Книга: Восьмерка, которая не умела любить
Назад: Последняя ночь
Дальше: В старой колее

Дождь в дорогу

День был особенный хотя бы потому, что я видел его рождение. Воздух все светлел, в хрупкой, распадающейся на глазах темноте сада переговаривались на своем летучем языке птицы. Деревья были словно покрыты серой вуалью. Я ждал, когда на горизонте появится багровый шар солнца, но вместо этого небо вдруг затянуло тучами и снова зашелестел монотонный, нескончаемый дождь, под шелест которого так славно сварить себе еще одну турку кофе и завернуться в плед, наблюдая, как капли бьют по стеклу, оставляя мокрые косые следы.
К пяти часам встал Васек. Зевая, появился на кухне, покачал головой на дождь и первым делом выпил чашку кофе.
— Значит, дождь в дорогу — добрая примета? — проговорил он, выжидательно поглядывая на меня. — Но ты-то ведь знаешь, что нужно сделать, чтобы с Заки ничего не случилось в последнюю минуту?
Я проткнул ножом подошедшее тесто для пиццы и принялся нарезать помидоры, брокколи, перцы и прочие радости для любимого блюда Заки.
— Все возможное уже сделано, — ободряюще улыбнулся я Ваську, — нам остается лишь положиться на счастливую судьбу и на старую истину о том, что добро всегда побеждает зло.
— Ну ты даешь! — возмутился Щекин. — Убийца уже укокошил троих, разве его остановят какие-то истины? Другое дело, что он просто не может знать, что Заки улетает именно сегодня. Не следит же постоянно за домом.
— Да уж вряд ли, — не отвлекаясь от резки овощей, согласился я. — Хотя знаешь, в классическом детективе злой убийца попросту позвонил бы в аэропорт, поинтересовавшись, на какое число взял билет его возлюбленный брат Заки Зборовски.
Васек ахнул и тревожно уставился на меня.
— Но на самом деле справочная аэропорта на подобные вопросы не отвечает, ведь так? Или…
Я с оптимистической улыбкой похлопал парня по плечу.
— Все будет хорошо, не дергайся. Просто надень плащ с капюшоном, возьми корзинку и набери в саду груш — Заки их обожает.
— Ты с поразительным спокойствием относишься ко всей этой ситуации, — с дрожью в голосе проговорил Васек, глядя на меня как на стоглавого монстра. — А речь, между прочим, идет о жизни человека, твоего друга.
Я начал терять терпение.
— Клянусь: если стрельба все-таки начнется, я первым брошусь на амбразуру. Пока же мне необходимо просто-напросто приготовить любимую пиццу для друга, который, возможно, доживает свои последние часы на нашей грешной земле. Отойди, пожалуйста, я достану из холодильника шампиньоны.
Васек молча вышел на террасу и, пригнувшись под дождем, побежал к оранжерее.
— Ты куда? — крикнул я ему вслед.
— За плащом, — отмахнулся тот.
Когда готовые пиццы уже подходили в духовке, на кухне появилась свеженькая, подкрашенная и надушенная Ольга, лишь слегка осунувшаяся.
— Как вкусно пахнет, — бесцветным голосом произнесла она. — Есть готовый кофе?
Я налил ей чашку, и она выпила кофе, как воду, так же бесцветно и скучно уставившись в окно, на серый сад под дождем.
— Дождь в дорогу — добрая примета, — повторила сестра вслед за Васьком.
Тут уж я не выдержал.
— Господи, да вы что, сговорились твердить одно и то же? Сначала Васек, теперь ты…
— Кстати, а где Васек?
— Ушел за грушами.
Ольга не прореагировала на сарказм в моем голосе, кивнув с самым серьезным видом.
— Заки обожает груши. Я ему каждый день приносила их из сада. Сам-то он боялся лишний раз выходить из дома. И сейчас боится: лежит на кровати и смотрит в потолок. Только что спросил меня, действительно ли дождь в дорогу — хорошая примета. Как ты думаешь, его убьют?
— Убьют меня, потому что в последнее мгновенье я успею закрыть собой своего друга.
Моя мрачная острота заставила Ольгу наконец-то улыбнуться.
