. Потому что я этого бл…ва не потерплю, понял?

— Конечно, извини, милая, ко мне уже идут. Буду ждать тебя с нетерпением.

Раскладывая свежие салфетки, он краем глаза наблюдал, сколько денег она положила на столик. О! Это Лариска — скупердяйка, которая на их близости норовит выгадать и не платит.

Тамара открыла глаза. Ей сделали операцию. Она опять в этой чудесной комнатке. Как хорошо. У окна стоит девушка. Ее зовут Дина, сиделка. Она, кажется, добрая. Но какая жуткая боль. Тамара застонала. Дина бросилась к ней:

— Сейчас больно, я знаю. Хочешь — покричи немножко, поплачь: многим помогает. У нас есть таблеточки от боли, сестра принесла. Выпей, пожалуйста. Они скоро подействуют. Тебе будет лучше, спокойнее. Ты начнешь засыпать.

Тамара слабо сжала руку Дины: «Говори, пожалуйста».

Алеша родился слабеньким и жалким. Даже сосать и плакать не умел. Но как-то сразу произошло чудесное превращение непонятного красноватого существа в распрекрасного младенца — бело-розового, с золотыми кудрями, ярко-синими глазами и ямочками на щеках. Он был приветлив и весел, охотно ел и сладко спал. Рано научился смешными гримасками приветствовать свою свиту: трех взрослых людей, постоянно околачивающихся возле его кроватки. Маму, папу и прабабушку. Судьба заранее обездолила малыша. Родители Дины погибли в автокатастрофе, когда она еще училась в школе. Дина с бабушкой, чтобы разжалобить и задобрить эту самую судьбу, иногда говорили, как две ненормальные — старая и молодая, — влюбленно глядя на малыша-красавца:

— Какой некрасивый ребенок, совсем худой и бледный, черный, косой, кривой.

Муж Дины, Вадим, смотрел на них в эти минуты с ужасом. Однажды изрек: «Самая умная и образованная женщина, по сути, —темная баба». Вадим был, конечно, светлым, положительным героем. Умен, образован, хорош собой, безумно любил Дину. Часто говорил, что любит ее больше себя, больше жизни. Кто бы мог предположить, что это страшная правда. Что совсем молодой человек, очень сильный, абсолютно здоровый физически, широкоплечий, смуглый, с ясными синими, как у сына, глазами, за несколько лет превратит свою страстную любовь в кошмар семьи. Он плакал, уезжая на три дня в командировку, однажды потерял сознание, когда к Дине зашел сосед за книжкой. Наступил день, когда он поднял на нее руку. Наступил еще более ужасный день, когда, приревновав ее к кому-то, он в отчаянии признался, что боится убить ее. Привлекательный здоровяк, самозабвенный любовник оказался тяжелейшим невротиком и психопатом. Они разводились трагически, разлучались с кровью. Вадим переехал к матери. Два раза попросил разрешения вернуться, а затем выпил смертельную дозу снотворного, вскрыл себе вены и повесился. Подстраховался. Дина долго не могла выйти из депрессии. Но однажды бабушка сказала: «Надо жить. Он — сильный человек. Спас тебя и ребенка от самого себя». И Дина тоже научилась спасать ребенка от собственной тоски, бессилия, неуверенности в будущем. От злой жизни. И дитя неизменно радовало их с бабушкой. Ему было лет пять, когда случился первый приступ. Обследование показало, что у него врожденный порок сердца. До поры до времени организм с ним справлялся, потому врачи и не заметили. У него оказалась «продырявленная» перегородка между желудочками. «Скорее всего — наследственность», — сказал кардиолог. Бабушка слегла из-за чувства вины: у нее было такое же сердце.

Алиса и Виктор Голдовские приехали на вечер встречи в физтех. Зал был переполнен. Ребята смотрели на Алису восхищенно, писали записки. Она отвечала, рассказывала о спектаклях театра, читала Цветаеву и Ахмадулину. Затем их пригласили на танцы, и они, смеясь, согласились. Выпили по бокалу шампанского. Ей как-то сразу стало хорошо. «Какие чудесные мальчики, — думала она. — Моложе нашего Петьки». Ей еще не доводилось почувствовать себя старой. Возрасту оказалось не под силу справиться с ее красотой и женственностью. Но она очень хорошо ощущала груз лет. Только вдруг захотелось от всего отвлечься. Ведь трудно ошибиться: мальчики смотрят на нее влюбленно. Алиса выпила еще один бокал и согласилась пойти танцевать.

