Книга: Сердце грустного шута
Назад: Глава 13. Встреча Заозерка, несколько месяцев назад
Дальше: Глава 15. Анфиса Москва, 2001 год – Заозерка, больше полугода назад

Глава 14. В лесу
Заозерка, больше полугода назад

Трое рядовых отстали от группы, но шли не останавливаясь, только чуть медленней остальных.
Рядовой Петров вдруг сел на землю и захихикал:
– Дунай! У меня такое ощущение, что я остограммился на голодный желудок. Ха!
– Во дает Петров! Ряса, погоди. Он и вправду какой-то странный.
– Надо доложить полковнику.
– Что доложить, Ряса? Что Петров напился? Погоди, разберемся. Помоги мне его поднять. Сам подумай, где он мог напиться, если все время был с нами?
– Ну, может, у него было. Спрятал, а потом выпил. Вон, когда в кусты бегал отлить!
– Да не было у меня ничего, ребят, вы че?! Я бы поделился!
Рядовые Дунаев и Ряскин подхватили приятеля под мышки и попробовали поднять и привести в вертикальное положение. Но он схватился за голову:
– Мой мозг сейчас взорвется!
– Ряса! Беги, догоняй всех! Я с ним побуду. Зови подмогу!
Он сел рядом с Петровым и стал внимательно следить за его действиями, чтобы вовремя прийти на помощь, иногда в ожидании поглядывая в ту сторону, куда ушел рядовой Ряскин.
К тому времени, когда из-за бугра показался рядовой Ряскин, Петрова вырвало два раза.
– Доложил?! – кинулся к пришедшему Дунаев.
– А никого нет, я никого не нашел.
– Ты что, Ряса? Сдурел! Они только что за этот бугор завернули! Я их видел! Они не могли далеко уйти! Просто физически не могли! Сиди здесь!
Рядовой Дунаев побежал за своими, но, завернув за бугор, не смог понять, куда они пошли: никаких дорожек, тропок, редкий лес, пустой и какой-то неживой. И тогда он начал кричать:
– Ау! Ау! Помогите! Сюда! Ребята!
Но в какой-то момент и ему стало поразительно безразлично все.
– А пропади все пропадом! Сами дойдем до части, подумаешь, сложности строят, задачки придумывают. А вот мы вас еще и опередим! Попрятались, сволочи! Раз! Два! Три! Четыре! Пять! Я иду искать, кто не спрятался – я не виноват. Ряса! Петюня! Идите сюда!
Никто ему не ответил, и, вернувшись, он увидел, что товарищи спят.
«Ну и правильно! Поспим, а там видно будет, что делать, может, наши вернутся», – думал рядовой Дунаев, укладываясь рядом с Петровым и Ряскиным.
Первым, в полной темноте и тишине проснулся Ряскин:
– Петров! Дунаев! Где вы?
– Да здесь, куда мы денемся! – ответил ему Дунаев.
– А где Петров?
– Рядом со мной. Спит.
– Не умер?
– Нет. Дышит.
– Где мы? Что делать-то будем? Жрать хочется нереально! А нас что, никто не искал?
– Похоже на то. Интересно, сколько сейчас времени? Вот посветлеет, будем сами выходить. Может, Петров к тому времени в себя придет.
– А сейчас что делать, Дунай?
– Я не знаю. Спи пока.
– Я боюсь спать. Мне такие ужасы снились!
– Ну ты даешь, Ряса! Расскажи!
– Не хочу! Потом как-нибудь.
– Потом не до того будет, будем дорогу искать.
– Вернемся в часть – расскажу. А сейчас страшно.
– Лады. Спи пока.
На рассвете проснулся Петров, долго молча смотрел на товарищей, крутил головой, тер глаза. Протянул руку рядовому Ряскину:
– Ряса, ущипни!
Тот с удовольствием выполнил просьбу.
– Ой, чего ты, больно!
– Так сам просил!
– А что мы здесь делаем?
Рядовой Дунаев доложил обстановку. Рядовой Петров недоверчиво слушал и, казалось, не верил товарищу:
– И что делать будем?
– Пойдем своих искать, – ответил рядовой Ряскин. – Вот Дунай говорил, что он с дядей два раза на охоту ходил, ему и карты в руки.
Они двинулись в путь и к вечеру наткнулись на железнодорожную ветку с ржавыми рельсами и сгнившими шпалами. На рельсах стояли несколько десятков старых вагонов.
Попрыгав и пообнимавшись от счастья, они отправились по шпалам туда, куда приведут, но в какой-то момент те оборвались. Тогда товарищи решили переночевать в лесу, а утром пойти в обратную сторону, ведь где-то это полотно должно было соединиться с другим. Как сказал рядовой Петров:
– Тупик – это хорошо, потому как – факт. Если здесь тупик, то там – выход.