— Было бы неплохо, — проговорила она мечтательно. — Дом перейдет ко мне, а на деньги, что Старый Лис обещал для покупки квартиры, я заменю всю мебель и куплю себе голубого бульдога.
— Зачем тебе голубой бульдог? — начиная смеяться, спросил я.
— Чтобы, надев бронежилет, прогуливаться с ним в саду и у дома.
Я представил себе Ольгу в вышеописанных интерьере и экипировке, и эта картина окончательно меня развеселила. Вот так сидел на табурете, бил себя по колену кухонным полотенцем и смеялся, как первоклассник. Ольга немедленно заразилась от меня весельем и тоже захихикала.
— А Васек, — просипела она в паузах между «хи-хи» и «ха-ха», — ты говоришь, пошел за грушами для Заки?
Отчего-то это тоже было безумно смешно.
— Да уж — ваш муж объелся груш, — несло меня.
Тут на кухне появился мрачноватый Заки, и его нахмуренный вид заставил нас немного поутихнуть.
— Чего вы тут смеетесь? — подозрительно спросил он. — Позвонил убийца и сообщил, что у него кончились патроны?
В этот момент вернулся из сада Васек в плаще, с которого потоками стекала вода, и с корзиной, полной ароматных, коричневых с трещинками груш.
— Божественно! Обожаю груши, — немедленно расплылся в улыбке Заки и впился зубами в самую большую и сочную.
Пока Васек отряхивал свой плащ и пристраивал его сушиться на террасе под навесом, а Ольга с Заки ели груши, целовались и бросали друг на друга умильные взгляды, я достал из духовки пиццу и сварил на всех еще по порции кофе.
— Пицца… — умиротворенно проговорил Заки, даря мне проникновенную улыбку. — Ты приготовил мне мою любимую еду? Спасибо, брат!
Завтрак прошел, в общем, спокойно и в меру оживленно, с приличествующей случаю ноткой светлой грусти.
— Ты собрал вещи? — спросила Ольга Заки, когда все было съедено, а кофе выпит.
Тот кивнул. Все помолчали, глядя на дождь за окном — монотонный, успокаивающий.
— Ну что ж, пора, — проговорил наконец Заки.
— Пора, — эхом отозвалась Ольга.
Я отправился в гараж выводить машину. Васек принялся лихорадочно мыть посуду, а Заки с Ольгой поднялись наверх за вещами.
По традиции все мы напоследок собрались в гостиной и присели на дорожку, помолчав с минуту, натянуто-бодро улыбаясь друг другу, ощущая холодок и тоску в душе.
— С богом, — первым поднялся Заки, а за ним и остальные.

 

Времени до начала регистрации рейса было предостаточно, поэтому я вел машину не слишком быстро. Впереди рядом со мной сидел Васек, а Ольга с Заки — на заднем сиденье. Дождь лил не переставая, так что дворники едва управлялись с потоками воды на лобовом стекле.
Первым нарушил молчание Заки.
— Ален, не хочешь рассказать все, что ты узнал и до чего додумался? Мы едем в аэропорт, и мне хочется быть в курсе, что нас там ждет.
Я был согласен с ним. И правда, теперь, когда передо мной открылись все карты, пора было сбросить маски и расставить героев по шахматным клеточкам. Разговор предстоял долгий.
— Сегодня ночью ты вспомнил ту вечеринку у Каси, — начал я, спиной чувствуя напряженный взгляд Заки. — С нее все и началось. Хотя, конечно, на сто процентов утверждать, как именно все было, нельзя, мы можем только предполагать. Итак… У Каси, как и у любой красивой девушки, наверняка случались, так сказать, приключения, но четыре из них были для нее на особом счету. И вот однажды она решила собрать вместе четверых мужчин, которых, как ей казалось, она действительно любила. Зачем? Чтобы попытаться ощутить прежние чувства, свое мимолетное счастье. Но вечер, скорей всего, получился вялым и скучным: Заки был невменяемо пьян, Лиманский смущался присутствием своего любовника Кирюши, кроме того, ему вряд ли пришлись по вкусу уголовные замашки торговца наркотиками Ахмеда, с которым у Каси был роман еще в школьные годы. Словом, собрались, выпили, принужденно побеседовали да и разошлись. Кася сняла своих героев на видео.