Виктор наблюдал за ней немного удивленно и не без грусти. Она редко веселилась так безмятежно, разве что с внуком. Несмотря на возраст — шестьдесят лет, она здесь краше всех девчонок, вместе взятых. Вон как они скуксились и даже не танцуют. А к Алисе выстроилась очередь из молодых партнеров. Виктор почувствовал тянущую боль в груди. Что это? Бог мой! Неужели ревность? Ей так к лицу молодые мужчины. А он… Он просто пожилой человек, который никогда не был плейбоем. Сердце заныло сильнее. Виктор подумал о том, что, возможно, было в жизни Алисы. При всей безупречности ее поведения за все годы брака наверняка был хотя бы один мужчина, которому она дарила себя. Но все же она с ним!

Алиса вынула заколку из густых рыжих волос, они рассыпались по спине. Но что это с ней? Черт, они ее споили! Такого не было никогда. Муж решительно подошел, оттеснил сопливых ухажеров, взял Алису под руку и вывел из зала.

— Ну что ты, — мягко сказал он ей на улице. — Раньше ты так не напивалась.

— Раньше, — бесшабашно ответила она, — у меня не находили рака.

Сергей положил перед Валентиной Петровной папку с документами.

— Мы готовы к суду. Как я понимаю, слушаться это дело должно в два этапа. Сначала признаем незаконным помещение Тамары в психиатрическую лечебницу, лишение ее регистрации и права собственности, по решению суда восстанавливаем в правах. А затем — привлекаем к ответственности виновных. Придется, правда, выбирать. Столько народу радостно поучаствовало: управа, префектура, ОВД, главврач больницы, врачи и, конечно, легендарный частный психотерапевт — Аркадий Орлов. Если сложить все их гонорары — разовые и поддерживающие — на протяжении четырех лет, получится впечатляющая картина. Родственники Тамары за ее квартиру получили бы ненамного больше.

— Сережа, скажите, вы бы не хотели работать у нас в Комиссии штатным юристом? У вас острый ум и социальное чутье.

— А почему бы нам не подумать о большем? О сильном Центре по защите гражданских прав. Со своими экспертами, следователями, адвокатами. С транспортом и профессиональной охраной. Есть финансист, готовый поддержать правозащитную программу.

— Да они есть давно и везде. Беда в том, что эти их правозащитные дела — для отвода глаз…

— Вы хотите сказать — для отмывания денег. Нет, это не тот случай. Я как-нибудь расскажу подробней, но поддержать хотят конкретное дело конкретных людей. Никакой политики. Просто есть у нас золотая рыбка.

Николаев провел обход, сообщил Тамаре, что операцией доволен. Дина задержала его в холле.

— Андрей Владимирович, я хотела бы уточнить. Что мне можно делать, чего нельзя. Я могу ночевать в палате, приезжать в любое время, что-то делать на кухне, или я здесь на правах родственницы?

— Нет. Вы на правах персональной сиделки и можете делать все, что считаете полезным для больной. А ей что, не нравится наша кухня?

— Ей очень нравится, но просто иногда хочется поесть не по графику. Чего-то вкусного, очень домашнего. Честно говоря, мне самой хочется разрушить ее психологическую зависимость от режима, дисциплины. Тамаре нужно справляться со своим прошлым.

— Вы медик по образованию?

— Нет. Гуманитарий. Просто я так подрабатываю.

— Очень интересный способ. Ну что ж. Вам сегодня поставят кровать в комнате Синельниковой. Говорят, вы две ночи спали на каталке. Кухней пользуйтесь. Я распоряжусь. Но желательно посоветоваться с диетологом.

— Здравствуйте, девушки! — сказал Сергей, входя в палату. — У меня предложение. Давайте преодолевать препятствия дружно и по плану. Вы учитесь ходить, сидеть и повышать голос, а я беру за горло наших гадов. Тамарочка, завтра я приведу нотариуса, оформим доверенность, и я отправлюсь за вашим паспортом в любимый народом дурдом, которому предстоит стать еще более знаменитым.

— Ох, — слабо вздохнула Тамара. — Суд принял заявление?

— Мы не настолько наивны, чтобы носить в суд ваше заявление. Завтра подготовленный судья примет из рук Валентины Петровны готовое дело, с завершенным расследованием, доказательствами и подготовленными свидетелями.

— Ребята, — сказала Тамара. — Я хочу увидеть ее ДО суда.

— Кого? — не понял Сергей.

— Дочку. Вику.