…Лене казалось, что из-за ее стонов и слез все давно ушли. Что девятимесячное ожидание – сон или бред. И вдруг кто-то промокнул полотенцем ее взмокший лоб, и она услышала:

– Кончай реветь, мамочка. Смотри, какого красавца родила…

Лена помнит эту минуту все двадцать лет. Как посмотрела на красное, сморщенное существо и поняла: красивее никого быть не может. Так и теперь. В любой толпе, на самой людной улице – всегда на ее Никиту кто-нибудь уставится и остолбенеет. Наверное, есть и другие красивые люди, только она никогда не встречала таких, кого можно было бы поставить рядом. Даже в глянцевых журналах с изображениями звезд, обработанными с помощью «фотошопа».

Лена посмотрела на часы, закончила мыть пол и быстро прошла на кухню. Он скоро придет. С деньгами перед зарплатой всегда бывает туго, но Лена знает массу способов скрасить бедность. Вот и сейчас она достала пакет биокефира, молоко, сливочное масло, муку. Через десять минут перед ней вырастет горка золотистых оладий, таких вкусных и пахучих, что Никита съест их в один присест, запив любимым ананасным соком. Он и не догадывается, что Лена никогда не пьет его сок. Ей и чаю достаточно.

Почему она именно сегодня вспомнила, как родился Ники? Просто по ассоциации. Она сегодня очень устала. Очередь на почте, где она работала оператором, выстроилась до улицы. Все ругались, торопили. Конечно, почта должна быть делом быстрым. Кто виноват в том, что платят там гораздо меньше, чем нищим на паперти? То есть кто-то, конечно, виноват, но Лене об этом думать, искать лучшую работу некогда. Она привыкла дорожить тем, что есть. Вот и сейчас: измучилась, а ведь вылизала всю квартиру и невольно вспомнила ту, самую счастливую усталость в своей жизни. Она тогда была девчонкой, только что закончившей школу. Приехала в Москву из Орла, чтобы как-то устроиться в жизни. Вместо этого влюбилась, очень быстро забеременела и услышала от человека, которого считала фактическим мужем, банальную фразу о том, что у него есть другая, постоянная женщина. Он предложил ей деньги на аборт, она спокойно отказалась. Почему-то сразу почувствовала себя курицей, обязанной снести золотое яйцо. Лена улыбнулась: вот почувствовала – и все тут! Хорошо, что хоть квартира была – маленькая, однокомнатная, здесь когда-то жила сестра ее бабушки. Была очень больна, нуждалась только в уходе, а проблемы Лены ее уже не волновали. Сына Лены старушка успела увидеть, а потом тихо, деликатно умерла, как будто уступила место новой жизни. Лене тогда знакомая сказала, мол, так чаще всего и бывает: если в семье появляется новый человечек – жди потери. Лена жалела, горевала, но ни на секунду не забывала о том, что нельзя расслабляться, лишать радости ребенка. Она к Никитке всегда подходила с улыбкой, и он очень быстро научился улыбаться в ответ. Он и сейчас такой.

Оладьи готовы. Скоро откроется дверь…

Он вошел в квартиру буквально через несколько минут. У него было бледное, испуганное, что ли, лицо.

– Оля не звонила? – спросил он с порога.

– Нет. Но она же знает, что ты в институте.

– Мама! – почти прокричал Никита в ответ. – Она пропала! Мобильный не отвечает. Ее мама сказала, что она вчера вечером не пришла ночевать! Помнишь, как вы с ней меня уговорили не провожать ее до дома? Так она туда не пришла!

Оля училась вместе с Никитой в Плехановском институте. Только на другом курсе, на два года младше. А познакомились они на соседней улице, где она жила. Он проходил солнечным днем мимо ее дома, а Оля вышла и смешно зажмурилась от света. Никиту как будто током ударило.

– Ты чего так сияешь? – Он подошел к ней очень близко.

– Что-что? – не поняла она.

А он разглядывал ее, не в силах оторваться. Невысокая, тоненькая, беленькая, с огромными прозрачными глазами, то ли голубыми, то ли зелеными, с пухлым, почти детским ртом.

– Ты такая красивая, что на тебя можно смотреть только в темных очках. А я их дома забыл.