Заки завозился на заднем сиденье, я мельком глянул на него в зеркало заднего вида и вновь перевел глаза на дорогу, продолжая свой рассказ.
— После той вечеринки прошел почти год. За это время Света случайно познакомилась с Касей и наверняка вцепилась в нее мертвой хваткой. Еще бы — ведущий фотограф солидного журнала, девушка-богема с собственной студией и квартирой на Арбате! Света любит богатых и знаменитых и от Каси, скорей всего, не вылезала, а потому могла пронюхать, что лысый Ахмед снабжает подругу наркотиками. Тогда у киноведки родился конгениальный план вытрясти из Каси немного деньжат, шантажируя по поводу опасных связей. В ответ та сделала ход конем: устроила оргию с участием Светы и доставшего ее своими ухаживаниями Лунатика. Теперь, когда в ее распоряжении имелись видеозапись и фотографии, можно было спать спокойно. Но ей не спалось. Кася была неплохим человеком, и вся эта грязь — шантаж, оргия, наркотики — не могла не действовать на нее угнетающе. Представляю, до чего же ей было плохо. Наверное, однажды она решила, что жизнь не имеет никакого смысла, раз в ней нет ни любви, ни семьи, ни дорогих сердцу людей. Кася еще раз просмотрела запись вечеринки с участием ее любимых мужчин и не почувствовала ничего, кроме тоски. Записала в тетради: «Чертог сиял. Что я могу сказать? Видимо, смотрела на них и думала о глупо пролетевших годах. С ними. Можно было встретить настоящую любовь, красиво прожить жизнь, нарожать детей. Неужели меня никто не любит? Кружи метель, кружи». После этого Кася отложила в сторону ручку, открыла окно и шагнула в него, как в другую жизнь. Было пять часов утра.
В салоне машины повисла напряженная тишина. Дождь не унимался, смывая краски города, приглушая меняющиеся цвета светофоров. Казалось, он царил во всем мире — неумолчный, навевающий воспоминания и сон.
— Никто не против, если я закурю? — промолвил Заки.
Никто не ответил, и он молча щелкнул зажигалкой.
— С самого начала во всей этой истории не было никакой логики, объясняющего все мотива. Зачем убивать бывших любовников Каси? Абсолютно незачем. Тогда я решил ограничиться просто подозрительными лицами. Их было несколько. Во-первых, Света. Слишком активно эта девица была замешана в историях с покушениями на Заки. Присутствовала в ту ночь, когда я, вроде бы импровизированно, позвонил в Израиль и пригласил Заки в Москву, на той вечеринке. Потом была в общежитии во время первого покушения на него. Тогда она увела меня к себе, а пока я спал, сделала дубликаты ключей от моего дома. Затем появилась наутро после второго покушения — видимо, чтобы узнать результаты ночной пальбы. А чуть позже в тот же день заявилась снова. Разумеется, чтобы обнаружить потерянный пистолет. И Света его нашла, вот только Васек не вовремя заглянул в гостиную, так что пришлось спешно прятать оружие в диван. На другой день наша киноведка все-таки выкрала «беретту», и я, кажется, догадываюсь, как она узнала о том, что пистолет лежал в тумбочке.
Васек кашлянул и густо покраснел. Я, улыбаясь, продолжал смотреть на дорогу, а Заки и Ольга наверняка уставились на беднягу садовника, ожидая его объяснительной речи.
— Я ей рассказал, — смущенно заговорил Щекин. — Но ведь и подумать не мог ничего такого! Когда Света пришла пригласить меня в ресторан, уж не помню как, разговор зашел об этих покушениях и наших подозрениях. Она спросила, простил ли ее Ален, и предположила, что теперь «беретта» наверняка лежит в каком-нибудь крутом домашнем сейфе. Я засмеялся и показал ей на тумбочку с журналами, сообщив, что пушку кинули туда, да и забыли о ней.
