Коля Кузнецов спал в эту ночь глубоко и сладко. Ему снились разные люди – знакомые и совсем чужие, к нему наконец опять пришла мама. Она его, конечно, ругала за что-то, и от этого ему было тепло, уютно, беззаботно. Он и во сне понимал, что спит, знал, что проснется, и не хотел этого… Он в эту ночь пил маленькими глотками счастье временного сна под крышей родного дома, потому что следующей ночи у него могло и не быть. Он открыл глаза и оказался один в тревожном рассвете. Подумал о себе без жалости, отстраненно: все, что можно пожелать человеку в такой ситуации, известно: «если смерти, то мгновенной»… Через какое-то количество часов произойдет непонятно что, он станет неизвестно кем, если будет жив, – сюда вернется только затем, чтобы забрать чужие два миллиона и попытаться уцелеть. Где-то, как-то. Собственно, что значит попытаться… От него вообще ничего не зависит. Он сделал все, что мог: втянул в безумный бред вполне вроде бы вменяемых людей, которые могут загреметь вместе с ним под фанфары… Ради чего? То ли Дульсинея, то ли деньги… То ли деньги за Дульсинею… За ее смерть. Коля остро ощутил запах теплой кожи Марины, легкое прикосновение ее пушистых волос, блеск солнечных зайчиков в ее чудесных глазах… Они вообще-то мало знакомы, а на чувственном и эмоциональном уровне она ему сейчас ближе всех. Точнее, только она и близка. Так получилось, потому что они на краю. Вот сейчас он соберется с духом, отодвинет ее – живую, ясную, ничего не понимающую – как можно дальше, на самый край шахматной доски. Там ее место шахматной королевы, деревянной фигурки, которую можно выбить из жизни одним щелчком.

Коля встал, не смог выпить кофе, хотел вылить в раковину, но передумал. Поставил чашку на стол. Если вернется – выпьет. Полежал в очень горячей воде, глядя на свое большое бестолковое тело. Нормальные люди моются, чтобы жить, работать и любить. И отжиматься в тренажерном зале, и копить деньги, и строить дом, растить сына, сажать дерево… Коля не обнаружил в себе ни симпатии, ни зависти к нормальным людям, да это и не важно – ни ему, ни им…

Он в халате вошел в кабинет, взял телефон, набрал номер Константина.

– Сегодня вечером, – сказал он коротко. – Завтра позвоню с другого телефона. Аванс сейчас. Я буду дома еще полтора часа. Когда опознаете – деньги жду в течение часа. Если их не будет, иду с повинной. Сейчас в тюрьме хорошо кормят. Тебе тоже понравится, Костик. Пока.

Он начал открывать телефон, чтобы достать симку, потом вспомнил, закрыл опять, сделал еще один звонок.

– Привет, Егор. Я уеду на какое-то время. Позвоню с другого телефона. Так надо.

– Привет, – выдохнул мальчик. – От ментов прячешься? Из-за того, что тетю тогда забрал? Прикольно. Я Грэя опять поведу, чтоб он им там нассал.

– Не вздумай. Не светись. Веди себя нормально. Как будто ты ни при чем.

– Да! – зашелся в восторге пацан. – Я скажу, что тебя не знаю!

– Думаю, тебя не спросят. Пока.

Коля вынул сим-карту, аккуратно порезал ножницами на меленькие кусочки, спустил их в унитаз. Телефон разобрал, разломал, положил обломки в пакет с мусором. Минут сорок сидел за ноутбуком, уничтожая память. Посмотрел без сожаления на ставший пустым глаз монитора и сказал: «Дубина». Посмотрел на три новых телефона, номера которых еще даже не пытался запомнить. Неизвестно, сколько раз придется ими воспользоваться и придется ли вообще. «Обезличенный контракт с оператором» – такой изыск доступен только Николаеву, который оказался не только страшным и ужасным держателем компромата. Бывший командир, которого Коля всегда считал неглупым «сапогом», считает себя большим постановщиком помпезных шоу. «Будет смешно, – подумал Коля, – если он окажется режиссером погорелого театра. Мы все перед смертью нахохочемся». В это время один из «обезличенных» телефонов зазвонил.

– Ты готов? – спросил Николаев.

– Конечно.

– Встречаешь ее в переулке у дома. Идете к метро. Метрах в ста у газетного киоска ловишь такси. Садитесь вдвоем на заднее сиденье. Когда выедете на Ленинский, водитель подберет двоих человек. Один сядет с ее стороны. Потом водителю придется резко тормознуть… Она не почувствует укола. Уснет быстро.

– А если ей все-таки сказать?

– Слушай, не идиотничай, а? Прикинь, сколько народу одна баба может пустить под откос, чтобы самой лечь в могилу. Давай без самодеятельности.

– Слушаю, мой генерал.

Коля сидел, размышлял, пока ему не показалось, что хлопнула входная дверь. Он вышел в прихожую. Там стояла чужая дорожная сумка. Он расстегнул молнию: аккуратные упаковки денежных купюр. Пересчитывать не стал. Костик сейчас не ошибется. Пятьсот тысяч евро. И наверняка настоящие. После убийства Марины ему должны еще полтора миллиона. Интересно, как его лакеи дверь открыли… Отмычкой или уже есть дубликат ключа? Не важно. Коля забросил сумку в шкаф для обуви.

Он побрился и оделся уже на автомате. Думать больше смысла не было. Все три телефона аккуратно разместил в карманах тонкой кожаной куртки. «По коням», – сказал он себе и, проходя мимо портрета мамы, отвел глаза. Если вернется… Если вернется, он ей скажет, как всегда: «А ты все говорила, что джакузи – моя самая большая глупость».