Глава 14

Князев велел Виктории навестить мать. Блондин сказал, что его спугнули, но, возможно, все получилось. По телефону Князеву ответили, что никаких справок о состоянии больных неизвестным людям не дают.

.— Что я ей скажу? — в панике спрашивала Виктория.

— Не исключено, что тебе вообще не придется говорить,— неопределенно ответил он.

Виктория показала охранникам паспорт. Они позвонили дежурной сестре: «К Синельниковой дочь пришла».

Виктория медленно шла по коридору и понимала, что ей совершенно не случайно встречаются врачи, медсестры, санитарки. Все смотрели прямо, не скрываясь, не заботясь о приличиях, и Виктория предпочитала не расшифровывать их взгляды.

«Не ваше дело, придурки». Но в голове был туман, и руки дрожали.

Она открыла дверь палаты. Тамара стояла у окна, спиной к двери. Ее предупредили, и она собиралась с силами перед тем, как Вика войдет. Дочь. В детстве она постоянно пищала по любому поводу: «Мама, скажи им, ну чего они, мам».

— Мама, здравствуй, — произнесла Виктория, и Тамара прислонилась к стене, чтобы не потерять сознание.

— Здравствуй, Вика.

— Я не знаю, что тебе сказать… Я просто пришла повидаться.

Тамара близко подошла к дочери, окинула ее быстрым изголодавшимся взглядом и увидела ее сразу всю: близорукие глаза, детский капризный рот, полноватую фигуру, сутулость, немного неуклюже поставленные ноги, тонкие красивые руки… Сердце не удержалось на своем месте, сдвинулось жарким комом. Тамара обняла дочь, вдыхая ее родной запах и задыхаясь от слез.

Виктория тоже чуть было не заревела в голос, но вспомнила Князева, суд… И проклятую мамину упертость. Одной ногой в могиле, но обязательно надо доказать свою правоту. Она отстранилась и раздраженно спросила:

— Тебе легче будет, если ты нас опозоришь или посадишь?

Тамара устало опустилась на стул.

— Ты действительно ничего не понимаешь? — с тоской осведомилась она. — Извини, Вика, но я не могу в это поверить. Давай пока закончим разговор. Будем считать, что повидались.

— Что ты опять начинаешь, как дура обиженная?

— Ш-ш-ш. Иди. Тому, кто тебя прислал, передай, что я жива.

Наташка сидела на кровати Блондина в трусиках и лифчике и пила шампанское из бутылки. Она в лицах воспроизводила свою победоносную схватку в милиции. В квартиру позвонили. Два звонка — Блондину. Он пошел открывать. На площадке стоял нетрезвый Князь.

— Может, пригласишь, халтурщик несчастный?

— Да я…

— Ладно, не оправдывайся. Отбой пока. Пусти же. Он тяжело прошел в комнату, плюхнулся на стул.

— Выпить есть?

Блондин достал из-под стола начатую бутылку водки.

— Шампанского хочешь отхлебнуть? — гостеприимно предложила Наташка, протягивая бутылку.

Князев только сейчас ее увидел. Он помотал головой, чтобы убедиться, что ему не померещилось. Действительно, сидит на кровати полуголая девчонка, маленькая, светленькая и хорошенькая, как ангел.

Девочку звали Зина Иванова. Биологическая мать каким-то образом родила красивого, нормального ребенка, практически не выходя из состояния опьянения.