— Примерно так я себе это и представлял. Добавлю, что, скорей всего, именно Светлана вызывала Заки из Израиля в первый раз, представившись журналисткой. И она же зазвала его в общежитие, где произошло первое покушение. Но пока достаточно о ней. Другой подозрительный тип — Лунатик, прямо объявивший смерть Лиманского карой божьей. Услышав его заявление, я впервые задумался: а что, если в наш неромантический век некий романтик взял на себя обузу кары божьей, отомстив всем парням, бросившим некогда славную девушку? Лунатик был участником оргии, стало быть, в день похорон наверняка мог, улучив момент, сделать попытку порыться в Касиных архивах в поисках компрометирующей его флэшки с видео и нарваться на ее дневник с последней записью. Дело в том, что Лунатик — блестящий филолог, способный по строчке «Чертог сиял» мгновенно определить произведение и автора, а следом — и сам контекст. Прежде чем прыгнуть в окно, глядя на лица своих бывших любимых, Кася на минутку представила себя Клеопатрой, чья любовь стоит жизни. А последняя фраза про метель? Метель в русском фольклоре традиционно считается символом несчастья. Кася ведь окончила филфак МГУ… Итак, Лунатик мог понять ход ее мыслей и взять на себя миссию карателя. Не будем забывать, что он, несмотря на очки, прекрасный стрелок.
Тут я снова бросил взгляд в зеркало заднего вида на меланхолично смолящего сигару друга и кивнул ему.
— Еще один подозреваемый — ты, Заки. Твой визит в Россию во время убийств Ахмеда и Кирюши и присутствие непосредственно на месте гибели Лиманского выглядели очень подозрительно. Разве ты сам не мог инсценировать покушения на себя с помощью друзей-актеров?! Вполне. Но… В том-то и дело, что в случаях со всеми подозреваемыми присутствуют эти «но». Света появилась утром после покушения, узнав, что то не удалось. Почему же девица сразу не попыталась найти оружие? Не потому ли, что не она принимала решения, а лишь выполняла чьи-то указания? Лунатик до смерти боялся, что его матери станет известно об оргии и его в ней участии. В таком случае, трудно представить, что он решился пойти на убийство во имя девушки, втянувшей его в грязную историю. А Заки, собственно, было совершенно ни к чему убирать всех этих людей — он не романтик и не психопат, к тому же никого из них толком не знал. Так кто же мог руководить Светой, посылая ее шпионить в мой дом, заставляя выполнять мелкие поручения вроде изготовления дубликатов моих ключей и телефонного звонка? Кому Лунатик мог ясно и понятно разъяснить Касину цитату из Пушкина? Кто умеет хорошо стрелять и способен «организовать» молчание как Светы, так и Лунатика? Очевидно, тот, кто после Касиной гибели имел прекрасную возможность просмотреть весь ее фото— и видеоархив, в том числе пресловутую запись оргии, и узнать затем на похоронах двух ее участников. Человек, который видел и другую видеозапись — ту, что запечатлела вечеринку с четырьмя мужчинами. Флэшка с ней была в компьютере в день смерти Каси, а где-нибудь на видном месте лежала и раскрытая тетрадь девушки с последней записью. Ну и кто имел возможность все это увидеть?
В салоне установилась невероятная тишина, и только легкое урчание мотора ее нарушало.
— Шкаф, — наконец проговорил Заки. — Но почему?
В его голосе звучала неподдельная горечь.
— Элементарно, Ватсон, — усмехнулся я, чувствуя тоску, печаль и тошнотворный вкус недосыпа. — Потому что он с дней юности был безответно влюблен в Касю. Потому что надеялся, что когда-нибудь та устанет от всех своих заки и лиманских и оценит его мужество и верность. А Кася просто взяла и прыгнула в окно, навсегда лишив его надежды.
— Но послушай! — резко прервал меня Заки. — Как же так, ведь на самого Шкафа тоже было покушение?
В этот момент мы подъехали к промокшему насквозь зданию аэропорта, и я припарковался в удобном месте, отпустив руль и обернувшись к Заки.
Друг устремил на меня цепкий взгляд своих светлых глаз.