– Ты так шутишь? – серьезно спросила она и внимательно посмотрела на Никиту. Вот он красив, лучше не бывает: высокий, широкоплечий, кареглазый, с правильными чертами лица.

– Я не шучу, – сказал он и дотронулся до ее руки.

Это прикосновение значило для них обоих больше, чем для других людей годы близости. Они были людьми с тонкой кожей. Они умели выразить вздохом ощущение родства. Потом встречались полгода, готовились к свадьбе.

– Нет-нет, ты успокойся и скажи все по порядку, – Лена постаралась произнести простую фразу совершенно спокойно. – Что значит пропала? Может, ее подруга зачем-то позвала? Может… Ну, я не знаю. Вариантов масса.

Последние слова прозвучали неубедительно. Для Оли не было «массы вариантов». Она домашняя девочка. Если сказала, что идет домой, значит, домой и пошла. Если задержалась с кем-то, допустим поговорить, позвонила бы и маме, и Никите. И не сутки же она разговаривает.

– Мама, не говори глупости, – произнес Никита не грубо, а устало, удрученно. – Ты же сама понимаешь: что-то случилось.

– Раз случилось, раз ты думаешь, что случилось, нужно идти в милицию.

– Я пойду. Только Олина мама уже туда звонила, ей сказали, чтоб приходила дня через три, если дочь не найдется.

– Да, конечно, большие умники, – пробормотала Лена. – Но у них, наверно, инструкция такая. Только не впадай в отчаяние. В любую минуту все может решиться лучшим образом.

– Как?

– Ну, скажем, она обиделась на тебя за что-то и попросила маму сказать, что ее дома нет.

– И еще сказать, что она дома не ночевала? Телефон отключила? Мама, это же Оля. Она ничего подобного сделать не может!

– Хорошо. Понятно. Значит, будем искать. Узнаем телефоны всех подруг, однокурсников, поспрашиваем соседей. Дом-то рядом. Она ушла, когда еще не особенно темно было.

– И сколько времени, по-твоему, мы будем этой ерундой заниматься?

– Это не ерунда. У нас нет выхода. То есть он появится, если она вдруг придет и все объяснит сама. А пока…

– А пока с ней могут сделать все, что угодно. Ты ведь на самом деле согласна с тем, что с Олей что-то случилось? Ты ведь тоже так думаешь, мама?!

Оля сначала почувствовала сильную головную боль, а потом очнулась. От тяжелого сна? Или от обморока? Она приподнялась на локте и огляделась. В крошечное окно пробивался луч света. Это что, погреб? В одном углу дрова, в другом хлам, а она лежит на большой доске, установленной на кирпичах, как на ножках. Что за ужас такой? Она ничего не помнит.

Оля заставила себя встать, держась за стенки, обошла тесное пространство. Вот бочка с водой. Она пьет из ладоней, плещет себе в лицо, даже намочила кофточку на груди, чтоб не так трепыхалось сердце. Силы кончались. Нужно добраться до своей доски, опять лечь и попытаться вспомнить.

Она закрыла глаза и сразу увидела лицо Никиты. Да, вчера она, как обычно, была у него. Потом его мама напомнила, что ему сдавать курсовую, а он не доделал. Оля засобиралась домой, Никита тоже, все как всегда. Но Оля стала уговаривать его остаться дома, не тратить время: провожания до соседней улицы затягивались на часы, потому что они не могли расстаться. Тетя Лена поддержала ее. Они уговорили его, но лицо у него было такое огорченное! Оля подумала, что придет домой и сразу позвонит.

Что же потом? Почему она не дома? Оля вспомнила, что у самого дома ее кто-то позвал, попросив: «Девушка, помогите». Она оглянулась и увидела старый зеленый «Москвич». Рядом стоял мужчина, и рука у него была в крови. Оля испугалась, нащупала в сумке мобильник, подошла и спросила:

– Вызвать «Скорую»?

– Не нужно, – ответил мужчина. – Достань, пожалуйста, аптечку из машины, мне руку перебинтовать нужно.

Она забралась на переднее сиденье, открыла потрепанную аптечку… И вдруг боль, темнота, удушье. Провал в черноту.