Девочке было около года, когда ее просто вышвырнул на мороз очередной сожитель матери. В больнице у нее в крови обнаружили алкоголь. Ее таким образом усыпляли, чтобы не плакала и есть не просила. Она пробыла в доме малютки до трех лет, потом переехала в дошкольный детский дом. К тому времени она уже научилась защищаться: руками, ногами, зубами. Но побеждать тогда, к сожалению, ей удавалось только детей. От воспитателей ей здорово доставалось. И в темной комнате сидела сутками без еды. И следы от ремня часто горели под жесткими колготками. Свидания с Галей стали ее праздниками. Недели не прошло со дня их знакомства, когда она назвала Галю мамой. Та, конечно, ею просто заболела. Она колотилась во все чиновничьи двери, обращалась в суды, правозащитные организации, пыталась поймать какого-нибудь охраняемого депутата. Когда это удавалось, депутат милостиво обещал подумать, «если вы напишете официальное письмо». Галя писала и получала ответ, в котором говорилось, что ее обращение направлено в органы опеки, и больше к этому депутату охрана ее не допускала. Однажды она прочитала в «Литературной газете» очерк «Чужие дети». И на следующий день примчалась к автору, седому усталому мужчине.

— Я здоровая незамужняя женщина, но боюсь рожать из-за плохой наследственности. Хочу удочерить девочку. Мою девочку, — выпалила она с ходу, глядя в его серьезные глаза и понимая в отчаянии, что говорит совсем не то.

— Давайте подумаем, — улыбнулся журналист. — Вы удивительно искренний и критичный человек.

И у них получилось! Галя привезла к себе в квартиру Зину Иванову и показала ей документ, согласно которому она теперь Наташа Боброва. Галина дочь.

— А я сразу поняла, что ты моя мамка, — удовлетворенно сказала девочка.

Вечером Сергей заехал в клинику, забрал у Дины готовый текст об Алисе Голдовской для журнала «Элита».

— Ты с ней виделась?

— Да. Ее оперируют уже завтра. Говорят, все выглядит тревожно.

— Как Тамара?

— Она просто распалась на части после визита дочери.

— Не надо было пускать эту суку.

— Ей она ребенок, Сережа. Это ужасно, но она ее не разлюбила, несмотря ни на что.

— Помоги Тамаре справиться. Она будет присутствовать на суде. От ее поведения многое зависит. Ты не решила насчет Стражникова?

— Да я особенно и не решала.

— Прежде чем ответишь, знай одно: только так мы можем вытащить парня. Тогда не удалось. Но если сейчас это в струю… Понимаешь? Они вернутся к расследованию по вновь открывшимся обстоятельствам. Эксгумация жертвы и все прочее.

— Да. Саша Блинов. Он думает, мы его бросили. Сережа, соглашайся.

Дина вернулась в палату и склонилась над неподвижно лежащей Синельниковой.

— Тамарочка, миленькая, я тебя люблю. Я с тобой. Хочешь поговорим? Или помолчим? Как скажешь.

— Она просто глупая, Дина. Ну и, наверное, не очень добрая. Но она не преступница. Это все ее муж. Он подонок и убийца. У них ремонт был, и они ко мне переехали. Он работал юрисконсультом в Министерстве обороны, Я заметила, что к нему часто приходят домой люди якобы по делу. Ну почему, казалось бы, на работе не поговорить? Я стала прислушиваться, потом подслушивать… И поняла: он руководит куплей-продажей каких-то грузов, которые оформляют официально под другое. Потом услышала — это оружие, наркотики, транквилизаторы, знаешь, которые для армии специально поставляют. И одну подмосковную часть он сделал своей перевалочной базой. К нему и бандиты приходили, и чеченцы…

— Слушай, Тамара, эта часть не в Г-но?

— Да.

— А к вам никогда не приходила молодая женщина, Ирина Сидорова?

— Я знаю Иру. Чаем ее пару раз поила. Она сопровождала грузы, кем-то там числилась при штабе.

— Назови еще раз фамилию твоего зятя.

— Князев, Вячеслав Евгеньевич.

В палату заглянула санитарка: «Дина, зайди, пожалуйста, к Андрею Владимировичу. Он что-то сказать тебе хочет».

