Глава 7
Он быстро шел по коридору – в синем халате, бахилах, перчатках, шапочке. В анатомическом зале уже стояли аспиранты. Он кивнул на приветствия, ни на кого не глядя, быстро подошел к столу.
– Докладывай, – сказал он парню, который стоял ближе всех.
– Девушка, лет двадцати, тело было найдено на свалке. Пролежало не менее двух недель, учитывая мороз. Есть трупные пятна. Внешних повреждений не обнаружено.
– Понятно. Ты готов начать?
– Я? Ну, да.
Парень поправил маску, очки, взял скальпель, потом оглянулся на него и попытался встать к нему спиной. Все боялись его пристального, иногда исступленного взгляда.
– Начинай, – отдал он команду.
Парень сделал первый надрез, и тут это произошло. Арсений Павлович бросился на аспиранта, неожиданно сильно оттолкнул его от стола, выхватил скальпель и мгновение держал его в поднятой руке у горла несчастного, другой рукой крепко схватив парня за одежду на груди.
– Скотина! Подонок! Ты что сделал! Как ты… ах ты господи, ты же располосовал ее, как свинью… Ты сделал ей больно!
– Помогите! – взвизгнул аспирант. – Он убьет меня! Он опять свихнулся!
Никто не шелохнулся. Все как загипнотизированные, словно в больном сне наблюдали страшную картину, которая время от времени повторялась в этой аудитории. Он бросил на пол скальпель, брезгливо оттолкнул аспиранта и, склонившись над голым, посиневшим телом покойницы, что-то быстро заговорил, зашептал. Потом снял перчатки, быстро провел рукой по ее лицу, шее, груди, животу и вдруг скорчился, будто от боли, упал на колени, тихо заскулил. Все потянулись к выходу, стараясь двигаться бесшумно и обходить его как можно дальше.
Через час Арсений Павлович, умытый, в темном, строгом костюме и белой рубашке вошел в кабинет ректора мединститута.
– Садитесь, – буркнул человек с обвисшими щеками и усталым тяжелым взглядом. – В чем дело, Арсений Павлович? Что вы себе позволяете и до каких пор это будет продолжаться? Вы больны или вам просто нравятся идиотские спектакли?
– Николай Петрович, – быстро и язвительно ответил Арсений Павлович, – неужели вам не все равно, как я отвечу? Если я скажу, что болен, вы будете меня лечить? Запихнете в психушку? Если я скажу, что мне нравятся спектакли, вы похлопочете, чтоб меня взяли в театр? Мы оба знаем, что при любом ответе вы будете держать меня при себе в качестве дойной коровы. Я попросил бы прекратить эти административные проработки. Мне некогда, вы это прекрасно знаете. Мне всегда некогда!
– Идиот! – вяло произнес ректор. – Я боюсь, что ты заиграешься. Что ты однажды действительно кого-то зарежешь. Я тебя предостерег.
– Ох, спасибо, – Арсений Павлович вскочил и по-клоунски расшаркался. – Благодетель вы мой. Только, Николай Петрович, я думаю, у вас большой проблемы не будет. За те деньги, которые вы на мне зарабатываете, вы без особых зазрений совести оформите лишнего покойника в наш морг.
– Ты так меня достал, – все тем же невыразительным голосом произнес ректор, – что мне иногда хочется тебя туда оформить. Шутка. Ладно, садись, кончай кривляться. У нас на следующей неделе ожидаются клиенты из Кореи и Японии. Я могу надеяться, что ты будешь в форме и никого не подведешь?
– Я, кажется, еще никого не подводил ни разу в жизни. Информацию по клиентам передайте мне, пожалуйста, завтра в письменном виде. Это все?
– Не все. Ты можешь, наконец, сказать мне, сколько у тебя авторских способов бальзамирования? Я должен знать, как руководитель. Я веду серьезные переговоры.
– Не могу. По одной причине. Я сам не знаю, сколько их у меня. Я что-то меняю в зависимости от массы причин, многое делаю просто по наитию… Я не могу ничего сказать.
– У нас, как всегда, есть предложения… Арсений, ты прав, наш институт держится на твоем таланте. Но я даже тебе не могу платить столько, сколько ты заслуживаешь. Ты же, по сути, нищий, я это прекрасно понимаю. У тебя такие расходы на все твои открытия. Но нет подходящей статьи расхода, по которой ты мог бы законно получать деньги. Потому что вся твоя деятельность – незаконна. Я просто ее прикрываю.
– Неужели, – криво усмехнулся Арсений Павлович. – Неужели только институт держится на моем таланте. У нас даже уборщицы рассказывают, какие особняки вы где-то там покупаете. Еще у студентов взятки берете. Вы ненасытны, Николай Петрович.
– Меня не обижает ерунда, которую ты несешь. Ты – человек не от мира сего, тебя обманет каждый. Просто подумай: только одно из множества твоих открытий принесет тебе миллионы долларов.
– Да мне и думать нечего. Если я захочу что-то запатентовать, засветить, зачем мне вы? Я эти миллионы получу сам.
– Ничего ты сам не получишь. Ты считаешь, что я тебя обманываю, но есть люди, которые просто выжмут тебя, как лимон, и выбросят подыхать. Ты неблагодарный человек, Арсений, – ректор вышел из себя, тяжело задышал. – Иди, я боюсь с тобой поссориться. У нас клиенты, а ты полный псих и придурок, сам понимаешь… Пошел ты… Домой…
Арсений Павлович вылетел из кабинета в то время, когда в него задом заходила секретарша Соня, прощаясь жестами с кем-то, оставшимся в коридоре, и параллельно треща по телефону. Она практически продырявила ему обувь страшенной металлической шпилькой сантиметров двадцати, повернулась и взвизгнула, взглянув в его исступленные, беспощадные глаза. Он, казалось, ничего не почувствовал. Он смотрел с откровенным отвращением на ее лицо с неровной кожей, замазанной толстым слоя грима, на малиновые «перышки» в специально растрепанной укладке, на не пропорциональную фигуру, окончательно изуродованную обтягивающей футболкой и мини-юбкой.
– Ой, вы че тут? – перепуганно спросила Соня, не без труда переставляя ногу с его ботинка на пол.
– Вы работаете в медицинском учреждении, – отчеканил Арсений Павлович. – Вам не мешало бы как минимум мыться. И вообще женщина должна быть или совершенством, или ее не должно быть.
Когда через несколько минут ректор вышел в приемную, чтобы отдать какие-то распоряжения секретарше, он обнаружил Соню полулежащей на столе в приступе то ли болезни, то ли паники.
– Что случилось? – тронул он ее за плечо.
Она трясла головой, показывала рукой на дверь, икала и мычала.
– Выпей воды, – буркнул ректор. – Какие нежности. Пора бы привыкнуть к его выходкам.