— Шкаф попросту попытался обезопасить себя. Ведь скорей всего даже Тека заподозрила неладное после всех моих расспросов. Он пришел в студию и выстрелил себе в плечо. Вот и все — убийца автоматически становится жертвой.
Заки затушил сигару.
— Но зачем ему это? Ведь все так глупо. Кася сама выбрала свой путь, никто не заставлял ее прыгать в окно.
— Действительно, — вклинился в разговор Васек, — раз девушка его не любила…
— Вот именно, — прервал я Васька, — она его не любила. Думаю, в том-то и весь лейтмотив произошедшего. Согласно нумерологии, Кася была восьмеркой. Восьмеркой, которая не умела любить. Она хотела, чтобы любили ее, чтобы ее не оставляли, а сама не способна была и малостью пожертвовать ради другого. Знаете, что сказал мне Шкаф о ее самоубийстве? «Она не подумала обо всех нас». Но Кася и не думала никогда о других, только о себе, о своих страданиях и разочарованиях. Наверное, ей и в голову не приходило, что другие тоже могут чувствовать боль. Например, тот же Шкаф. Нелюбовь не может родить ничего доброго. Потерявший надежду на любовь Шкаф прочел ее последнюю запись, просмотрел видеозапись с флэшки и понял, что и в последние мгновения жизни Кася не вспомнила о нем — своем самом преданно любящем мужчине. Как-то он мне сказал, что его жизнь скучна и однообразна. А что, если парень решил сделать ее значительной и даже героической, сыграв роль мстителя, бича божьего? Любовь легко переходит в ненависть. Вот только когда стрелял в тебя, Заки, рука у него дрогнула — вы ведь с ним всегда хорошо ладили.
Монотонный дождь и не думал завершаться; казалось, весь мир постепенно уходит под воду. Пора было завершать мой драматический монолог.
— Я почти уверен, что в аэропорту мы не встретим Шкафа, потому что роль мстителя успела ему опротиветь. Сегодня под утро я позвонил ему и сказал одну фразу: «Ты ведь не господь бог». Знаете, что он мне ответил? «Ален, я даже не Пушкин». И дал отбой. Ближе к девяти утра был еще один звонок — от Теки. Та, похоже, плакала, хотя и старалась говорить энергичным, деловым тоном: «Артем просил передать, что завербовался в Грозный, куда и отбыл в шесть утра. Он настаивал, чтобы я непременно напомнила вам цитату из Евангелия: «Не судите, да не судимы будете».
Несколько минут все молчали, глядя на потоки дождя, стекающие по стеклам окон. Несмотря на трагизм ситуации, больше всего на свете я хотел поскорее проводить Заки, вернуться домой, рухнуть на кровать и спать, пока не высплюсь на всю оставшуюся жизнь.
— И что мы теперь будем делать? — негромко поинтересовался Заки.
Я снова повернулся к нему.
— Через пятнадцать минут начнется регистрация. Мы все выйдем из машины, возьмем вещи и отправимся в зал вылета. Тебя вызвали весной под выстрелы в Москву, но ты пересел на другой самолет и укатил к черту на кулички. В тебя дважды стреляли летом, и каждый раз — мимо. Ты родился в рубашке, Заки. Ничего не бойся.
Один за другим мы вылезли из салона. Под потоками дождя, от которого не спасал зонт, что держала над нами Ольга, вытащили из багажника чемоданы и поделили между собой.
Ольга, кинув бесполезный зонтик назад в машину, крепко обняла Заки, изо всех сил пытаясь закрыть его своим худеньким телом от возможного нападения, а он мягко обнимал ее за талию. Пока я запирал машину, парочка успела удалиться вперед, приближаясь к зданию аэропорта. Периодически они, крепко обнимаясь, останавливались для продолжительных поцелуев — признаюсь, под дождем все это выглядело очень даже романтично.
— Ты уверен, что Шкаф действительно улетел в Грозный? — вприпрыжку шагая рядом со мной и подозрительно озираясь по сторонам, поинтересовался Васек.
Я лишь пожал плечами.
— Понятия не имею, но от всей души надеюсь на лучшее.
Назад: Последняя ночь
Дальше: В старой колее