Когда Дина тихо открыла дверь кабинета главврача, он просматривал документы. Она поймала себя на том, что им любуется. Крупный, сильный мужчина, с породистым, интеллигентным лицом и красивыми руками хирурга. Он поднял голову, они встретились взглядами и сразу стали сообщниками. Страстный заговор мужчины и женщины против всего мира соединил настороженные сердца и нетерпеливые, истосковавшиеся тела. Им показалось, что всю предыдущую жизнь они только и делали, что тосковали друг по другу. Он закрыл дверь на ключ, осыпал ее поцелуями и не произнес ничего из того, что хотел сказать. Но она и так все поняла.

— Дина, Диночка, красавица моя, я хочу тебя видеть, чувствовать всю.

Она мягко отстранила его, не торопясь, расстегнула пуговицы платья, перешагнула через него, когда оно упало.

— Я пришла к тебе.

Дина и Сергей возвращались от ювелира, который заплатил за брошь шесть тысяч долларов. При этом он сказал, что оценивает только качество и размер камней, сложную работу, но не исключает, что вещь эксклюзивна и где-то в салоне за нее дадут больше.

— Но нам и не нужно больше, — испуганно сказала Дина. Сумма ее не столько обрадовала, сколько озадачила. Сначала они ехали молча, потом она вдруг спросила:

— Сережа, что ты знаешь об этих драгоценностях?

— Ну я же не ювелир, Дина.

— Ты меня понял. Ведь ты их не привозил от какой-то подружки Синельниковой. Я с Тамарой все время, нет у нее никаких подруг. И потом, откуда у обычной женщины, пусть и доктора наук, такие драгоценности? А для фамильных они слишком современны. Некоторые только стилизованы под старинные. Объясни мне, Сережа, если можешь.

— Дина, ты никак не научишься одной простой вещи. Принимать те объяснения, которые тебе дают. Ты что, предлагаешь следствие провести, откуда Тамара взяла то, что тебе подарила? Это не совсем прилично, мягко говоря.

— Да нет. Я не о том. Может, это звучит бредом, но мне кажется, что Тамара здесь ни при чем.

— Да, это бред. Будем продолжать?

— Нет, похоже, не имеет смысла. Почему ты не рассказываешь о следствии по поводу покушения на Тамару?

— Они хотят остановиться на версии самоубийства и закрыть дело.

— То есть? Им же сказали, что это не так. Врачи, сама Тамара. И я кого-то видела: мне кажется, что видела.

— Вот именно. Никаких чужих отпечатков пальцев в палате. Во-первых. Во-вторых, Тамара поступила из психиатрической больницы. Для официального следствия это главный аргумент в пользу версии с суицидом. В-третьих, они не знают, где искать. Мы — я, Андрей Владимирович, Филипп — решили ничего не сообщать о мотивах родственников и обо всей этой истории.

— Почему?

— Нужно без лишних людей и шума провести суды, вернуть Тамару в правовое поле. Если родственнички послали убийцу, лучше их не торопить. Они затаятся. Потом, возможно, повторят попытку. Ты не беспокойся. За ними сейчас плотно присматривают. Поработаем на предупреждение и попробуем зафиксировать следующий заказ. Если таковой будет.

— Это разумно. И мне легче обратиться к тебе с одной просьбой. Сереженька, останови здесь машину, мне нужно смотреть тебе в глаза. Я вас нанимаю, Сергей Кольцов. Меня интересует все о Князеве Вячеславе Евгеньевиче, бывшем юристконсульте Министерства обороны, зяте Тамары Синельниковой. Мы должны выяснить, какое отношение он имеет к убийству Иры Сидоровой, делу майора Блинова и похищению моего ребенка. А вот это — аванс.

Дина положила на колени Сергея раскрытую коробочку, в которой сверкало ожерелье из разных драгоценных камней — рубина, сапфира, изумруда.

— Ты только не вздумай отказываться. Я могла бы его сейчас продать и просто заплатить тебе, но подумала: может, ты захочешь подарить? Я вчера видела Ларису по телевизору и это ей подбирала. Потом мы еще что-нибудь продадим. Тебе нужно много денег, потому что я решила довести дело до конца. Я хочу знать, кого мне следует убить.