Утром с того места, где они заночевали, увидели озеро и, спустившись с холма, обнаружили старый дом и услышали высокий женский голос, выводящий песню так хорошо, что и скала прослезится.
– Идут на Север срока огромные…
Из личных записок доктора. Отрывок № 6.
Серебрянка, 1913 год
Я подозревал, что могло быть написано в этих дневниках, и, честно говоря, был сильно раздосадован такой поспешностью друга. Вернувшись домой, я, чтобы не углубляться в распутывание черных догадок, сразу же придумал себе приятное дело: сел писать в Турин своему другу Филиппо Новелли, замечательному художнику, а также знатоку потустороннего и необъяснимого. Описав ему магическое расположение усадебных треугольников, я приглашал друга своего приехать погостить, а заодно вместе разобраться в происходящем. Подыскивая нужные итальянские слова, я задумался, пытаясь сконцентрироваться на ускользающей иностранной лексике, так и провел остаток дня.
Среди ночи я очнулся в томлении. Достал и крепко прижал руками к груди футляр с ожерельем. Этот футляр был для меня своего рода машиной времени: с ним я путешествовал в воспоминаниях и мечтах, с ним любовь жила во мне и давала силы, с ним посещали меня самые далекие воспоминания и странные вещие сны. Воображение все дальше уводило к Марии Афанасьевне. И привидилось мне, будто села она на свое привычное место за стол, погладила и рассеянно пролистнула несколько книг, потом вздохнула и, подперев голову ладонью, уставилась на меня:
– Дорогой мой друг Виктор Павлович, здесь ваша жизнь окончится в одиночестве и душевном страдании. Уезжайте куда-нибудь, женитесь, забудьте все и, главное, увезите с собой мой камень. И я буду рядом. Не брошу. А потом к себе заберу.
Он не понимал, говорила ли это она ему или он разговаривал сам с собой. Однако он видел, как она нежно улыбнулась, вышла вон и дверь тихонько за собой закрыла.
– Да! Я понял! Да, я уеду, уеду.
Честно говоря, мысль об отъезде тлела в моей душе давно. Да что там! С тех пор, как полюбил я Марию Афанасьевну. Но сейчас, после того, как она умерла, а Петя сжег записки, так мне их и не показав, что-то воспротивилось во мне пребыванию здесь окончательно. И хотя бросать друга стыдилось все мое существо, побег произошел в одну неделю. Была поездка в уездный город и прошение о переводе, его сразу удовлетворили, даже с повышением. Надеялся я лишь на приезд Филиппо, что меня он простит за внезапный отъезд, сообщать о котором я ему не стал, да и письмо не успело бы дойти, а Петю развлечет. Петр Николаевич очень скорбел и не мог понять причин происходящего. Я бормотал что-то невразумительное про желание семьи, детей, приплел повышение в должности. Видимо, для себя он решил именно это принять как весомую причину, к ней присоединял другие и все приговаривал одно и то же целыми днями: «Конечно, конечно, Виктор Павлович, вы хороший врач. Вам надобно расти, развиваться. Да и к столице ближе, там жену сподручнее найти. Езжайте, езжайте, мой друг. Да и детишки вам нужны. У меня вот Поля с Грушей отрада…» Складывалось впечатление, что он уговаривал сам себя, поворачивал в своей голове все так, будто это он придумывает мне важные причины для отъезда. Я настойчиво просил его не расстраиваться, обещая, что вскоре скрасить его досуг приедет мой хороший приятель, а мы будем слать друг другу письма.
Через пару недель я уже занимал кабинет старого доктора в поселке Серебрянка. На Казанскую я встретил Елену с такими же, как у нашей Маруси, каштановыми завитками на высоком лбу. На Покров мы поженились. В конце следующего лета родилась дочь Туся…
Я больше не бывал в усадьбе Владимирского и больше не видел его никогда, однако переписывались мы очень живо. Из этих писем я узнавал новости и представлял себе жизнь в целом. В усадьбе после скоропалительного моего отъезда пошли дни за днями, чужды и странны. Друг мой жил затворником, как дом с вечно закрытыми ставнями. Барышни росли дикарками, бегали с дворовыми ребятами наперегонки, скакали верхом, удили рыбу и, казалось, были счастливы. В уединенный дом заходил только отец Григорий да наведывался почтальон, доставлявший письма от меня.
Назад: Глава 13. Встреча Заозерка, несколько месяцев назад
Дальше: Глава 15. Анфиса Москва, 2001 год – Заозерка, больше полугода назад