Она пошевелилась, и в ней вновь поднялось удушье. Затошнило. Но нужно опять встать, поискать сумочку, телефон. Она уже все поняла, но продолжала надеяться, что оказалась здесь случайно. Ее хватило на несколько минут поисков сумки, телефона, а главное, выхода. Чудовищная головная боль просто ослепила. Оля с трудом добралась до доски. Перед тем как лечь, провела рукой по волосам. О господи! На затылке большая шишка, а волосы слиплись в комок. Это кровь. Новый приступ тошноты был таким сильным, что судорога пробежала по телу. Она бессильно откинулась, в это время скрипнула дверь, которую она не нашла. Оля с трудом открыла глаза и увидела мужчину среднего возраста и роста, с невыразительным лицом и тусклыми глазами. Это он! Тот, у которого была ранена рука! Только как же это – майка с короткими рукавами, и никаких ран.

– Ну чего? – подмигивает он ей. – Тяжело с похмела? Вот я тебе рассолу принес. От хлороформа здорово помогает.

– Кто вы? Почему я здесь?– еле слышно спрашивает Оля.

– Хозяин я теперь твой, вот кто. Украл я тебя. Тебя здесь никто не найдет, не надейся. Попей рассольчику, я тебе поесть принесу. Ты меня вчера просто умилила. Сразу «Скорую», аптечку. Смотри, – он взял какую-то банку из кучи хлама, сунул в нее палец, затем мазнул им по Олиной руке. Остался след красной краски. – Вот такая была у меня болезнь. А так я здоровый. Скоро сама поймешь.

Оля дрожала. Она пыталась придумать слова, которые были бы понятны этому чудовищу. Она не надеялась, что он ее выпустит. Но хотя бы телефон дал. Она бы позвонила маме, Никите, они бы ее нашли.

– Мне нужны моя сумка и телефон, – проговорила она. – Мама волнуется.

– А как же! – ответил ей мерзавец. – И она волнуется, и хахаль твой. Я все знаю. Я за тобой давно наблюдаю. Понравилась ты мне. Конец разговору. Будешь тут жить. Васей меня зови. Поняла?

Вера Михайловна всю жизнь проработала в одной школе. Ушла на пенсию, когда учебники стали другими, ребята заговорили на не совсем понятном языке, их родители стали меньше интересоваться детьми, чем своими машинами и домами. Да и здоровье уже не то. Стал болеть и Гром, тибетский терьер, единственная по-настоящему родная душа. Они понимали и любили друг друга почти восемнадцать лет. Когда он умер, Вера Михайловна ни с кем не делилась своей тоской. Но страдала по преданному псу, как по близкому человеку. В последнее время стала заставлять себя выходить из дома в те часы, когда гуляла с Громом. Ходила в ближайший скверик, сидела там с книжкой, но по большей части наблюдала за играми детей, поведением прохожих. Так меньше ощущалось одиночество, не так мучили мысли о прошлом и будущем.

В это утро она какое-то время удивленно наблюдала, как ходят взад-вперед, останавливают всех прохожих сотрудница их почты Лена и ее сын Никита. Обычно такие спокойные, приветливые, а тут пробежали мимо и даже не заметили. Вера Михайловна решительно поднялась и остановила Лену:

– Леночка, мне кажется, у вас что-то случилось. Вы кого-то ищете?

– Ох, не спрашивайте, – та еле сдерживала слезы. – Такая беда! Оля пропала. Позавчера ушла от нас домой и как будто испарилась. Милиция пока даже заявление не принимает, вот мы и бегаем, спрашиваем, может, кто-то что-то видел. Вы, кстати, ничего не видели?

– Я сижу здесь подолгу, наблюдаю, но если бы точно знать, что нужно вам! Оленьку я дня два точно не видела.

– Ну, тогда мы дальше побежим спрашивать. Никита уже просто заболел. Мама Олина лежит с сердечным приступом.

– Обязательно зайду к ней. Я тоже буду спрашивать у всех. Разрешите мне иногда вам звонить?

– Конечно, обязательно.

Вера Михайловна вернулась на свою скамейку и сжала руки. Как можно не принимать заявление в таких случаях! Пойти, что ли, в районное отделение, потребовать? Нет, можно нарваться на таких типов, которые со зла и через неделю не примут. Да если и примут… Нужно ведь сейчас, пока следы не совсем затоптаны, пока собака может пойти по Олиному запаху. Пройти-то ей нужно всего метров двадцать. Что же придумать?