Военный суд приговорил Александра Блинова к четырнадцати годам лишения свободы. В рекордно короткие сроки военная коллегия Верховного суда собралась для рассмотрения кассационной жалобы адвокатов. Накануне Дина разговаривала по телефону с заместителем председателя коллегии, который должен был вести заседание, и он сказал, что обязательно сам прочитает все дело. Но театр абсурда продолжился и на других подмостках. Опять смотрели все тот же видеоматериал, слушали никак не стыкующиеся с ним показания подсудимого и свидетелей. Прокурор произнес демагогическую речь, лишенную юридического содержания. И все. Приговор оставили в силе. Мать Александра забилась в истерике, его увели. Потом Дина смотрела в умные глаза старого генерала и ждала ответа на свой вопрос: что происходит? Он сказал: «Мы знакомимся с делом только по материалам, а здесь его признание».

— Но вы же обещали внимательно все прочитать. Дело трижды отправлялось на дополнительное расследование и всякий раз возвращалось с другой версией: другое время, другое место, другой способ. Блинова арестовали и предъявили одну улику: стакан, из которого он пил в квартире убитой в тот вечер. Вероятно, тогда и было найдено тело, скорее всего рядом со стаканом. Это более-менее логично. Но все материалы о том вечере изъяты. Вместо тела появляется прах какого-то ископаемого, отрытый за много километров от Москвы. И возникает новое признание: в том, что Блинов убил Сидорову за неделю до ареста. Но что случилось именно в тот вечер? Что было поводом для ареста? Сейчас в деле сказано, что тогда муж написал заявление о пропаже жены. Но забыто о стакане, из которого якобы пил или на самом деле пил Блинов в день ареста водку с живой Сидоровой! Если бы он в тот же вечер ее убил и спрятал труп, разве стал бы муж вызывать милицию из-за того, что, придя вечером домой, не застал жену? Видимо, он обнаружил труп, но все, что с ним связано, из дела изъято. Потому что труп — визитная карточка убийцы. А убийца — не Блинов. Кстати, Сидорова в целом виде похоронена родственниками вскоре после ареста Блинова. Он оплатил похороны. Вот снимок. Он был на первом суде. Адвокат успела его спрятать. Николай Иванович, скажите мне одно: что так бывает. Что появилась новая практика, и с этим ничего нельзя поделать. С одним термином я встречаюсь постоянно на протяжении полугода. Профессиональные юристы говорят: «Это заказное дело». Вы тоже так скажете?

— Я скажу вот что. Вы изучили дело лучше, чем я. Если вы решили бороться — боритесь. Будет что-то получаться — мы пойдем вам навстречу и всегда выслушаем.

Дина боролась. Она возила свой материал в самые независимые газеты, его хватали, собирались ставить в ближайший номер, а потом редактор бормотал кодовые фразы: «Был звонок», «Это заказное дело».

— Какой звонок? — допытывалась Дина. — Из Кремля или от бандитов?

И только Стражников, обожавший щекотать нервы зрителей угрозой грядущих высоких разоблачений, с удовольствием предоставил ей эфир. После передачи стали звонить из газет, но тут произошло несчастье. Алешенька отдыхал в кардиологическом санатории перед операцией на сердце. В тот день Дине позвонили и сказали, что мальчика похитили прямо с террасы во время послеобеденного сна. Сергей поднял всю Генпрокуратуру, Стражников задействовал свои каналы. Мальчика нашли в брошенной машине уже вечером. Врачи потом сказали Дине, что ребенку не успели причинить боль. Он умер раньше от сердечной недостаточности.

Филипп Нуаре купил для строительства салона «Черный бриллиант» приличный кусок земли в отличном месте — у Никитских Ворот. Затем встретился с президентом золотоплатиновой компании. Обсуждал возможность общего проекта, стараясь не выходить за пределы частных вопросов и не вдаваться в область теории. Потому что это путь в темноту.

