Петр сидел в коридоре клиники, сжав руки на коленях. Он не знал, сколько часов здесь сидит, ночь сейчас или уже день. Пару раз к нему выходили то врач, то медсестра, говорили пустые слова: «Все под контролем», «Мы делаем все возможное»… Он даже не переспрашивал, о чем речь – о спасении ребенка или о жизни Веры. Потом вспомнил какой-то фильм, в котором мужа ставили перед выбором: кого спасать – младенца или мать. Муж вроде сказал, что ребенка. А может, жену… Или жену хотел спасти муж из другого фильма. Если бы у Петра спросили… Он бы точно сказал: спасать ребенка. От смерти и от такой матери. Но у него не спросят, потому что срок слишком маленький. Шесть с небольшим месяцев. Таких, наверное, не спасают. А ему так жалко вдруг стало это крошечное существо, попавшее в такой переплет еще до рождения. Сама Вера, наверное, не знает, чей у нее ребенок. Петру уже все равно. Он хочет, чтобы дитя выжило назло взрослым подонкам, предателям, развратникам и придуркам…

– Мне очень жаль, – раздался рядом голос врача. – Преждевременные роды… Ребенка не удалось спасти.

– Вы коновалы!.. – закричал Петр и не смог сдержать рыданий. – Да как же вы все… Чем вы тут занимаетесь…

– Мне очень жаль, – повторил врач. – Вы можете войти к жене.

– Да на хрена она мне сдалась. – Петр бросил на пол мокрый от слез платок, а слезы все лились, он вытирал их рукавом пиджака.

– Зачем вы так. Нужно взять себя в руки.

– Я пришлю к ней водителя. – Петр почти бился в истерике. – Он возьмет ее в руки. Доктор, покажите мне ребенка… Я хочу его забрать. Мне нужно его похоронить.

– Давайте так. Вам его покажут. И вы поедете домой. Завтра займетесь похоронами. Здесь вам все расскажут, оформят. Я прощаюсь. Мои соболезнования. Сейчас за вами выйдет сестра.

…Что-то случилось со всей его жизнью, когда он смотрел на крошечного, сморщенного человечка… ручки, ножки, пальчики… Может, его бедная душа сейчас горько плачет, по-детски упрекает: «Что ж ты, такой здоровый, сильный, меня не спас, не уберег…» И показалось Петру, что нет у него никого роднее, чем этот навсегда уснувший птенчик. Он не хотел думать даже о своей красавице дочери, даже о матери… О том, что делать с Верой, вообще не знал. «Ты мой сын», – шепнул Петр, прощаясь.

Ему сказали, когда приехать утром, чтобы все оформить для похорон. Он как-то оказался дома. В пустой квартире, которая враз стала чужой. Неизвестно, сколько мужиков через нее прошло. Петр умылся, вошел в спальню, но тут ему стало совсем тошно. Переночует в комнате Вики. Он включил боковой свет в большой, роскошно и вычурно обставленной комнате – с альковами, драпировками, множеством зеркал. Домработнице Нине требовалось несколько часов, чтобы ее убрать. Вика любит светлые ковры, яркие пледы, мебель цвета слоновой кости с инкрустацией, хрустальные светильники… Он подошел к ее широкой уютной кровати, постоял, вспомнил, конечно, видео Курочкина. Нет, это не изменило его отношения к дочери. Он ее любит по-прежнему. Она – свободная женщина, делает то, что считает нужным. Какие могут быть претензии? Просто неприятно узнавать такие подробности: туповатый водитель Иван, нудный клерк Слава, который ходит в их дом с женой… Но это ее дела, ее причуды. Петр привычно перечислил про себя аргументы в пользу дочери. Она рано потеряла мать, это не могло не сказаться на ее психике. Ей не хватало тепла. Он никогда не умел не только показать ей свою любовь, но даже встать на один с ней уровень. Так повелось, что она казалась ему существом высшего порядка. Она необыкновенная, не такая, как другие молодые женщины. Работает по профессии в скромном НИИ, тяжело работает, хотя могла бы спокойно жить у него на содержании, потом на содержании мужа. Да, он ей отец, а не судья… Только на эту кровать он точно не ляжет. Петр оглянулся, нашел взглядом скромный и темный диван в углу, направился к стенному шкафу за подушкой и одеялом. Он долго стоял перед множеством полок, решая, нужно ли ему постельное белье. Нет, конечно, не нужно. Его знобит. Он закутается в это большое пышное одеяло и будет ждать утра, думая о своем маленьком умершем сыне.

Взгляд вдруг упал на резную шкатулку, которую он подарил Виктории. Обычная красивая шкатулка для украшений. Но если нажать на потайную кнопочку на дне, внутренние стенки разъедутся, и откроется отделение для ключей. Он купил ее, чтобы Вика там держала ключи от сейфа, тайника за зеркалом. Ну, должна же она где-то хранить деньги, которые он ей давал (зарплата и в кошельке помещалась), личные вещи, фотографии, к примеру. Автоматически открыл шкатулку, посмотрел на несколько ниток жемчуга, колье, серьги, кольца – немного, в основном то, что он или бабушка дарили ей на дни рождения, праздники. Потом нажал кнопочку: ключи были на месте. Петр достал их, подержал на ладони. Он сам покупал сейф для дочери, устанавливал тайник в ее комнате, знал, как их открывать (только они с Викой и знали), но дочка с детства была уверена: папа никогда без спросу не полезет в ее личные вещи. Но сейчас, когда в их жизни что-то надломилось, а в их домашнее тепло вторглись чужие люди, когда Петру было так лихо и одиноко, ему захотелось найти подтверждение дочерней любви. Хранит ли она где-то свои детские снимки, фото мамы, его, когда они были вместе… Он сам хранил или прятал от Веры старые альбомы, обручальное кольцо первой жены, даже школьные тетрадки Вики.

Петр подошел к сейфу дочери и открыл его. Минут через пятнадцать он открыл тайник. Потом сел на пол рядом с содержимым того и другого. Он не нашел того, что ожидал увидеть. А нашел совсем другое. Очень крупные суммы денег, в основном – в валюте. Настоящие, очень дорогие, запредельно дорогие украшения. И профессиональные портфолио. Виктория в незнакомых вечерних туалетах, купальниках, эротическом нижнем белье, просто обнаженная. Эффектная, ярко накрашенная, вызывающе-сексапильная, высокомерная, цинично имитирующая страсть… Петр положил все на место, запер, спрятал ключи, вышел в гостиную. Там достал из бара бутылку виски и залпом выпил стакан. После этого голова стала менее тяжелой и тупой. Что он только что видел? Тайную жизнь богатой содержанки. Скорее всего, не одного человека. Или одного, которого нельзя афишировать. И вовсе не будущего мужа. А хоть бы и так? Что из этого вытекает? Что это меняет? Ну, вытекает и меняет, вдруг остро подумал Петр. Его дочь продается за деньги, бриллианты, а страсть утоляет с кем попало… С лакеем. Вот что вытекает. Он не осуждает ее, но ему это противно. Он вернулся в ее комнату, подошел к дивану, побросал одежду на пол, закутался с головой в одеяло. Судьба его обворовала в эту ночь. Он стал бездетным бобылем, никому не нужным. И ему никто не нужен, кроме малыша, которого завтра он поедет хоронить. Во сне он опять плакал.