Филиппу много раз торжественно объясняли, что недра в России принадлежат государству. Какой в этом смысл, если все, что из них извлекается, оказывается в руках частных компаний, вопрос риторический. Так называются вопросы, на которые, говоря по-русски, хрен найдешь ответы.

Филипп позвонил Сергею: он втянулся в местный обычай отмечать удачные сделки с другом.

— Поздравляю, — сказал Сергей. — Я заеду за тобой минут через сорок, и мы отправимся в одну потрясающую обжираловку. А то мне твое варенье в страшном сне снится.

Через час они сидели в какой-то непонятной «Траттории» и заказывали блюда в порядке их перечисления в меню. Начали обед с супа из мидий с фокаччей. Последняя оказалась итальянской лепешкой с сыром и чесноком. Запили все белым вином и заказали отличное красное. Им сопроводили жареного осьминога в остром соусе. Наконец, подошли к самому главному, как сказал Сергей, — к «филе Россини», вырезке, приготовленной с гусиной печенью и марсалой.

Перед этим блюдом им понадобилась передышка.

— Как идут твои дела? — поинтересовался Филипп.

— Получил отчеты ребят, которые присматривают за родственниками Тамары. Представляешь, ее зять вчера зачем-то ходил в квартиру, где живет одна моя знакомая.

— Она киллер?

— Она девчонка семнадцати лет. Способна на многое, но только по вдохновению или по пьяни.

— Может, у них роман?

— Трудно себе представить, но исключать ничего нельзя. Вообще, девчонка — мягко сказано. На самом деле — это несчастный случай, который не может не состояться. Она возникает в разных местах, и ее появление, как правило, имеет тяжелые последствия. Так что если наш хитрый Князев, который сам ни одной бумаги не подписал, не даст нам другого повода, мы прихватим его за совращение малолетней.

— О! Мы не должны допустить, чтобы совращение состоялось.

— Успокойся. Похоже, оно состоялось давно и многократно. Я имею в виду — с другими фигурантами. Кстати, могу тебя с этой пигалицей познакомить. Она завтра приедет в клинику: ей Дина деньги дает на лечение одной ее жертвы.

— Она…

— Она обварила ему кипятком зад.

— Серж, я в шоке.

Они немного повеселились, покончили с «филе Россини» и, удивляясь возможностям своих организмов, перешли к десерту: черничному пирогу, итальянскому миндальному торту и кофе ристретто.

В конце обеда осоловевший Филипп вспомнил:

— Я говорил сегодня с Ричем. Он просил пару маленьких снимков Дины.

Алисе сделали операцию. Никто не обсуждал результаты, но в самом воздухе клиники, кажется, витала весть о том, что все плохо. У нее метастазы, и хирурги не до всех добрались. Целый день у ее палаты сидел осунувшийся Виктор, ждал, когда Алиса придет в себя после наркоза. Врачи и сестры рассматривали новый номер журнала «Элита». От портрета на обложке невозможно было оторвать глаз. Тот самый случай, когда под снимком не нужно ставить подпись «Это красивая женщина», как поступают сейчас журналы во избежание разночтений. Алиса была прекрасной и неповторимой. «Алиса Голдовская, — писала в тексте Дина, — всю жизнь несет тяжесть высказанных и невысказанных упреков в том, что она намного красивее других людей. Мало кто знает, как это способно осложнить судьбу. Но простите ей, женщины и мужчины, что она так победно и недемократично прекрасна. Ведь она редкая, изысканная, большая актриса. Нам очень повезло: мы ее современники». Алиса открыла глаза, поморщилась от боли, но не застонала. Она поискала взглядом врача и, когда тот подошел, просто внимательно посмотрела ему в глаза. Она прочитала там сочувствие и, стало быть, приговор. Алиса опустила длинные ресницы. Чуть-чуть передохнуть, чтобы хватило сил улыбнуться Виктору.